07-Ghost. Ep. 10 – 12

У меня гостовское обострение, не иначе как

На меня вот накатило вдруг желание пересмотреть аниме. Но мне не хотелось начинать с самого начала (чтобы не рыдать девять серий подряд). Поэтому я начала с десятой серии. После, может, и за мангу сяду (или за Гост, или за Саюки). Ну, не торкают меня онгоинги! В одном - сейю, в другом - антураж, в третьем - Токи - их слишком много, поэтому мне лень их смотреть. Дожили... *страдание*

Кастор у нас – хитрец


Михаэль – гыыы, да и только. Он, кстати, за своё недолгое пребывание успел много наговорить. Например, он, насмехаясь над Фрау и Кастором, сказал, что их пребывание на Земле в человеческих обличьях – что-то сродни наказанию. Но вдаваться в дебри рассуждений касательно этой темы – дело на редкость неблагодарное
Ну, а вообще, его любовь к Тейто – умилительна


На это я и вовсе спокойно не могу реагировать – ну смешно же, и мило до невозможности




Да, пора бы…


Когда я в первый раз смотрела сериал, то пейринга Фрау с Кастором я впритык не видела. Но он же там на каждом шагу! хД Ага, если Фрау не с Тейто, он с Кастором. Поэтому мне нравится контраст, который создают Кастор и Фрау. Ну, вот просто по ним видно, что они давно и хорошо друг друга знают. Они друзья, не смотря на то, что ни капли не похожи


И его «коварные» планы чудесны На его фоне Фрау и правда выглядит наивным романтичным простаком. Аки Тейто


А Сувабэ может быть таким чутким мудрым нежным взрослым, что чудо просто. Вот не за просто так я полюбила Сувабэ именно с этой роли




А ещё Кастор мило троллит Фрау. Тот три часа подряд следил за тем, как Тейто тренируется, и Кастор очень чётко подобное поведение прокомментировал: «У тебя, я смотрю, много свободного времени», – говорит и улыбается, зараза такая. А сам ещё и притащил куклу, похожую на Фрау. Ну, вот как после этого скажешь, что Кастор не извращенец?




Чёткие сёстры глаголют истину:
– Отец Фрау?
– Странновато он себя ведет…
– Это не отец Фрау, а просто какой-то извращенец.
– Значит, все-таки отец Фрау.


Ну, к Лабу в цветочках я уже привыкла


Та-дам – явление Хакурена!

И пофиг, что из дома родного ушёл – гордость рода никуда не делась




А Тейто всё-таки лишь раз, но назвал Хакурена в мыслях «Кицуне». Я думаю, что ему подходит это прозвище

Коварный сводник – Бурупья хД


Если кто спросит, за что я люблю Фрау, так одним из аргументов я без сомнения назову его прекрасные глаза


Судьба-дес!




Когда знаешь, что это посох некогда принадлежал Фрау, момент кажется ещё более милым)


Хакурен, шельма, позирует

А Джун такой… такой хоро~оший…

А вот этот эпизод я считаю красивым, да и просто идея хорошая – прекрасная, просто. «Раз я ничего не знаю о Боге, я буду думать о тебе, Микаге». Разве не чудо?


Вот так вот… Три серии, минимум событий и действий, но я всё равно их люблю

Теперь уж точно

---

07-Ghost. FB. Спецквест

Название: "Все вокруг слабы. Все, но не мы..."
Размер: драббл (420 слов)
Пейринг/Персонажи: Рафаэль-Оука, Михаэль-Тейто
Категория: джен
Жанр: POV Рафаэль
Рейтинг: от G до PG-13
Примечание: финальный эпизод из фильма на лад нашего канона
Задание: "Таинственная река"

Ты смотришь на меня уже без опаски. Мне лишь только кажется, или кончики твоих губ действительно чуть подрагивают, пряча самодовольную ухмылку? Во взгляде огненных глаз вызов. Ты всё так же дерзок, великий архангел разрушения, несокрушимый Михаэль. Ты высокомерен, жесток, но так наивно предан единственному во всём мире человеческому существу. Ради него ты отбросишь гордость, наступишь на горло своим собственным убеждениям, посвятив всего себя его защите. Ты беспокоишься о нём, боишься потерять. Я вижу это, чувствую так, словно бы испытывая то же самое. Наклонившись к тебе вот так вот низко, я вижу все твои самые сокровенные тайны, незащищённые уголки, что ты так старательно пытаешься спрятать за высокопарной бравадой. Ты столь нежен, что это даже пугает. Я хочу раскрыть все твои раны, распотрошить тайники... И одновременно я хочу обнять тебя, сильно – сильно, защищая от всего мира.
Скольких ты убил? Скольких я убила? Сколько ещё жизней мы заберём, прежде чем будем довольны? Для чего мы здесь? Мы лишь инструменты в чужих руках. Мы вещи. Мы столь жалки в этом своём первородном обличии. Без тела, без души – мы сгустки великого ничто. Но оказавшись во власти кого-то, кто достоин повелевать нами, мы становимся величайшим оружием. Мы не можем существовать вне сосудов, без них мы ни на что не способны. Но при этом и ты, и я, стыдно признавать, но из последних сил цепляемся за нашу якобы силу, пытаясь доказать кому-то, что это Мы повелеваем. Это Мы, используем людей, меняя тела как перчатки, творим судьбу целого человечества. Это Мы и никто другой решаем, как нам жить!.. И, невзирая на это, мы бросимся на защиту наших хозяев, поставив на кон всё. Мы, согласись, величайшие в мире глупцы. А ведь было время, когда мы смеялись над людьми, наблюдая за ними с высоты недостижимых Небес. Некогда, будучи небожителями, теперь мы… Да. Тебе ведь хозяин тоже говорил это. Когда вы оставались лишь вдвоём, наедине, он шептал, что ты самое ценное что у него есть – ты его единственный друг, ты человек. Мне тоже... Хех, сомнительное повышение статуса. Но, согласись, мы рады этому.
Отчаянные, сломленные, смертельно уставшие, мы желаем покоя. Но мы не можем. И поэтому мы думаем, что не таково наше истинное желание. У нас и вовсе нет желаний. Но, послушай. Мы не сдадимся. Все в мире слабы. На наших глазах многие поколения пали, проиграв своим слабостям, своим порокам. Но Мы сильнее их всех. Мы непобедимы. Мы отвоюем наше право желать, наше право жить! Нас ничто не остановит. Стоит лишь подождать ещё чуть-чуть, самую малость потерпеть, и Мы обретём свободу. Ничто иное не имеет более значения. Вопреки всему Мы будем жить.

---

07-Ghost. FB. Level. 3 - 4

Название: somebody to love
Бета:  Оками киба
Размер: мини (2756 слов)
Пейринг/Персонажи: Шури, Микаге, упоминаются члены семьи Микаге, а так же один мимо проходящий лейтенант
Категория: слэш
Жанр: ангст, романс, POV Шури
Рейтинг: от R до NC-17
Краткое содержание: Шури знаком с Микаге с детства
Примечание: вероятно, ООС. Все события фанфика объясняются любовью автора к Шури

«Если хочешь что-нибудь потерять - полюби».
(Fleur - "Розовый слон")

«Однажды ты обязательно найдёшь человека, ради которого готов будешь пойти на что угодно – человека, что станет для тебя особенным».
Могила того, кому принадлежали эти слова, поросла незабудками. Эти цветы являются символом искренности, верности, они олицетворяют чистую невинную любовь и бессмертность воспоминаний. Таковы последние слова, адресованные не мне. Незабудки, украшающие могилу, словно нежная успокаивающая улыбка для тех, кто остался оплакивать его смерть. Даже сейчас, спустя время, закрыв глаза, я могу с лёгкостью представить его лицо, сияющее этой неповторимой улыбкой.
«Микаге Селестин», – вырезанное на могильном камне имя.
Имя человека, что изменил мою жизнь.

* * *

Боже! И о чём только этот Кляйн думает?! В голове не укладывается! Как такое могло произойти?.. Хотя, что ещё можно ожидать от раба… И всё равно, сколь бы безумен этот придурок ни был, хоть капля здравого смысла в нём же быть должна! А ведь ходил постоянно с каменной невозмутимой физиономией и вдруг бросил вызов армии… Нет, ну он точно сумасшедший! И чего такого особенного в нём увидел отец? Разве что его безрассудство заслуживает пристального внимания. Подумать только… Ещё вчера он сдавал экзамены вместе со всеми. Спас меня от верной гибли, кстати. Чёрт… Нет, это всё чепуха. Глупость его поступка ничто объяснить не способно.
И Микаге до сих пор допрашивают… А этот упрямец ведь ничего им не расскажет, как пить дать. Впрочем, откуда ему самому-то знать, куда сбежал Кляйн. Тот, скотина бесчувственная, и не подумал, видно, о том, что своим поступком подставил лучшего друга… Да, они ведь друзья… Грош цена такой дружбе!
И вообще они не имеют права удерживать Микаге так долго! Он наверняка ничего не знает. Неслыханно! Подозревая его, они ставят пятно на репутации семьи Оуков, ведь Микаге из семьи, что на протяжении многих лет верой и правдой служила нашему роду. Нет, я прямо сейчас пойду к отцу и потребую, чтобы Микаге выпустили! Нечего на него взваливать всю ответственность. Он не виноват, что его друг…
– Дурак, – прошептал я.
Я ещё раз взглянул на дверь, за которой уже сутки держат Микаге. Вопреки своим мыслям, я не злюсь. Я противоречу сам себе и знаю об этом. Но мне так проще…
Я собрался уже уходить, когда услышал раздавшийся за моей спиной звук открывающейся двери. Я резко обернулся и застыл, словно окунувшись с головой в ледяное озеро. Холодный страх сковал меня. Я не мог пошевелиться, не мог отвести взгляд. Ещё свежее воспоминание о смертельной опасности, что была так близко, снова дало о себе знать. Снова я увидел глаза, взгляд которых завораживал. Командующий Аянами… Красивый и жестокий человек.
Сам того не желая, я зажмурился.
В сердце что-то кольнуло. На мгновение мне показалось, что тени, всколыхнувшись, поднялись со дна моей души и заполнили меня до краёв, так, что стало невозможно дышать. Я слышал множество голосов, но не мог разобрать ни слова. Я задыхался.
Я с трудом проглотил комок, подступивший к горлу, и видение ушло. Я снова стоял в коридоре, где затихал стук каблуков по мраморному полу. Я осознал, что снова могу двигаться, лишь когда почувствовал боль. Я с силой сжимал левую руку, так что на кисти остались белые следы.
– У-ва, Ая-тан сегодня не в духе. Больше, чем обычно, – услышал я чей-то легкомысленный голос, прозвучавший над моим плечом. Я вздрогнул от неожиданности. Когда только этот парень появился? Я вспомнил, что видел его с Аянами – один из его отряда. По-моему, парень-блондин с вечно недовольным выражением лица называл его Хьюгой. Звание, если не ошибаюсь, лейтенант. Подумать только. Если бы не форма, я бы никогда в жизни, наверно, не признал бы в этом человеке военного. Чёрные очки, глупая улыбка во всё лицо. И при этом – подчинённый Аянами. Он был странным. И сейчас стоит рядом, приблизившись неслышно, улыбается. Может, даже мысли мои читает.
– Э-эх… Всё-таки иногда Ае чуждо веселье, – вздохнул он. Вдруг он посмотрел на меня. Его острый проницательный взгляд был взглядом охотника, внимательно изучающим жертву. Но мне показалось, что в его глазах было что-то ещё. Усталость? Печаль? Мне безразлично, на самом деле, да и некогда задумываться о подобных вещах – он уже испугал меня. – А ты… что здесь делаешь? – спросил он нарочито небрежно. – Может, ты друг этого отважного упрямого паренька?
Тёмно-синие глаза смотрят с насмешкой. И поделом…
– Нет. Я никогда не был другом Микаге, – ответил я. Мой голос прозвучал чётко и уверенно. Я вздрогнул. Это действительно так.
– Э-ээ, вот как, – лениво протянул лейтенант. Вероятно, что разочарование в его голосе мне лишь послышалось. – А жаль. Такой конец скучен. Это ведь неинтересно, позволить всему закончиться так, не находишь?
– Что…
– О! А вот и наш герой. Удачи, парень, я буду за тебя болеть, – лейтенант Хьюга хлопнул меня по плечу и ушёл вслед за своим командиром.
Тогда я обернулся.
И увидел Микаге.
Он был один, без сопровождения. Форменный пиджак он держал в руках, а рукава его рубашки были закатаны. Я заметил на его руках свежие шрамы, синяки, но они не были следами побоев. Микаге держал спину прямо и не опускал глаз. Но, кажется, он не видел этими глазами ничего. Абсолютно ничего.
– Микаге! – вскрикнул я и бросился к нему. – Тебе срочно нужно в медпункт.
Я попытался взять его за руки, но он отдёрнул их и, прежде чем он спрятал их за спину, я успел заметить разбитые в кровь костяшки, так, словно этими руками Микаге долго-долго колотил по каменным стенам, и ушибы на запястьях – следы от наручников.
– Нет, Шури. Всё в порядке, – ответил Микаге. Он не взглянул в мою сторону, не улыбнулся.
– Какое в порядке, когда ты на ногах еле стоишь!
– Я же сказал. Не нужно.
…Ты снова защищал его…
Я сжал кулаки.
…Ты снова жертвовал всем ради него…
Я стиснул зубы.
…Ты уже сделал выбор…
Я был обречён на проигрыш с самого начала.
– Нет! – резко сказал я. – Я отведу тебя в медпункт вне зависимости от твоего желания!
Схватив его за руку, я потащил Микаге за собой. Он не сопротивлялся. Наверно, он усмехнулся про себя. Я не смотрел в его сторону, но хотел верить в это.
Это было бы на него похоже.

В медкабинете никого не было. В помещении царил закатный сумрак. Остывшее солнце медленно исчезало, растворяясь в стремительно темнеющем небе, оставляя за собой фиолетовые и розовые полосы. Я не стал зажигать свет, сразу бросившись к шкафам с лекарствами. Их резкий запах резко ударил в нос, так что на глазах навернулись слёзы. Я не понимал, что ищу, не различал символов. Словно находясь в тумане, я услышал лишь, как скрипнула входная дверь. Я стремительно обернулся, с грохотом опрокинув полку, и все баночки и склянки полетели вниз и со звоном разбились. Осколки сверкнули, уловив последние солнечные лучи, и упали на пол, и раскрошились в пыль, когда я сделал шаг, рванув к Микаге. Я захлопнул дверь и, схватив Микаге за руку, оттолкнул его к стене, не побеспокоившись о том, что удар может получиться болезненным.
Микаге ещё хотел что-то сказать, но я его уже не слушал. В ушах гремело сердце – моё или Микаге – я не мог разобрать. Я взглянул на него, растерянного, сломленного, увидел взгляд, в котором читался немой упрёк, и это стало последней каплей. Здравый смысл, сдержанность, осознание отчаянности или бессмысленности происходящего – все подобные чувства в последний раз вспыхнули во мне и в мгновение ока исчезли. Осталось лишь безумие, ненависть, похоть. Я впился в губы Микаге, пытаясь языком проникнуть как можно глубже, желая запечатлить в памяти каждую секунду новых ощущений. Микаге пытался сопротивляться. Я не думал о том, откуда во мне вдруг появилось столько силы, но я с лёгкостью подавлял Микаге. Я прижимал его запястья к стене, не беспокоясь о боли от свежих шрамов. Я поставил свою ногу между его, задевая промежность. Голова шла кругом, так, словно я был пьян. Подчиняясь чьему-то зову внутри себя, я целовал шею Микаге, постепенно опускаясь всё ниже. Пальцами я нащупал пульс Микаге, что стучал как бешеный. Я прижался к его груди и услышал, как его сердце бьётся в безумном припадке. Я подумал, что это из-за меня. Я отпустил одну руку Микаге и сильнее надавил на его член ладонью. Прижимаясь всем телом к Микаге, я не позволял ему оттолкнуть меня. Я наслаждался каждым движением его освободившейся руки, что пыталась оттолкнуть меня, скользила по затылку, спине, стремясь ухватиться за ткань одежды. И, наконец, застыла на мгновение у моего лица и безвольно опустилась. Из груди Микаге вырвался тихий стон, показавшийся мне таким безобразным и пошлым, что я почувствовал отвращение. Захотелось вновь запечатать его губы жестоким поцелуем, вдохнуть его стон в себя. Мне мешала одежда. Мне мешала кожа.
Неконтролируемые мною эмоции, словно оголённые провода, пронзили моё тело. Дыхание Микаге всё учащалось, всё тело его дрожало. Это был последний рубеж.
Я опустился на колени перед Микаге и резко рванул молнию на форменных брюках. Тонкая ткань нижнего белья была влажной – досадная нелепая помеха. Я сорвал её, окончательно теряя над собой контроль.
– Не надо, прошу тебя, – тихо проговорил Микаге. Я испугался, услышав его голос. Но я не мог остановиться. – Шури, – назвал он моё имя на выдохе.
Даже это не может остановить меня теперь. Пусть кричит, пусть хоть охрипнет, называя моё имя! Пусть его голос сядет, и он не сможет говорить больше никогда! Пусть слёзы ослепят его глаза! Пусть собственный стон оглушит его! Пусть он станет безвольной куклой! Пусть… Лишь бы он остался со мной.
– Ты же хочешь этого, – произнёс я чужим, незнакомым мне голосом. – Так позволь же мне!
– Остановись! – закричал Микаге. – Чёрт… Ты ничего уже не изменишь. Слышишь? Ничего! Отпусти меня.
– Ты ведь хочешь этого. Хочешь же? Признай, – шептал я. – Просто закрой глаза и представь… представь, что я – он и позволь мне…
Мы сможем придумать что-нибудь вместе, мы найдём выход, и тебе не придётся больше страдать. Я готов пойти на что угодно ради этого.
Обними меня, сильно, так, чтобы защемило сердце, и оно раскололось бы… Оставь хотя бы шрам в память о себе.
...Неужели я так и не скажу тебе этих слов?
Я плакал, сидя на коленях перед ним. Не сдерживаясь, не таясь. Я с ожесточением тёр свои глаза – в них кололо и болело, а слёзы всё не останавливались. Мне казалось, что они и не остановятся теперь уже больше никогда.
– Не плачь, не стоит, – услышал я голос Микаге. Он прозвучал совсем рядом. Сорванное дыхание Микаге щекотало мои холодные мокрые щёки. Его руки нежно обнимали меня, и в ответ я вцепился в него так сильно, насколько только хватило сил. Он пах потом, сыростью, кровью, и было страшно, потому что я знал, что именно таким будет моё последнее воспоминание. Он уйдёт. Он уйдёт сейчас и никогда больше не вернётся.
Возьми меня с собой. Забери меня на другую сторону. Я пойду куда угодно, если ты будешь там. Прими мои чувства… Я прошу тебя.
Ты улыбаешься в ответ…
Уходя, ты тихо прикрыл за собой дверь. Следы твоих прикосновений медленно остывали. Я замерзал.
Мне показалось, что я вдохнул в себя все осколки стекла…
…В комнате я нашёл письмо. Твоей рукой на конверте был аккуратно выведен адрес резиденции семьи Оук.

* * *

Письмо с вежливым робким извещением о похоронах Микаге я получил так же, как и все те немногие, что были приглашены. Я был как единственным представителем студентов военной академии, так и представителем своей семьи. Отец был занят не терпящими отлагательств делами, а мать уже давно не жила в семейном особняке, из-за слабого здоровья переехав подальше от столицы к морю. По сути, среди толпы родственников Микаге я единственный был абсолютно чужим человеком. Так я думал, с нежеланием всё же появившись в особняке в назначенный день. Старший брат Микаге – Кокуё – поприветствовал меня со своей неизменной улыбкой. Лишь тени под глазами и чуть впалые щёки выдавали в нём усталость, как минимум две или даже три бессонные ночи неведенья, проведённые в ожидании хоть каких-нибудь известий.
– Я рад, что вы нашли время посетить нас, господин Шури. Микаге, уверен, тоже рад.
Мне хотелось попросить его перестать улыбаться, не делать вид, будто бы ничего не произошло, продолжать выполнять свои обязанности дворецкого, как ни в чём не бывало. Но улыбка Кокуё была так похожа на улыбку Микаге. И я подумал, что Микаге ни за что бы не захотел увидеть своих близких в трауре.
– Приношу свои соболезнования, – сказал я, склонив голову.
Кокуё кивнул. Он провёл меня в зал, где уже собрались остальные приглашённые. Первыми, кого я заметил, были младшие брат и сестра Микаге, сидящие в уголке, обнявшись, тихие, словно маленькие испуганные зверьки. Каково им сейчас?
Едва я вошёл, как меня тут же заметил отец Микаге – Кайрен и с точно такой же улыбкой поприветствовал меня. Коротко ответив, я сразу же протянул ему письмо, сказав только, что оно от Микаге. Кайрен дрожащими руками взял конверт. Он смотрел на него, поджав губы, пытаясь сдержаться, но его глаза уже наполнились слезами. Он схватил меня за руку и долго-долго держал её, без конца повторяя слова благодарности. Я сам с трудом сдерживался. В глазах нестерпимо кололо. Кайрен попросил меня остаться с ними и прочитать им всем письмо вслух после того, как официальная часть закончится. Я пытался отказаться, но он уговаривал меня, говоря, что я же почти как член их семьи. Кажется, я всё-таки заплакал. И только Кокуё вмешался, беззаботно пошутив, сказав что-то типа, будь Микаге здесь, он бы обязательно умилился бы с такого смущённого выражения моего лица. Но прочитать письмо я всё же отказался, мотивировав свой ответ словами «оно не для меня». И добавил, смягчая сказанное:
– Прошу вас, не заставляйте меня.
Кокуё, не сказав ничего больше, ушёл, уводя за собой отца, обнимая того за плечи…
Стоя у могилы, уложенной цветами белых лилий, я стремился вдохнуть в себя их запах как можно глубже. За моей спиной распахнуты двери, ведущие в гостиную, где, собрав вокруг себя своих близких, отец Микаге читает вслух его письмо. Его голос дрожит, каждое слово даётся с трудом, но почему-то вызывает улыбку. Микаге улыбается, выглядывая из-под написанных строк. Он желает им крепкого здоровья, счастья, просит их не унывать и верить в лучшее. Кокуё он желает поскорей найти хорошую девушку и завести, наконец, свою собственную семью с кучей ребятишек. Младшей сестре – Ринке – он пророчит будущее роковой красавицы, что обязательно каким-либо образом покорит весь мир. «Братику Кохаку» он завещает свой складной ножик, который Кохаку так хотел получить. Он просит его выбрать путь, что позволит ему жить ради дорогих людей. Кайрену остаются слова, заклинающие того беречь себя. Микаге не просит прощать его. Он верит в то, что они, его самые близкие люди, всё поймут. Почерк, которым были написаны его последние слова, был совсем неразборчивым…
Ветер шуршит в листве деревьев, траве, беспокоит цветы на клумбах. Он нарушает звенящую тишину, и я рад этому.
Мне часто снился один и тот же сон. Это было похоже на воспоминание. Я и Микаге сидели посреди цветущего луга. Мы играли, смеялись, и я совсем не чувствовал отвращения к нему, хотя он был лишь сыном прислуги. А ведь я постоянно задирал его и хорохорился перед ним на людях или, наоборот, избегал его, делая вид, что мы незнакомы. А он вёл себя так, словно ничего подобного не было. Для него не существовало различия в занимаемых нами социальных положениях. Мы были равны. И мне это даже нравилось. В то время мне казалось даже, что никого другого кроме нас на всём белом свете нет.
Во сне Микаге что-то рассказывал, с жаром, с восторгом, а я не помню, о чём он говорил тогда. Я не слышал его. Лишь последние его слова я помню чётко: «Однажды ты обязательно найдёшь человека, ради которого готов будешь пойти на что угодно – человека, что станет для тебя особенным».
Когда в реальности появился Тейто, я стал просыпаться в холодном поту, видя этот сон снова.
Тейто… Тейто Кляйн – особенный для тебя человек, ничего при этом не сделавший для того, чтобы стать им. На самом деле, я не мог ненавидеть его, но и относиться к нему иначе было невозможно. Наверно, я перепробовал всё, что только можно было, стремясь разрушить вашу связь, но своими отчаянными потугами я лишь укрепил её, а сам при этом только отдалился от тебя ещё больше. И Тейто в этом виноват не был, сколько бы я ни старался убедить себя в обратном. Мне бы стоило за тебя просто порадоваться и вернуться в свой мир. Тогда, раньше. Но я не сделал этого. А теперь уже поздно. Я не могу повернуть назад, не могу оступиться, не могу сдаться и уж тем более не могу принять всё, как есть.
Ведь такой конец действительно скучен.

* * *

– Отец. Я хочу вступить в отряд «Чёрных ястребов» и служить под руководством главнокомандующего Аянами.
Я бездумно улыбаюсь, говоря это. Отец откладывает ручку и смотрит на меня с недоверием.

Не смейте смотреть на меня свысока! Не надейтесь, что ваша дружба вечна! Её легко разрушить. Вы не обратите внимания, а пройдёт время, и вы забудете о том, что было! Не смейте думать, что вы лучше меня только потому, что вы есть друг у друга!
Даже сейчас, даже теперь, так же как и тогда, ты смотришь на меня с улыбкой – с этим ненавистным мне выражением.
Ненавижу. Ненавижу это чувство. Кажется, что во мне нет ничего, кроме него. Я пуст.
Пустой человек.
И пусть. Мне нечего терять. Я бросаю вам вызов. Слышите, вы двое!? Я докажу, что есть узы сильнее тех, что связывают вас. Намного-намного сильнее. Приготовьтесь. И ждите…

Название: two of me
Бета:  Оками киба
Размер: драббл (786 слов)
Пейринг/Персонажи: Тейто, Михаэль
Категория: слэш
Жанр: ангст
Рейтинг: от NC-17(кинк!) до NC-21
Краткое содержание: Когда у тебя нет ничего, своё одиночество ты делишь с зеркальным отражением...
Примечание: вероятно, ООС. Действие происходит до встречи Тейто с Микаге

Он приходил именно в такие вечера, когда слабый закатный свет терялся за чёрными тучами. Снова руки обмараны кровью. Чудовищно красной, липкой – чужой, проникающей под кожу и отравляющей изнутри, даря ощущение смерти, делясь агонией убитого с убийцей. Стоит лишь закрыть глаза, как случайные образы, вырванные из памяти, предстают перед внутренним взором. От вида безобразных разорванных на куски тел Тейто ощущает тошноту. И тогда всё вокруг окрашивается в чёрный и красный цвета – появляется он. Безумный, беспощадный, не знающий ни боли, ни жалости, ни слёз. Он уничтожал все преграды, смеялся над поверженными и начисто слизывал кровь с пальцев. Пальцев Тейто. Он сам, не будучи собой. Кто-то другой в его теле. Кто-то, снова и снова сладострастным шёпотом обещающий защиту, покой, и дарящий мягкие тёплые объятья... Тогда Тейто просыпался ото сна. Он открывал глаза и видел светлый потолок, окрашенный в закатные цвета, маленькую комнатку, что была его домом. За стенкой раздавались тихие неторопливые звуки – шорох неспешных шагов, тихий звон посуды, журчание воды – Курена как всегда была занята на кухне.
Всё закончилось. Можно перевести дух и сделать новый вдох...
Он победил. Он жив.
– Хозяин, вы снова грустите. Я же сказал, что сделаю всё ради вас. Вам не стоит задумываться о подобных мелочах, – прозвучал вдруг знакомый голос. В комнате, кроме Тейто, не было никого. Лишь причудливые тени.
– Это не мелочи... Это жизни людей, – прошептал Тейто в ответ им.
– Ваша собственная жизнь должна цениться вами в первую очередь. Если вы не станете беречь себя, мне придётся прибегнуть к крайним мерам. Поверьте, мне того совсем не хочется. Но ради вашего же блага...
– Почему ты снова появился?
– Вы сами всегда зовёте меня. Вы плачете и шепчете моё имя.
– Кто ты?
– Я – это Вы.
– Я?
– Да. Я обещал оберегать вас, быть вашим верным ангелом-хранителем. Вы не можете не знать моего имени. Только оно срывается с ваших губ вместе со стоном боли, полным мольбы и отчаянья.
«Михаэль...»
Подчиняясь его незримым касаниям, Тейто поднялся с кровати и подошёл к зеркалу.
– Смотрите, хозяин, как мы прекрасны, – шептал Михаэль, обжигая своим дыханием.
В зеркале во весь рост отражалось худое обнажённое тело Тейто. Оно было покрыто мелкими ссадинами, шрамами, старыми зажившими, оставившими лишь белые чёрточки на болезненно светлой коже, и свежими, лишь только покрывшимися бурой коркой.
В зеркале он был один.
Печальное зрелище.
Михаэль обнимал его со спины, обещая защиту, и слёзы отступали. Сердце продолжало колотиться в бешеном темпе, требуя внимания к снова возбуждающемуся телу. Тейто стыдливо зажмурился, чуть опустив глаза.
Михаэль поцеловал Тейто у основания шеи, отпрянув, усмехнулся и проговорил:
– Не закрывайте глаз, вам нечего бояться. Расслабьтесь и наслаждайтесь нашей красотой.
Михаэль уложил Тейто на пол, нежно проводя руками по его телу. Волна дрожи прошла по телу Тейто, заставляя судорожно глотать воздух, раскрывая рот, не произнося ни звука. Он повернул голову и увидел себя, отражающегося в зеркале. У него было опустошённое сладостной негой лицо. Оно было влажным, капельки пота стекали со лба, щёки порозовели, а рот был приоткрыт.
Красиво?
Михаэль горячим языком касался шрамов Тейто, зубами расковыривая корку на них, ловил губами капельки крови. И вкус крови Тейто ощущал на своём языке.
– Хозяин, – шептал Михаэль губами Тейто, наклоняясь к его лицу. Он целовал его глубоко, долго, не в силах остановиться. Губы были холодными, отчуждёнными, словно то стекло, и потому лишь сильнее становилось желание проникнуть ещё глубже, раскрыть все тайны, распотрошить тайники, забрать всё. Всё, что принадлежало Тейто, забрать у себя же.
Мгновение - и уже красные глаза стали зелёными, а зелёные – красными. И шёпот пошлых бессмысленных слов потонул в грохоте сердца, стук которого наполнил тело, словно кровь.
Михаэль развёл колени Тейто широко в стороны и блаженно улыбнулся, застыв на мгновение, любуясь. Тейто не мог закрыть глаза. И он видел самого себя. Лаская свой член ладонью, другой он расслаблял стянувшиеся напряжённые мышцы анального отверстия. Тейто не мог сдержать стон, но чья-то ладонь зажала ему рот.
– Потерпите, хозяин. Лишь мгновение.
Мхаэль входил долго, мучительно, больно. Мгновение было вечностью. И Тейто смотрел на себя, отражающегося в зеркале, где он изгибался от пьянящих ощущений, и сквозь болезненный хрип смеялся.
В зеркале он разрывал безлицых врагов голыми руками, утопая в чужой крови, расползающихся внутренностях. И в красных глазах не было ни тени жалости, ни боли, ни слёз. Разве что брезгливость. Отвращение.
Это Я?
– Да, лишь я один в целом мире буду любить вас. Лишь я не предам, не брошу, – говорил Михаэль чуть слышно. Его голос срывался на стон с каждым новым толчком. Он проникал всё глубже, заполняя Тейто собой. Исчезли цвета, звуки, болезненные ощущения. Чувства, острые словно клинки, пронзали его, и кроме них не было ничего. Исчез мир. Лишь один голос, словно заклиная, без устали повторял одно и то же.
– Не бросайте меня. Не прогоняйте. Позвольте остаться. Разделите со мной своё одиночество... Полюбите меня.
…Тейто открыл глаза, кончив. Влажную ладонь он вытер о простынь.
В комнате было темно. Шторы были плотно задёрнуты. Тени дрожали, отражаясь в зеркале.

Название: before this night ends
Бета:  Хосино Юки
Размер: мини (1965 слов)
Пейринг/Персонажи: Фрау/Тейто, Михаэль
Категория: слэш
Жанр: ангст, романс
Рейтинг: от NC-17(кинк!) до NC-21
Краткое содержание: Бывает, сны слишком похожи на реальность
Примечание: вероятно, ООС

Он мог смотреть на огонь часами, но при этом он не любил его. Огонь постоянно забирал всё, что имело для него ценность. Самые важные в его жизни люди были поглощены безжалостным жестоким пламенем войны. Всё же он ненавидел огонь, но не мог перестать любоваться им. Это зрелище завораживало его, а боль была слишком сильной, так что от неё нельзя было так просто избавиться. Наверное, он привык к ней. Привык настолько, чтобы быть готовым умереть от неё. Лучше уж от огня – сгореть дотла, рассыпаться пеплом. Уж лучше так, чем сойти с ума под влиянием Косы, раствориться во тьме, отравиться ядом прогнивших душ.
Он не почувствовал чужого присутствия, не услышал шагов, не заметил чьей-то тени рядом со своей, пока тонкие тёплые руки не обняли его сзади за шею, и голос, такой знакомый, не зазвучал над его ухом, обжигая горячим дыханием.
Да, он слишком расслабился.
– Что-то ты, Зехель, размяк. Я не могу позволить такому слабому человеку защищать своего хозяина, – в голосе архангела чётко слышалось раздражение. Он никогда не считал нужным скрывать свои чувства. Он резко отстранился, досадуя.
Фрау обернулся и со спокойной улыбкой встретил гневный взгляд Михаэля. Злился он совсем как Тейто. То же выражение лица и руки, упёртые в бока.
Фрау совсем не был удивлён его появлению. Отчасти, даже рад.
– И что же ты сделаешь? Как накажешь недостойного меня? – вместо приветствия с насмешкой бросил Фрау, отводя взгляд от Михаэля, что стал слишком похож на Тейто. – Что бы ты там себе ни думал, но предупреждаю сразу: забрать у меня Тейто я не позволю. Даже тебе, – эти слова, сам того не желая, Фрау произнёс с угрозой.
– О, побереги столь пафосные речи для своих врагов, Зехель, – Михаэль с воистину королевским высокомерием взмахнул руками, словно отталкивая от себя все мирские проблемы разом. – Можешь не утруждать себя подобными высокопарными высказываниями. Я и без них прекрасно знаю всё, что ты хочешь сказать. Ну, ничего, предсказуемость, ровно как и глупость людская - не порок, – снисходительно бросил он. – Увы, к моему глубочайшему сожалению, никто не справится с этой задачей лучше тебя, – Михаэль вздохнул и покачал головой, разводя руками в стороны.
– Хм, премного благодарен за проявленное к моей скромной особе ваше драгоценное великодушие, почтеннейший, – сухо отозвался Фрау.
– Я бы посоветовал тебе вести себя менее дерзко.
– Знаешь ли, я уже лет десять как мертвец. Раз могила меня до сих пор не исправила, то вряд ли уже найдётся в этом мире хоть что-то или кто-то, способный на меня повлиять.
– Тх, – усмехнулся Михаэль. Он обошёл диван и сел рядом с Фрау, но на расстоянии настолько большом, насколько позволяла его длина. – Сам-то веришь в свои слова? Я более чем уверен в том, что постоянный голод Косы всё ещё находится вне твоего контроля. И я абсолютно уверен в том, что тебя это беспокоит.
– Тейто я не трону, – тихо ответил Фрау. Вопреки смелым словам, он совсем не чувствовал уверенности.
– Хочу поверить, да.
Михаэль смотрел на огонь, и по его лицу мелькали причудливые тени. Некоторое время Фрау внимательно следил за ними и сам упустил момент, когда начал смотреть на лицо Михаэля, изучая каждую чёрточку, что в свете камина становилась лишь чётче. Его красные глаза горели колдовским огнём и, без всякого сомнения, пристальное внимание Фрау от Михаэля не ускользнуло. Чуть раздражённо поведя плечами, он обернулся к нему. Но первым задал вопрос Фрау.
– Зачем ты пришёл?
– Поговорить, чем не причина? – вопросом на вопрос ответил Михаэль, улыбаясь. – С Тейто ты не слишком-то откровенен. В свою очередь, мой хозяин, по непонятным мне причинам, беспокоится за тебя. Но ты ведь об этом и сам знаешь. Не слишком честно с твоей стороны, не находишь? В то время как ты знаешь о Тейто всё, он не знает о тебе ровным счётом ничего. Не подумай неправильно, мне ты совершенно неинтересен, просто я хочу убедиться в искренности твоих намерений во благо своего господина.
– Хмм, – протянул Фрау. – И что же, позволь спросить, ты хочешь от меня услышать?
– Заметь, я себя сегодня веду крайне сдержанно, чего не скажешь о тебе, – раздражённо сказал Михаэль, впиваясь пытливым взглядом в повёрнутое к нему в профиль лицо Фрау. Не прошло и секунды, как его губы исказила злорадная ухмылка. – Бессонница спать не даёт спокойно, не иначе как?
– Отстань.
– Ты же хочешь его, хочешь обладать моим хозяном. Ведь хочешь, признай это, – жарко шептал Михаэль, наклоняясь ниже к Фрау. – Расскажи мне всё. Как часто ты представляешь это? Давай же, не строй из себя святую невинность, Зехель. Кто-кто, а уж Семь духов далеки от благочестивых боголюбов. Ну же.
– Заняться нечем? – раздражённо фыркнул Фрау, пытаясь оттолкнуть Михаэля от себя. Но стоило только мельком взглянуть в его сторону, увидеть красные очаровывающие глаза, как воля покидала тело. Хотелось прикоснуться, хотелось вдохнуть запах, поцеловать, насладиться вкусом губ и обязательно посмеяться над прокушенной губой, а после поцеловать снова, на этот раз получив ответ, и играть с языком партнёра, наслаждаясь вкусом крови... хотелось... сделать что-то ещё куда менее романтическое. Но нет, он сорвётся, он не выдержит и тогда...
– Если ты беспокоишься о том, что хозяин вдруг может очнуться, то не переживай. Он спит крепко. Он очень устал. Так что можешь говорить, не боясь. Побудь хоть раз честным с самим собой. Представь, что ты на исповеди. Я выслушаю все твои секреты и никому о них не расскажу. А ты облегчишь себе душу. Ты ведь так давно не разговаривал вот так откровенно с кем-либо. Воспользуйся моей добротой.
Михаэль улыбался. Он сел в пол-оборота, закинув ногу за ногу, и сложив руки на коленке, приготовившись внимательно слушать всё, что поведает ему грешный агнец. Для Фрау подобная роль была не в новинку. Но только не перед Тейто, хотя тот и был Михаэлем.
– Ты правда хочешь это услышать? – нарочито небрежно начал Фрау. - Ну что ж, тогда я расскажу тебе.
– Представлял ли я? О, представлял. И не один раз. Их было бесконечно много, едва ли не каждую ночь я видел во сне всё в подробностях. Каждый раз видение приобретало новые детали, новые ощущения, но ни разу ещё я не досматривал сон до конца. Это страшно. И чем дальше, тем страшнее.
Но при этом я всё ещё верю в спасение, надеюсь на него. Ведь Тейто – мой персональный, чертовски самоуверенный луч света - обещал мне. Он обещал спасти меня однажды. Поглотить его душу, самую прекрасную и удивительную из всех... Я, может, и не хочу, но снова и снова видения приходят ко мне и кажутся всё более реальными.
Как это? Да как могло бы быть в каком-нибудь дешёвом романе. Я обниму его, поцелую в висок и прошепчу на ухо, что хочу его. Тейто смутится. Он будет кричать и сопротивляться, обзывать меня извращенцем и мало ли кем ещё. Но он так и не скажет категоричное «нет!», он не сможет оттолкнуть меня. Я увижу, что ему самому любопытно. Он хочет попробовать. И он позволит. Я не стану больше ничего говорить, комментировать свои действия, чтобы вдруг не спугнуть его.
Место? Что угодно подойдёт... Да хоть эта комната. Только камин будет гореть, освещая этот маленький уголок с диваном, на котором мы и устроимся... Впрочем, дальнейшее я могу продемонстрировать, – оборвал свой монолог Фрау, попытавшись вернуть на лицо усмешку.
– Нет уж, воздержись. Продолжай, не отвлекайся, – с милой улыбкой сказал Михаэль, пресекая попытку Фрау сменить тему разговора.
Со вздохом Фрау продолжил:
– Вначале я буду нежен и аккуратен. Я посажу его к себе на колени и буду целовать, попутно снимая с него рубашку, пуговица за пуговицей, медленно, не торопясь, покрывая его лицо, уши и шею поцелуями. Когда же мои руки станут гладить его обнажённую спину, он будет вздрагивать от каждого моего движения, чутко отвечая на всякий малейший жест. Его постепенно будет накрывать жар возбуждения, в то время как мои ледяные руки не дадут ему покоя, неотрывно исследуя каждый уголок его тела. Ключицы, грудь, соски, пресс, ямочка живота... Сам он будет неловко обнимать меня, боясь прижаться сильнее. Но, когда я отпряну от него, чтобы рассмотреть его лицо, он бросит на меня взгляд, в котором будет упрямство и вызов, словно без него я не посмею зайти дальше. Он снимет с меня майку, поднявшись с моих колен, распустит себе ремень, отказавшись от моего предложения помочь, он снимет брюки сам, но не рискнёт избавиться от белья. И я приму вызов. Я потяну Тейто за руку и опрокину его на диван. На его теле наверняка много шрамов. Каждый из них я буду очерчивать языком, заставляя Тейто смущаться и очаровательно ворчать. Так я буду опускаться всё ниже и ниже, пока щекотка и тяжесть внизу не заставят Тейто впервые вскрикнуть. Прежде чем он успеет опомниться, белья на нём уже не будет, – Фрау самодовольно усмехнулся. Картинка, представшая его взору, и правда была соблазнительной. Михаэль поёжился. – Но сделать ему минет, Тейто мне не позволит, требуя, чтобы я прекратил играть с ним. Честно говоря, я и вовсе не уверен, что Тейто вообще будет возбуждён. Что-что, а концентрироваться он умеет… Хмм… Тогда я сам, остановившись, избавлюсь от лишнего. Когда я буду снимать штаны, Тейто зажмурится. Или не зажмурится, – возразил Фрау сам себе. – Что он там до этого не видел?.. Тейто будет просить избавить его от всех прелюдий, но без этого никак. И сначала я просуну один палец, после два, подготавливая Тейто. К тому времени я сам уже буду возбуждён и наверняка с трудом подавлю в себе желание облизать пальцы на глазах у Тейто. Я ещё могу сдерживать себя, но знаю, что потеряю контроль в то мгновение, когда окажусь внутри него. Так и случится. Я войду в него, медленно и больно, но Тейто будет изо всех сил сдерживаться и не закричит, но дыхание его будет сорванным, хриплым. Я толкнусь вперёд, проходя глубже. Ещё глубже… Ещё… И Тейто вцепится в меня мёртвой хваткой и... это будет последним, что буду помнить Я, – сказал Фрау, сглатывая. Он замолчал. Михаэль ждал, когда он продолжит, и смотрел на его беззвучно шевелящиеся губы. Когда они исказились в горькой улыбке, он вздрогнул. – Да, тогда меня уже не будет. Потому что потом пробудится монстр. Не помня себя, я буду входить в Тейто снова и снова и ловить губами каждый его вдох, так что он начнёт задыхаться и попросит меня остановиться. Но я уже не смогу его услышать. Самое мерзкое, что может случиться в этот момент, на моих глазах навернутся слёзы. Тейто испугается, увидев их. Он попытается отпрянуть от меня, и с ужасом напополам с болью он будет выкрикивать моё имя. Тогда мои пальцы превратятся в когти, а зубы в клыки. Я вопьюсь в его плоть у основания шеи, как тот вампир, напиваясь кровью, и, чувствуя биение его души, я окончательно съеду с катушек. Он уже не сможет сопротивляться монстру. Его пальцы будут скользить по моему влажному телу, марая его своей кровью, в отчаянных попытках оттолкнуть. Я продолжу входить в него, раздирая нежную плоть до крови. Для меня исчезнет всё вокруг, и будет лишь это изгибающееся в моих руках тело, бьющееся в агонии приближающейся смерти. Последним поцелуем я вытяну из него душу, ту самую, что так желала Коса, монстр во мне… я сам. Наслаждение её вкусом станет высшим блаженством. И я продолжу входить в него, пока не кончу. Первый, второй раз… А он уже будет мёртв. Монстр догрызёт его тело, когтями разрывая его, выпуская наружу кишки. Он обглодает каждую косточку, высосет все соки, и от человека, что был Тейто Кляйном, не останется ничего. И от меня тоже не останется ничего...
Фрау глубоко вздохнул.
– Этот кошмарный, ужасный сон. Таков он будет, если свершится в реальности. Я не хочу. Это страшно. Представить подобное больно. Держать в руках растерзанное тело дорогого человека, ошмётки, что остались от него – мучительно. И страшно открыть глаза, каждую ночь страшась того, что кошмар стал явью… Такая вот исповедь. Надеюсь, я достаточно утолил твоё любопытство.
– Но это сон, Зехель. Только сон. Посмотри на меня, – потребовал Михаэль. Не дождавшись его подчинения, Михаэль взял лицо Фрау в свои руки и насильно повернул к себе, заглядывая в его глаза. – Подобного никогда не случится, ведь я убью тебя раньше, чем ты потеряешь себя. Ты сам потребовал с меня это обещание, и я его сдержу.
…В красных глазах полыхало пламя, такое же, что всегда уносило дорогие ему жизни. Оно успокаивало и обещало вечный благословленный покой.
Фрау засыпал на руках Михаэля.
Это тоже был всего лишь сон, что забудется наутро.

---

07-Ghost. FB. Level - 2. 5

Название: "Говорят, это мы..."
Бета:  Хосино Юки
Размер: миди (8236 слова)
Пейринг/Персонажи: Кастор и Лабрадор, Фрау, Розетт и прочие мимопроходящие
Категория: джен
Жанр: общий, POV Кастора
Рейтинг: от G до PG-13
Краткое содержание: После окончания войны Кастор вместе с Розетт попадает в Барсбургскую церковь
Примечание: возможно ООС. Но ведь правды никто не знает.

«Говорят, это миф, и никто не сказал: «Любовь чиста».
Говорят, этот мир никуда не ведёт, и жизнь пуста.
Говорят, это мы расшатали себя до крайних чувств.
Говорят, это мы всё придумали, прогоняя грусть».
(Кукрыниксы - "Песня наивного человека")

Подходя к воротам, я чувствовал, будто бы вся моя прежняя жизнь навсегда остаётся за пределами высоких церковных стен. После того как умер, я был готов к этому. Наивно было бы предполагать, что жизнь после смерти ничем не отличается от жизни до неё. И всё-таки, даже для человека, некогда относившегося к одному из влиятельнейших домов Бога, моё теперешнее положение было мне в новинку. Несмотря на чувство некоторого дискомфорта, вызванного новыми ощущениями, мне хотелось смеяться над нелепостью ситуации, в которой я оказался. Теперь я Бог смерти. Но, сжимая в ладонях руку Розетт, я чувствовал, что не боюсь ничего. Мы улыбнулись друг другу и одновременно сделали шаг вперёд, ступив за ворота.

В этот момент яркий белый свет ослепил меня. На миг исчезли все цвета и звуки, я зажмурился. Тогда я услышал журчание воды, серебристый перезвон колокольчиков, шорох ткани на ветру. Рядом восторженно вскрикнула Розетт. Она настойчиво тянула меня за рукав, а мне почему-то совсем не хотелось открывать глаза. Я старался вобрать в себя все звуки, насколько возможно глубоко. Чувства увлекли меня, окутав тёплой ласкающей пеленой. Нежность и спокойствие, объятья, подобные материнским, обещающие вечный благословленный покой. Остаться в них навсегда – не самая плохая перспектива. Но, словно границей, очерчивающей реальность, пробуждая меня ото сна, по моей щеке прокатилась одинокая слеза.

Рассерженный на самого себя, я резким движением стёр навернувшиеся слёзы, пока Розетт не успела их заметить. Открыв глаза, я увидел огромный сверкающий фонтан посреди просторного внутреннего двора, исчерченного, словно венами, его устьями. Весёлое мелодичное журчание воды заставило меня улыбнуться.

– Тебе нравится, Розетт? – спросил я. Повернувшись к ней, я только тогда обратил внимание, что она смотрит в сторону, пряча от меня лицо. Розетт сильно сжимала мою руку, и я чувствовал, как дрожат её пальцы. – Розетт, – с нежностью назвал я её имя. – Теперь мы будем жить здесь вдвоём. Пойдём. Ты устала ведь, не так ли? Спустимся к воде.

Радуясь отсутствию в это время во дворе людей, мы, пользуясь прикрытием развевающихся простынь, подошли ближе к фонтану. Я усадил Розетт на бортик. Она сбросила наверняка успевшие ей надоесть башмаки и шляпу, скрывающую её густые длинные волосы, и так и норовила сама расстегнуть платье со шнуровкой на спине.

– Подожди. Давай помогу. Повернись, – попросил я.

Розетт послушно повернулась ко мне спиной. От нетерпения и предвкушения она болтала в воде ногами и что-то весело напевала себе под нос. Я аккуратно убрал её волосы и принялся расплетать сложное хитросплетение крючков и завязок. Правда, для меня, привыкшего держать в руках нитки и иголку, не существовало работы приятней. Я почти уже закончил, как вдруг грубый рассерженный мужской голос окликнул меня:

– Эй, ты там! Что это ты удумал?!

Пока я стоял в растерянности несколько секунд, не зная, что предпринять, Розетт ловко спрыгнула в фонтан, окатив меня холодной водой. В руках у меня осталось её платье. Я стоял мокрый, с женским платьем в руках, обречённо следя за стремительно приближающимися ко мне двумя мужчинами. Насколько я мог судить по их одежде, оба они были епископами. Хотя один из них, с повязкой на глазу, загорелый, с резкими, грубыми чертами лица, совершенно не соответствовал моим представлениям о том, как должен выглядеть высокопоставленный служитель церкви. Его мощная грозная фигура выглядела в белых бесформенных одеждах ещё более внушительно. Я судорожно стал перебирать в голове возможные варианты оправдания. Ни одно из них не казалось мне убедительным. Я нервно хихикнул. Никогда раньше не доводилось мне попадать в настолько абсурдную ситуацию.

– Только этого нам не хватало! Видит Бог, одного уже только Фрау, ниспосланного на наши головы карой, мне было достаточно. За что ж нам муки такого-то масштаба?! – ворчал тот, кто был грознее видом.

Его спутник, спокойно улыбающийся высокий брюнет лет тридцати пяти, казался человеком, которого ничто не могло вывести из равновесия. Не зная, что сказать, я на чуть больше, чем следовало бы, задержал взгляд на нём. Он едва заметно кивнул мне в ответ.

– Ну и как вы собираетесь это объяснять, молодой человек? – тот, что был старше, застыл надо мной каменным изваянием. Может, поначалу он и хотел по-простому ухватить меня за шкирку и окунуть в воду, но я не был похож на случайного оборванца. Я им и не был. Он понял это.

Я думал о том, успели ли они заметить Розетт или всё-таки нет, и никак не мог придумать, что сказать. Спрятав платье за спину, я поднял глаза на епископов, найдя, наконец, кажется, подходящие слова.

– Ну же, епископ Джио, не злитесь так. Я уверен, что у этих ребят есть веские основания, раз они пришли сюда, – заговорил второй, не дав мне начать.

– «Ребят»? Он ещё и не один, что ли?! – изумился Джио.

Второй епископ только тепло улыбался ему в ответ. Вдруг вынырнувшая из воды Розетт обняла меня за плечи, весело и беззастенчиво напевая себе под нос.

– Будь я проклят, – прошептал Джио, глядя на длинный рыбий хвост, сверкающий в воде.

Розетт улыбнулась ему. Так тепло - тепло и нежно, как только одна она могла.

* * *

Я всегда был уверен в том, что хорошо умею врать. Наверное, дело было во внешности. Всегда серьёзный и невозмутимый, я производил впечатление человека ответственного и, полагаю, неглупого. И, конечно, свою лепту вносил статус, в своё время поставивший на всей моей жизни клеймо. Наследник дома Хауза. Таковой была участь, уготованная мне моей семьёй. Но смерть, как оказалось, решает многие проблемы.

За то недолгое время, что Фест жил во мне, я уже успел заметить, что этот Бог отличается крайней степенью несговорчивости, не гнушается ложью, большой или маленькой, а каждое действие, своё или чужое, оценивает с точки зрения выгоды для себя. И при всём этом он зовётся Богом, связывающим души. Подумать только! Крайне неприятный лицемерный тип. Впрочем, я не верил в то, что в одном человеке может уживаться две личности сразу и потому мне пришлось рассматривать вариант, что таковым был я сам по себе. Ничего не поделаешь, с этим придётся как-то научиться жить.

«Я и девочка-русалка сироты. Вместе мы работали в цирке. Финальное появление на арене поющей русалки было главным номером любого выступления. Для нашего хозяина Розетт была всего лишь игрушкой, приносящей прибыль. Я же был простым швеёй, мальчиком на побегушках. Но когда начались беспорядки, связанные с окончанием войны, мы сумели сбежать. Так мы и оказались здесь, наслышанные о том, что Барсбургская церковь даёт приют всем нуждающимся. Помогите нам, пожалуйста».

Таковой была выдуманная мной история. Я был недоволен ею и своим поведением тоже. Для пущей убедительности, чтобы никаких подозрений не возникло, мне стоило больше запинаться, смотреть в пол, изображать провинциального запуганного дурачка. А последняя просьба и вовсе прозвучала монотонно и невыразительно. Ну не могу я! Но сомневаться было нельзя. И, в конце концов, это церковь. Какими бы ни были мои причины, меня ведь не прогонят. Хотя, я не был более в этом уверен. После знакомства с одним из их Богов, что оказался далеко не святым, я мог чего угодно ожидать от тех, кто ему служат.

Я поднял глаза, чтобы взглянуть на своих слушателей. После всех моих умозаключений я никак не мог отделаться от мысли, что эти двое, епископы Джио и Бастиен, только делают вид, что слушают. Наверняка вся моя история потеряла для них всякий смысл в тот момент, когда я заговорил о цирке. Так и знал, что перегнул палку. Достаточно было того, что мы сироты, а семьи свои потеряли на войне. Русалка-сирота, с кем не бывает? Война, знаете ли, штука неприятная. Но я не нашёл в себе сил врать о своей семье и тем более убивать её на словах.

Наверняка, я жалко выглядел…

Епископы никак не прокомментировали мой рассказ. Епископ Бастиен спросил лишь:

– Ты хочешь учиться здесь?

– Да, – ответил я.

¬– Тогда проблема решена, – сказал Бастиен и по-отечески мне улыбнулся.

– А Розетт? – спросил я резко.

– Она тоже останется здесь, – вступил Джио. – Но бездельников в церкви я не потерплю, учти, раз ты несёшь за неё ответственность.

В ответ на строгий взгляд из под густых бровей мне захотелось искренне улыбнуться и сказать спасибо.

¬– Я понимаю, – ответил я.

– Что ж, тогда добро пожаловать в Барсбургскую церковь. Надеюсь, что она станет для тебя домом, как и для всех нас… – Бастиен замолчал, не окончив фразу. Я понял, чего не хватало.

…Когда я ещё был маленьким, возле нашего дома мама посадила какие-то незнакомые мне цветы, которые, как она сказала, очень редкие, и они мне обязательно понравятся. Они многолетние, сильные, способные пережить любую непогоду, так она сказала. Я спросил тогда, как они называются. Мама улыбнулась в ответ… С тех пор я с нетерпением ждал, когда же они расцветут…

– Кастор. Меня зовут Кастор.

* * *

Неожиданная суета подхватила меня в лицах милых улыбчивых монахинь, едва только я покинул кабинет епископов. Словно те курочки-наседки, они с невозможной заботой и чопорностью подошли к порученному им заданию. Они подхватили меня под руки, и многочисленные коридоры, залы, лестницы, балконы, снова коридоры и лестницы замелькали перед глазами сияющим калейдоскопом. Они называли меня «ягнёночком», но я даже не помню, спрашивали ли они у меня что-либо. Я вообще ничего не помню, где я был и что со мной делали. Не было сил злиться на них, каким-либо образом выразить несогласие. Мне и не хотелось. Их действия, слова – в каждой детали чувствовалась искренность. Никогда раньше не доводилось мне встречать подобных людей. Такая доброта оказалась для меня чем-то настолько новым, что необходимость притворяться, изображать растерянность, отпала сама собой. И от этого мне было так легко…

Я совсем забыл о времени. Когда я очнулся, то был один в комнате, обставленной просто, но в ней было всё, что могло пригодиться. На застеленной свежим бельём кровати лежала белая ряса, кажется, такая же, какую носил здесь каждый учащийся. По-моему, девушки - монахини сами же хотели меня переодеть, но этого я всё же каким-то мистическим образом смог избежать. Я осмотрелся. Вторая кровать была ещё не застлана. По-видимому, пока я был единственным жильцом этой комнаты. Вот и славно.

Из вещей, что все поместились в небольшой сумке, у меня был дневник, кусочек мягкой белой глины, клубок белых ниток, набор иголок, платок и гребень для волос, что я взял для Розетт.

Точно!

Как я только мог забыть. Она ведь осталась одна. Ей одиноко. Может быть, страшно. Может быть, она плачет.

Я прикоснулся к своей груди, зажигая в ней свет, стремясь достичь сердца дорогого мне человека. Оно отозвалось во мне тревожным стуком, тонким, едва уловимым, жалобным, зовущим на помощь. Это был тихий испуганный голос Розетт.

Я сорвался с места, выскочил на коридор, где никого не было. Я понятия не имел, куда идти. Я бежал вслепую на зов второй половины моего сердца. Коридоры, залы, ступени – я не видел их.

Я остановился, чтобы отдышаться на очередном перекрёстке. Надо же, мёртвый, а умудрился устать. Как при жизни неудачником был, так и после смерти им остался!

«Просто твоё сердце связано с сердцем близкого тебе человека. Твои чувства к нему дарят тебе силы жить так. Ты жив, пока существует эта связь».

Голос в моей голове раздался из ниоткуда. Я оглянулся. Вокруг не было никого, кому он бы мог принадлежать. Было тихо. Церковь тонула в тёплых закатных лучах. Умиротворение и покой. Только дикий вьющийся вдоль колонн плющ тихо шуршал на ветру. Шорох его был подобен шёпоту.

– А, простите, – окликнул меня кто-то.

Я оглянулся чуть резче, чем хотел, но слишком уж неожиданным оказалось появление на галерее кого-то ещё. За моей спиной стоял невысокий худощавый ребёнок, который казался младше, но наверняка был моим ровесником. На нём была такая же мантия, что осталась лежать на кровати в моей комнате. Волосы были светлыми, переливающимися на солнце, длинными и собранными в низкий хвост, завязанный синей лентой. Мне показалось, что передо мной девочка, но я не был уверен. Вероятно, что следы моего замешательства отразись на моём лице, потому как мой внезапный визави улыбнулся, прикрыв норовящий вырваться смешок ладонью. В фиалковых глазах плясали искры солнечного света. Кем бы ни был этот человек, он был красив.

– Прости, что напугал тебя. Просто мне показалось, что тебе нужна помощь. Ты ведь сегодня только пришёл сюда. Заблудился, наверняка. Со мной тоже такое было. Да что уж там, я до сих пор не знаю всех ходов и переходов, что существуют в этом месте. Если бы не цветы, не представляю даже, как бы я искал дорогу.

Он говорил так бодро и непосредственно, улыбался, смеялся сам над собой. Но при этом что-то в нём было такое, из-за чего я не мог прервать его, сказать, что не заблудился, и помощь мне чужая не нужна. Что-то такое… знакомое.

– Ай, совсем забыл представиться, прости. Меня зовут Лабрадор. Можешь называть просто «Лаб».

– Э, нет, ничего. А я…

– Кастор, я знаю, – улыбнулся Лабрадор. – Тебе подходит это имя.

– Откуда тебе известно? – только спустя мгновение я подумал, что вопрос мог прозвучать грубо. Я не подумал о том, что Лабрадор просто мог видеть меня в коридоре, в окружении монашек, что только и говорили что «ягнёночек Кастор». Но просто мне показалось, что он смотрит куда-то глубже, видит меня насквозь, и знает обо мне всё. Неприятное чувство.

– Да, цветочки нашептали, – легкомысленно ответил Лаб, взмахнув руками, указывая на плющ. Стоило бы, конечно, рассмеяться, если бы сказанное не было так похоже на правду. А Лабрадор только улыбается, не понять, шутит ли или же нет. – Вообще-то, просто от монахинь услышал о том, что в церкви появился ещё один «очаровательный маленький ягнёночек».

Успокоил.

– По правде, мне действительно нужна помощь, – торопливо заговорил я, желая побыстрее закончить ненужный разговор. – Мне нужно попасть на центральный внутренний двор.

– Лучше я проведу тебя, – сказал Лабрадор. – Надеюсь, не обременю. Так проще будет.

– Прости.

– Я первым предложил помощь.

Я шёл следом за Лабрадором, иногда опережая его на шаг, не в силах сдержаться. Наконец, я услышал шум воды и ускорил шаг, оставив своего спутника позади, не поблагодарив. Здесь, в тени, когда солнце закатилось за высокие стены, было уже сумрачно и прохладно. Я выбежал к центральному фонтану и позвал Розетт. Она не ответила. Тогда я пошёл вдоль низкого бортика, вглядываясь в воду. Вдруг я услышал тихое, жалобное, такое знакомое пение. Я побежал на голос Розетт, как вдруг услышал второй, грубый, надломленный мальчишеский:

– Да не дергайся ты! Дай на хвост посмотреть.

Послышался плеск воды и звонкий звук удара, а вслед за ним посыпался поток грязных ругательств на непонятном мне языке.

– Рыбёшка бесчувственная, я же ничего плохого тебе не сделал!

Увидев меня, Розетт радостно воскликнула и выскочила из воды, ступив на холодные плиты босыми ступнями, покрытыми чешуйками. Она подбежала ко мне и обняла, крепко прижавшись к моей спине.

– Прости, что оставил одну надолго, – сказал я. Она закачала головой, отрицая мою ошибку. Это не беспокоило её сейчас. Нарушителем её спокойствия был высокий паренёк, с бросающейся в глаза лохматой нелепо торчащей блондинистой шевелюрой. Он стоял перед нами, отряхивая одежду. Раздражение во мне закипало, поневоле мои ладони сжались в кулаки. Я не был намерен прощать того, кто напугал Розетт.

– Что ты сделал Розетт? – гневно спросил я, не стараясь даже скрыть враждебность в голосе.

– Ха? – парень поднял голову и взглянул недоуменно, скривив брови и нелепо раскрыв рот. Но единственным, что привлекло моё внимание, были его ярко-синие, небесного цвета глаза. Это был гордый, непокорный, свободолюбивый взгляд. Взгляд юноши, бунтаря, с яркой живой неколеблющейся душой.

Желание ударить его стало лишь сильнее.

– Фрау! – раздался голос приближающегося Лабрадора. Он подбежал к парню и схватил его за руку, пока тот не успел отпрянуть. – Что ты уже опять натворил? – строго обратился к нему Лабрадор. – Вы ведь не собирались драться, нет? – спросил он, поочередно взглянув сначала на меня, потом на Фрау и снова на меня. По едва заметному движению, что я сумел уловить, Фрау попытался вырваться, но Лабрадор лишь сильнее сжал его руку, и Фрау скривился от боли. Я подивился тому, сколько же силы, оказывается, может скрываться в таком хрупком с виду теле.

– Да ничего я не сделал! – возмутился Фрау. – Он единственный, кто волком смотрит. И русалка эта ненормальная хвостом меня ударила!

– Как ты назвал Розетт!? – воскликнул я, прежде чем обдумать уже поневоле вырвавшиеся слова.

Лабрадор наступил Фрау на ногу, заставив того зашипеть сквозь зубы. Фрау закашлялся, вероятно, подавившись непроизнесёнными вслух ругательствами.

– Кастор и Розетт только сегодня пришли сюда. Мы теперь товарищи. Не задирай Кастора и не обижай Розетт. Иначе я расскажу обо всём епископу Бастиену.

При звуках этого имени, лицо Фрау изумительным образом изменило своё выражение, я не успел уловить, как и когда. По-моему, это был страх и свободная рука, что Фрау спрятал за спину, было тому лишь подтверждением. Но спустя несколько мгновений он лишь пренебрежительно фыркнул. Воспользовавшись моментом, он освободился от хватки Лабрадора. Проходя мимо меня и Розетт, он мельком взглянул на меня и сразу же отвёл взгляд.

После того, как Фрау ушёл, Розетт вздохнула с облегчением. Она заглянула в моё лицо, я улыбнулся ей.

– Ты прости его. Фрау парень неплохой, резкий, правда, и грубый порой, но хороший, – сказал Лабрадор.

Я только кивнул в ответ. Меньше всего меня волновал сейчас Фрау. Впрочем, имя я запомнил сразу же. Больно уж оно было каким-то дурацким.

Спросив у меня о том, действительно ли я смогу вернуться в комнату самостоятельно и получив утвердительный ответ, Лабрадор с улыбкой пожелал нам спокойной ночи и ушёл.

Я и Розетт остались вдвоём на пустом тихом дворе. Мы сидели на бортике у фонтана, глядя в темнеющее небо. Оттенки синего сменялись на нём стремительно, и вот уже первые звёзды зажглись. Розетт восторженно смотрела вверх.

– Тебе здесь нравится? – спросил я. Розетт кивнула в ответ. – Я рад.

Розетт посмотрела на меня, как мне показалось, с недоверием. Я никогда ей не врал, но иногда недоговаривал, и Розетт это прекрасно чувствовала. Я не мог от неё спрятаться, она будто бы проникала в моё сознание, видела все мои эмоции. Бывало, что я сам не мог обосновать свои чувства, а она могла. Я был уверен в этом. Если бы она могла говорить, она бы рассказала мне всё обо мне. Моя душа, что всё знает.

– Прости, – сказал я. – Прости, что заставляю тебя волноваться обо мне. Я всё ещё сомневаюсь, всё ещё боюсь… Чего же? Не знаю. Жить так, наверно. Я не могу поверить, что я всё ещё тот, кем я был до этого. Что я всё тот же. Так страшно помнить, как я был живым. Пусть та жизнь была подобна ночному кошмару, она была моей. А теперь, можно ли назвать такую жизнь настоящей? Дозволено ли мне жить на земле? Или отсрочка моей смерти лишь залог для заключённого договора?

Я говорил тихо, желая, чтобы мой голос растворился в тишине наступающей ночи, боясь, что слова мои будут услышаны. И я не мог не говорить. Моя душа просила об этом.

Розетт протянула руку, тонкой своей ладонью прикоснувшись к моей щеке. Я с благодарностью принял её прикосновение, и, желая продлить его, накрыл её руку своей. Она вздрогнула, когда я провёл кончиками пальцев по её лицу, убирая мокрые пряди. Розетт зажмурилась и втянула голову в плечи, когда я чуть приблизился. Она спрятала своё лицо на моей груди, крепко обняв меня.

Розетт за что-то извинялась. Я улыбался. Она была со мной. Мне было этого достаточно.

* * *

Мало-помалу, но быстрее, чем я предполагал, жизнь в церкви увлекла меня настолько, что я совсем перестал следить за временем. Я выходил из комнаты рано утром и возвращался поздно вечером, только после встреч с Розетт. Каждый день был полон событий, новых впечатлений, о которых я уже, по прошествии пары недель, и не помню даже. Абсолютно новый мир с головой поглотил меня, не успел я перевести дух, как стал полноправной его частью. Пусть я был пока только невзрачным болтиком или маленькой шестерёнкой, но я участвовал в жизни этого мира и, как увещевали меня, «подавал большие надежды».

«Вы говорите о том, что я могу стать священником?»

«Безусловно. Подумай хорошенько о сдаче экзамена».

Эти слова принадлежали епископу Джио. Сказал бы их кто другой, пусть даже не менее мною уважаемый епископ Бастиен, чёрта с два я бы задумался о них хоть на секунду. Но епископ Джио за короткий срок стал для меня единственным авторитетом в новом окружении. Ему пророчили должность архиепископа, и я верил в то, что он её достоин. Его внешний облик, внутренний стержень, с которым он прошёл через всю войну, метка от которой запятнала его лицо на всю оставшуюся жизнь – весь его образ вызывал во мне уважение и доверие. Я не испытывал перед ним блаженного благоговения или глупого страха, но я верил ему. А таких людей за свою короткую жизнь я успел встретить немного. Тем более сейчас, после смерти, я начал дорожить этим. Таким образом, Джио стал в этой новой жизни вторым, кому я мог доверять. Первой же, бесспорно, оставалсь Розетт.

Долгое время я и представить не мог, что однажды смогу обходиться без неё, целыми днями не видеть, не разговаривать с ней, не слышать её пения. Но, тем не менее, волей - неволей, но так и получилось. Столь желанные встречи по вечерам случались всё реже и были коротки. Но Розетт не скучала. Вечно жизнерадостные сёстры просто не давали ей заскучать. Поначалу они прибегали к ней и болтали о всём подряд. Их совершенно не смущало то, что речь Розетт отличалась от человеческой. Они все вместе смеялись над чем-то, кажется, прекрасно понимая друг друга и без слов. Я ревновал. А позже как-то само собой так случилось, что, заслышав её прекрасное пение, девушки, игнорируя жалкие попытки Розетт сопротивляться, под белы ручки подхватили её, и с тех пор днём Розетт часами пропадала в центральных залах, где стоял орган. Там репетировал хор. Подробностей я не знал, но, судя по не совсем понятным, но крайне эмоциональным описаниям Розетт, я понял, что её установившееся положение дел вполне устраивало.

Единственное, что омрачало порой её настроение, это беспокойство обо мне. Но, тем не менее, скрепя сердце, я продолжал говорить, что всё в порядке, тем самым накликая на себя неминуемое наказание в виде надутых розовых щёчек и раздражённо хлопающего по воде хвоста, что поднимал волну брызг и исчезал в них вместе с его обладательницей. Хоть я и чувствовал вину перед Розетт, я понятия не имел, что с этим делать.

Но однажды всё те же монахини и Бастиен вместе с ними застали меня в комнате, когда я зашивал платье Розетт. «Ягнёночек Кастор! Ты так ловко управляешься с иголкой!» – никак не могу привыкнуть к такому обращению.

Слово за слово, и вот они уже выведали, что я люблю шить, а ещё мастерить кукол. «Но ведь в церкви нет возможности заниматься этим, и потому без этого моего хобби мне бывает тоскливо. Но ничего. Я уже почти привык. Всё-таки куклы вызывают во мне не самые радужные воспоминания…»

Неподвластным мне образом обычный разговор приобрёл мрачный оттенок из-за мельком упомянутого моего тёмного, по большей части выдуманного, прошлого. Но эффект оказался неожиданным. Моя слезливая история вызвала отклик в сердцах моих слушателей, и уже на следующий день мне была торжественно продемонстрирована красиво вырезанная дверь в дальнем углу восточного коридора. Она вела в небольшую каморку с широким окном. Стены были уставлены шкафами, и глаза мои загорелись, едва я увидел пару незаконченных кукольных болванок. Обернувшись к сопровождавшему меня Бастиену, я едва мог сдержать рвущийся наружу восторг.

«Спасибо».

«О, право не стоит. Эта мастерская пустует с тех самых пор, как ушёл её хозяин. Он всегда мастерил кукол для фестивалей и устраивал представления. Мы ничего не убирали, все его инструменты остались. Но, если вдруг что понадобится, не стесняйся обращаться», – епископ Бастиен как всегда спокойно улыбался. Мне была приятна его улыбка.

Когда он ушёл, оставив мне ключ, я тщательно исследовал содержимое всех шкафов и выдвижных ящиков в столе. Здесь и правда было всё необходимое!

Казалось, что радости моей не было предела. Но вместе с тем случайные касания, прикосновения к поверхности окружавших меня предметов пробуждали во мне какие-то далёкие, испытанные ранее кем-то другим, кто был мной, забытые ощущения.

Из окна можно было увидеть башню Феста. Я усмехнулся. Как удобно-то получилось. Когда я случайно надавил на жалость сестёр и Бастиена, во мне снова говорил холодный расчет хитрожопого (а иначе и не скажешь) Феста. До чего же коварный он тип, а!

Вот так я и начал коротать всё свободное время в мастерской. И Розетт врать мне больше не приходилось.

Жизнь потихоньку налаживалась. И всё же было в ней тёмное пятно, портящее всю картину. Безобразная клякса, такая незначительная, бессмысленная, но ужасно раздражающая. Она была стихийным бедствием, снова и снова настигающим уже смирившуюся церковь. Но я с ним смириться не мог! Бывало, что лишь случайно заметив его в коридоре или в классах, где проходили занятия, после я ещё долго никак не мог выбросить из головы осточертевший образ с глупым именем и яркими синими глазами.

Фрау, да. Так его называли. Все мои попытки не обращать на него внимания оказались тщетны – слишком громким шумом сопровождалось каждое его появление. Пусть раз в неделю, но обязательно в церкви случалось что-то, причиной чего был Фрау, а следствием – следующий за ним по пятам кавардак. Был бы я на месте епископов, то уже давно бы из шкуры вылез, но придумал бы, как раз и навсегда отбить у этого недоразумения охоту сеять повсюду беспорядок. Епископ Бастиен вот и вовсе слишком мягко к нему относится и всё спускает ему с рук, то-то же епископ Джио постоянно на него ворчит. И больше, чем на Фрау, с которым я и словом не обмолвился после того случая у фонтана, я злился только на самого себя. Заняться мне больше нечем, кроме как о нём думать! Пожалуй, это просто была неприязнь с первого взгляда. И, наверняка, взаимная. Да, взаимная. Меня эта мысль успокаивала.

– Он меня бесит! Терпеть не могу таких тупоголовых идиотов.

К своему собственному недовольству, я поздно осознал, что слишком эмоционально отзываюсь о человеке, что должен был быть мне глубоко безразличен. Лабрадор, что предсказуемо, улыбался, слушая меня. Я вздохнул, зная, что он скажет.

– Я уверен, что вы обязательно поладите.

Лабрадор отличался особой проницательностью, и его предсказания имели свойство сбываться. По крайней мере, если потребуется, Лабрадор сам приложит все силы, сделает всё возможное, лишь бы исполнить предсказанное. В данном случае, что был связан со мной, так уж точно. И улыбка его была тому подтверждением. Поэтому, мне ничего другого не оставалось, кроме как поверить в неизбежное и предаться бытовой суете, ожидая, когда судьба моя свершится. Без всяких сомнений, я был обречён, и с каждым днём вера в то лишь крепла. В день, когда я сближусь с Фрау, произойдёт конец света.

С Лабрадором у меня сложились хорошие отношения, быстро превратившиеся в те, что другие называют «дружескими». Но я не мог сделать однозначных выводов относительно характера наших взаимоотношений. У меня никогда не было друзей, кроме Розетт. Но Лаб был другим. Сколь бы любезен и улыбчив он ни был с другими, за внешней оболочкой скрывалось что-то совершенно особенное, запечатанное за семью замками, не дозволенное быть увиденным. Возможно, то были болезненные воспоминания, я не знал. Со временем, чем больше я общался с Лабрадором, тем больше я признавал, что мне интересно узнать, что может скрывать такой человек как он. Конечно, у всех есть что-то такое, что таится глубоко внутри, в чёрной маленькой шкатулке, ключ от которой невозможно потерять. И всё же, только он вызывал во мне столь жгучий интерес. Но мы не были настолько близки, чтобы начать откровенничать друг с другом. Я бы и не смог спросить, да и сам, конечно, не рассказал бы о себе правды – я и сам в неё не верю.

Таинственность Лабрадора привлекла меня, из-за неё я с ним общался. Так я думал. Значительно позже я осознал, что рядом с ним я чувствую себя спокойно. С ним мне было легко и свободно, почти как с Розетт. Следуя за этими ощущениями, я и сблизился с Лабрадором. В этом заключалась истинная причина. Его прошлое не волновало меня. Как и моё собственное прошлое, что отступало на задний план, когда я был с ним.

Почему же он продолжал идти мне навстречу? Врождённая доброта и общительность? Да едва ли только поэтому. Было что-то ещё. Другие ученики не то, чтобы избегали меня, но, по крайней мере, и не стремились узнать лучше. Я общался с ними всеми по мере необходимости, помогая в беде, как наставляли нас учителя, не более того. А Лабрадор…

Однажды я так просто и задал интересующий меня вопрос напрямую, за что в итоге поплатился лишённой сна ночью.

«Почему ты общаешься со мной?»

«Ну, наверно, потому, что ты мне нравишься. Разве не очевидно?»

Ничего особенного он не сказал, а я вдруг превратился в выброшенную на песчаный берег рыбу, что судорожно открывает и закрывает рот, не издавая при этом ни звука. И почему у Феста на такой случай не припасено пары-другой фразочек, что помогли бы свернуть щекотливый разговор, явно ушедший не в то русло? Ну да, конечно. Наверняка, такому сухарю, коим он является, никогда ничего подобного не говорили.

Лабрадор рассмеялся тогда.

– Шучу, – ну, спасибо, утешил. Слава богу, не пошутил ещё насчёт выражения моего лица – оно сейчас точно глупое.

– Весельчак ты, – сказал я, не особо стараясь скрыть недовольство. С Лабрадором удивительно легко было не притворяться.

– Ну а какая причина могла бы показаться тебе весомой? – спросил Лабрадор, легко возвращая утерянную мгновение назад серьёзность.

– Не знаю, – честно ответил я.

– Ну вот, – сказал Лабрадор, возвращаясь к прерванному занятию. Мы сидели в библиотеке. Лабрадор конспектировал главу из книги. А я сидел напротив него и листал случайные книги из стоящей на полу стопки. Вдруг, открыв пятый том священного писания, я на несколько секунд застыл, вглядываясь в обнаруженную там иллюстрацию, по своему содержанию явно не соответствующую данному произведению. Я пролистал несколько страниц и резко захлопнул книгу, поспешно отложив её в сторону. Возможно, я покраснел. Но Лабрадор не смотрел на меня в этот момент. – Ты совсем профан в отношениях между людьми, – продолжал он тем временем. Замечание, может, и могло бы прозвучать обидно, но Лабрадор говорил беззлобно. К тому же, это была правда. Но последующие его слова я оставить без комментария уже не смог: – А вот был бы ты Фестом, Богом, связывающим сердца, то понимал бы, что в душах людей творится.

Я фыркнул.

– Это у его башни постоянно топчутся страждущие любви девушки и женщины всех возрастов? Нет уж, спасибо.

– Зря иронизируешь.

– Отнюдь.

– Но, знаешь, Бог обязательно откликнется, если чувства молящего истинны.

– Охотно верю, – я говорил серьёзно. Просто мне не понравилось, куда наш разговор завёл. Развивать эту тему я был не намерен.

– Зехель, к примеру, и вовсе ни один зов о помощи не игнорирует.

Почему-то у меня не возникло желания ёрничать, спрашивая, откуда у Лаба такие сведения, и чего это он в них так уверен.

– Разве это не делает его наивным идиотом? Всех всё равно не спасти, – сказал я. Отчасти, свыкнувшись с мыслью, что во мне самом живёт Бог, я готов был поверить, что и остальные из Семёрки живут где-то в нашем мире, а легенда о Ферлорене не просто легенда, а реальная история. Но всё же придти к этим выводам столь скоропостижно мне бы не хотелось. Что мне делать тогда? А Лабрадор… Он говорит так, словно знает что-то. Впрочем, что это я? Лабрадор ведь знает всё.

Я не заметил, с каким видом Лабрадор на меня посмотрел. Зря.

– А давай поспорим, – предложил вдруг он.

– На что?

– Ты попросишь помощи у Зехеля, от всей души. И он придёт к тебе.

– Глупости, – ответил я, не дав себе труда задуматься о перспективе встречи с Зехелем ни на секунду. Почему-то Фест раздражался при одном только упоминании о товарище по цеху.

– Раз ты так в этом уверен, тогда давай, соглашайся, и убеди меня в обратном, – улыбка у Лабрадора была неожиданно азартной. Она лишь прибавила мне уверенности в том, что этот так называемый спор всего лишь провокация, на которую соглашаться нельзя. Никак нельзя.

– Но, боже, Лаб. Предположим, даже если он придёт, как я тебе это или обратное докажу?

– Просто скажи. Ты не соврёшь.

Я опешил от этих слов. Я-то, может, и не совру, но за Феста в себе не ручаюсь.

И кто меня за язык дёрнул?

– Ладно. И каковы условия?

– Если я выиграю, ты будешь сдавать экзамен на священника, – отвечая на непроизнесённый мною вопрос, Лаб продолжил: – Ты же всё ещё сомневаешься. Я хочу взять с тебя слово. Хочу, чтобы ты сдавал экзамен, как и я. Достаточно?

Я вздохнул.

– Идёт, – сказал я. – Тогда, если выиграю я, ¬– я понятия не имел, на что можно спорить с Лабрадором, – то…

– То ты меня подстрижёшь, – сказал вдруг Лаб.

– Что? – изумился я. – Но я вовсе не хочу этого.

– А я хочу. Сделаешь мне приятное, – улыбнулся Лабрадор.

– Но раз речь идёт о моём выигрыше, приятно должно быть мне, – и чего ради я только спорю?

– Используя мои волосы, ты сможешь сделать парик для куклы.

А ведь и правда. Я уже давно ищу подходящий материал, чтобы закончить куклу.

– Ладно.

Мы пожали друг другу руки.

– Пусть справедливая Проф будет нам свидетелем, – сказал Лаб, ликуя, и особо этого не тая.

– Проф женщина? – изумился я.

– Кто знает.

И всё-таки от его шуточек меня порой знобит.

* * *

После того разговора прошло несколько дней. Ни одного повода, чтобы позвать Зехеля, у меня не было. Спор вовсе был глупым. Всё равно, так или иначе, я сдавал бы экзамен. Так что выдвигать подобное условие со стороны Лаба было бессмысленно. Но, раз дело уже сделано…

По своему обыкновению я сидел в мастерской. Кукла, над которой я работал, не была похожа ни на кого, кого бы я мог знать. За основу я взял уже готовую болванку, оставленную прежним хозяином мастерской. Только лицо у неё было готово. Аккуратно вырезанное лицо было особенным для того человека, я чувствовал это. Неосознанно я с нежностью провёл ладонью по матовой поверхности, очерчивая линию бровей, скул, губ. Словно бы убирая за ухо шелковистые пряди волос, я провёл по щеке куклы ладонью. Да, волосы Лаба подошли бы идеально. Держа куклу в руках, я уже видел, какой прекрасной она будет после того, как я закончу работу над ней.

Я подумал о том, что солнце уже скоро сядет, а до начала комендантского часа мне хотелось ещё увидеть Розетт. Только я встал из-за стола, как вдруг за дверью послышался топот. Тогда дверь распахнулась, и в неё влетел кто-то, личность которого мне узнавать совершенно не хотелось, потому я и не стал оборачиваться. Ответ сам обнаружит себя, и пяти секунд не пройдёт…

– Фрау! Куда опять делся этот мелкий проходимец?!

– Епископ Джио, в этой стороне только мастерская ягнёночка Кастора. Вряд ли Фрау мог спрятаться здесь. Он наверняка свернул в другой коридор.

– Да гори огнём эта чёртова лояльность! Найду, выпорю гадёныша так, что мало не покажется. Неделю он потом сидеть не сможет! Ой, и выпорю…

Голоса за стеной стихли, шаги удалились. А объект всеобщего обожания подпирал запертую дверь и тяжело дышал.

– Ух, пронесло. Подфартило, так подфартило, что дверь незапертой оказалась. Кстати, а куда это меня занесло?.. У-ва, а ты что здесь делаешь?! – изумился Фрау. От неожиданности, насколько я мог судить по уровню издаваемого им шума, Фрау аж подпрыгнул на месте.

Для меня это стало последней каплей. Он ещё и заметил меня не сразу!

Собрав в кулак всю свою выдержку, на какую я только был способен, я бросил через плечо, не оборачиваясь:

– Прошу тебя, впредь не использовать мою мастерскую как укрытие.

– Точно! Я и забыл. «Ягнёночек Кастор» – это же ты, парень с русалкой. То-то имя мне знакомым показалось.

Без капли стеснения (и здравого смысла) Фрау прошёл по комнате, заглядывая в шкафы, более чем полностью проигнорировав мою реплику.

– Уйди, пожалуйста, – выдавил я сквозь зубы. – Ты мешаешь.

– Я же ещё ничего не сделал, – возмутился Фрау.

– «Ещё» звучит неутешительно.

– Так ты кукол делаешь. Надо же, – я и не заметил, как Фрау оказался за моей спиной. Я ощущал его дыхание у своего виска, а ещё запах травы. Наверняка, его ряса была грязной, в светло-зелёных пятнах на спине и ногах.

Я его сейчас в окно выброшу. Ей-богу, выброшу.

– Ты думаешь уходить или нет?! – вспылил я.

– Да не ори ты! – Фрау резко отпрянул. – Понял я, понял. Мешаю тебе тут с подружками развлекаться. Ухожу-ухожу, – с издевкой сказал Фрау. – Уж прости, что сразу извращенца в тебе не признал. Глядишь, и спелись бы, – глупо хихикнул он.

И что только за невиданная сила удержала меня от удара по этой наглой физиономии?

Фрау вышел, показав напоследок мне язык и громко хлопнув дверью.

В следующий раз он точно у меня через окно выйдет…

* * *

Допоздна я сидел во дворе с Розетт. Я о многом с ней говорил. Я соскучился по ней. Когда я обнимал её, мне было так легко говорить больные тяжёлые слова. Я совершенно не представлял, что мне делать дальше. Я не знал. Что даст мне экзамен, зачем мне вообще оставаться в Церкви, что меня ждёт, как Феста? Я мог говорить об этом, не страшась того, что таилось за словами. Будь что будет. Нить, связывающая меня с Розетт, всё ещё прочна – мне нечего бояться.

«Ты слышал, снова маленький Бог помог кому-то?» – «Ага, мать ребёнка сегодня приходила в церковь, просила передать благодарность какому-то мальчику». – «Ты знаешь, кто это?» – «Не-а, понятия не имею». – «Говорят, это сам Зехель». – «И что, он кто-то из нас? Ерунда!» – «Но ведь люди видели». – «Ну да, видели, а всё равно никто не знает, кто это. Чушь». – «Ну да, может быть… Но разве это не доказательство того, что этот кто-то действительно Бог. Никто не видел, а он есть». – «Ха-ха, в таком случае в этом действительно есть смысл».

Подобные разговоры в последнее время я слышал всё чаще. Вот и сейчас мимо меня прошла пара, как и многие другие говорящая о том, что в последнее время стало главной темой для сплетен: «Маленький Бог, пробирающийся в дома и излечивающий детей от метки Кора». Подумать только.

За время обучения в церкви мне часто доводилось видеть людей, заражённых Кор. Я и не задумывался никогда до этого, насколько их много. Сила желания людского пугает. Ради его исполнения мы готовы пойти на что угодно, отдать что угодно. Даже жизнь… Мне ли не знать.

Я умер, но воскрес ради исполнения одного единственного желания. Мою собственную жизнь дали мне в долг. Но оно того стоило. Я уверен в этом. После того, как я увидел столь многих, кто отдал душу за желание, я задумался. Если бы обстоятельства не сложились так, как они сложились. Если бы я был жив, пожелал ли я исполнить желание, заключив сделку с Кором? Думаю, да. И тем лучше, что я умер, не успев совершить подобную глупость. Но, если подумать, разве не то же самое случилось и со мной. Разве я не заражён Богом?

Лёжа в постели с закрытыми глазами, я не спал. Наверно, перевалило уже за полночь, но сна не было ни в одном глазу. Впервые за долгое время я задумался о том, кем были мои предшественники, люди, выбранные Фестом в качестве сосуда. Многочисленные ощущения, призрачные воспоминания, чувства, что казались чужими – всё это преследовало меня с тех самых пор, как я умер. Они обострились, стоило только мне придти в Церковь. Меня тянуло сюда, кто-то словно бы меня звал. Я думал, кто-то ждал меня здесь. Почему-то перед глазами возник образ женщины. Она не была моей матерью, она не была Розетт. У неё были длинные струящиеся волосы с фиолетовым отливом. Она стояла спиной ко мне, перед широким распахнутым окном в маленькой каморке в восточном крыле. Она обернулась, назвав чьё-то имя и засмеявшись. Я не мог рассмотреть её лица из-за яркого света, что ослепил меня.

Я знал её.

Вдруг раздавшийся шорох, что ворвался в мой сон, заставил меня распахнуть глаза. Я замер. Окно распахнулось. Не из-за ветра.

Я притаился, стараясь не издавать ни звука, прислушиваясь к малейшему шороху. Половицы предательски скрипнули под ногами таинственного ночного посетителя. Под прикрытием соскользнувшего вниз одеяла я нащупал глиняную кружку. Шаги приближались. Не открывая глаз, я чувствовал, как тень зависла надо мной. Я слышал дыхание. Хрипловатое, сорванное. Мне показалось, что голос мог принадлежать запыхавшемуся после долгого бега ребёнку. Было странно. Но я едва успел подумать о том, что голос показался мне знакомым, как вторженец приподнял край моего одеяла. Я мгновенно вскочил и запустил в него кружкой. Послышался звонкий стук удара твёрдого по твёрдому, а после грохот, словно кто-то опрокинул прикроватную тумбочку, рухнув на неё.

– Ауч! Больно же, придурок! – незамедлительно последовала достаточно эмоциональная и бурная реакция со стороны моего оппонента. Я понял, что крепко зажмурился, когда нанёс удар. Прозвучавший на всю комнату голос подействовал как мощная отдача от удара. Мне не послышалось. Я распахнул глаза.

– Ты?! – едва не вскрикнул я хрипловатым ото сна фальцетом, но вовремя сообразил, что ночь на дворе, а по коридорам за дверью ходят дежурящие монахини.

– Да ты, придурочный куклодел! Какого чёрта ты...?! – на всю мощь своих лёгких начал возмущаться корчащийся от боли Фрау. Я подскочил к нему, опрокинув на пол и зажав рот ладонью. Он попытался укусить меня, схлопотав за то по голове ещё раз. Кляня про себя его глупость, я был уверен, что раз ему ещё хватает энергии сопротивляться, боль от побоев не настолько сильная, чтобы её нельзя было пережить. Я сильнее сжал его запястье, заставив Фрау зашипеть от боли.

– Заткнись, – зашипел я. – Не хватало мне только влипнуть в неприятности из-за тебя. Тише!

Фрау всё ещё рычал, но дёргаться перестал. Но он всё же умудрился укусить меня за палец, и я отнял руку от его лица.

– Отпусти меня, – его тихий голос был мне в новинку. И всё равно, говоря так, Фрау всё ещё был раздражён и зол. Хотя, я не мог быть уверенным в испытываемых им эмоциях наверняка. В темноте было плохо видно. Но, как только я ослабил хватку и отодвинулся, Фрау затих. Он был обескуражен... или, смущён, скорее.

«Зачем он пришёл?» – подумал я. Но эти мысли были быстро оттеснены на второй план, когда я услышал быстрые шаги на коридоре.

– Я услышала грохот отсюда.

– Что-то случилось?

– Ой! – вскрикнул я, когда Фрау потянул меня за руку, увлекая обратно на кровать. Он с головой накрыл нас одеялом и замер. Очнувшись от потрясения, я снова готов был злиться. Можно подумать, что два тела под одеялом выглядят незаметными. Я хотел сказать ему об этом, но, прижав палец к губам, Фрау только шикнул на меня.

– Замри, – сказал он.

Я напряжённо застыл, к своему собственному неудовольствию подчинившись его словам. В голове крутился рой мыслей, бессвязных слов. Ни одно из них не было благопристойным, и все они относились к Фрау.

– Здесь?

– Кажется, да.

– Из комнаты милого Кастора? Как странно.

В дверь постучали. Мы не ответили. Было бы странно ответить в подобной ситуации.

– А, извините, – послышался за дверью знакомый голос. Это точно был Лабрадор, но что он там делал?

– Ох, ягнёночек Лаб, что-то сучилось? Ой, и милый Ланс с тобой. Вы же знаете, что нельзя нарушать комендантский час.

– Мы знаем, но, понимаете, Ланс вышел в туалет, а вернуться в свою комнату не смог. Вы же знаете, у него проблемы с ориентированием, – я готов был поклясться, что говоря всю эту чушь, Лабрадор мило улыбается. Как всегда. Сёстры не могли устоять перед этой улыбкой.

– Не правда! Как член благороднейшей семьи Оуков, я просто не мог попасть в столь глупую ситуацию! – возмутился в ответ Ланс. – Я не заблудился. Я просто вдруг решил, что хочу навестить Лабрадора. Я внезапно вспомнил, что он обещал поделиться своими книгами, и пришёл к нему напомнить об этом.

– Конечно, – согласился Лаб. – Но по пути ты всё-таки немного заблудился, признай это.

– Нет! Ты меня совсем не слушаешь! Я же сказал, что всё было не так! Я проснулся среди ночи, вспомнив о том, что хотел взять у тебя книгу. Мне именно вот тогда она до зарезу понадобилась. Потому я и пошёл за ней к тебе. Я совершенно точно не мог заблудиться, ведь моя комната находится по соседству с твоей. И никаких «но»! Неужели вы не верите мне, отпрыску величайшего семейства?! Вот, богом клянусь, если я сейчас вру, то пусть на меня с небес ниспадёт божья кара!

– Ой-ёй, не надо так говорить, милый Ланс. Мы проведём тебя. И ты, Лабрадор, отправляйся спать.

– Конечно! – радостно ответил Лабрадор.

– Да я же вам говорю..! – всё не унимался Ланс. Его громкий голос затих, удаляясь вместе со звуком шагов.

Когда все разошлись, я вздохнул с облегчением.

– Не знаю, как так произошло, но, думаю, что мы должны быть им благодарны, – сказал я. – Точнее, благодарить нужно тебе.

Фрау фыркнул. Но спорить не стал. Мне-то ничего бы не было, а вот Фрау, не раз уже провинившемуся перед понтификом, мало бы не показалось. Хотя, это обстоятельство было последним, что меня беспокоило. Точнее, оно и не беспокоило меня вовсе. Оказаться уличённым в сговоре с Фрау, вот что было бы неприятно.

Я не вовремя вспомнил, что лежу на одной кровати с объёктом крайней степени моей нелюбви и рывком сел, откинув одеяло. Фрау с неохотой поднялся следом и выглядел при том крайне озадаченным и растерянным.

– Так зачем ты пришёл? – раздражённо спросил я.

Фрау не отвечал достаточно долго, так что я начал испытывать нетерпение.

– Я думал, что ты заражён Кор! – выпалил вдруг Фрау, глядя мне в глаза. – Ходишь вечно угрюмый, с куклами своими только и разговариваешь, я видел ведь. Вот я и решил удостовериться… Но я ошибся.

Я не верил своим ушам. Он думал, я заражён Кор? Надо же…

Я засмеялся. Не знаю почему, причины не было. Но мне хотелось смеяться. Я просто не мог сдержаться. Хохотал, как безумный, держась за живот, стараясь подавить рвущийся наружу смех. Я думал, что проглочу одеяло, до того тяжело было сдерживаться.

Фрау некоторое время смотрел на меня с изумлением, а после и сам засмеялся. Мы смеялись так, словно бы не в первый раз. Я ударил его по голове, требуя, чтобы он прекратил, а сам всё ещё хихикал.

– Нет, ты прав, – отсмеявшись, сказал тогда я. – Это действительно так.

Фрау явно не понимал, о чём я говорю. Но я не дал ему времени опомниться, вернув себе прежнюю серьёзность.

– Всё, ты ведь убедился, что со мной всё в порядке. Надо же, вот кто оказался «маленьким Зехелем», никогда бы не поверил, – сказал я насмешливо. – Теперь, я надеюсь, ты уйдёшь? Желательно, тем же путём, что ты пробрался сюда.

Фрау спокойно слез с кровати, но пошёл не к окну, как я надеялся, а к двери. Он вышел, так ничего и не сказав.

Кто бы мог подумать…

А, нет. Знаю, кто.

* * *

Когда Лабрадор упомянул некое таинственное «секретное место», всю дорогу до него я провёл в размышлениях, что бы это могло быть.

И вот мы, наконец, пришли.

Мне стоило догадаться.

Я знал, что в церкви есть большая оранжерея, целый ботанический сад, но я никогда в ней не был. А цветочный запах, верный спутник Лаба, был столь привычен, что я никогда не задумывался о причинах его появления.

– Красиво, правда? – спросил Лаб. Опередив меня на шаг, он заглянул мне в лицо. Солнце садилось, и его нежный тёплый свет заливал сад, и бутоны всевозможных цветов и зелёная листва словно бы стали вдруг ярче. Всё сияло и пело тихую убаюкивающую песню. Возможно, Лабрадор заставлял это место оживать. Цветы словно тянулись к нему навстречу, когда он протягивал к ним руку. Это было лишь моё воображение. Но я уже не мог думать иначе.

– Красиво, – сказал я, глядя на Лаба. – И ты постоянно ухаживаешь за садом?

– Не я один, но да, мне нравится возиться здесь. Скорее всего, это лишь пережиток прошлого, воспоминание о воспоминаниях, но мне спокойнее, когда я здесь. По некоторым причинам, я чувствую какое-то родство с ними. Этот сад – дом для меня, – сказал Лабрадор. И его улыбка впервые показалась мне грустной.

– Тебе подходит, – сказал я. Лаб улыбнулся в ответ. Сегодня он чуть приоткрыл передо мной свою душу, и я был благодарен ему за это.

Мы гуляли по саду, не спеша. С Лабом необязательно было говорить, чтобы чувствовать себя уютно. Сад был прекрасен. В нём было много уголков, которые мне бы хотелось рассмотреть получше, но я следовал туда, куда вёл меня Лабрадор.

– Так всё-таки Зехель пришёл к тебе, – усмехнулся Лаб, указывая на значок экзаменующегося, прикреплённый к воротнику моей рясы.

– Нет. Просто я в любом случае собирался сдавать экзамен и так, – ответил я. Пусть то и было правдой, но оно всё равно прозвучало как оправдание.

– Вот как, – Лаб ответил так, словно бы и не был заинтересован. Он снова улыбался, и я не мог утверждать точно что-либо, что к нему относилось бы. – Значит, наш спор оказался бессмысленным. Нечестно с твоей стороны, не находишь?

Я поджал губы и ничего не ответил. На самом деле, я действительно слукавил.

– Возможно, что мы окажемся в паре, – предположил я, когда затянувшееся молчание стало мне в тягость.

– Это маловероятно, – быстро возразил Лаб. Я подумал, что он обиделся.

– Ты не хотел бы этого? – спросил я.

Лаб засмеялся.

– Не в этом дело. Думаю, что из нас получилась бы отличная пара. Но я с Лансом уже.

– А-а, понятно, – протянул я, украдкой переводя дух. Различного рода заявления Лаба бывают чересчур внезапными.

– Вот, кстати, мы и пришли. Я хотел показать тебе их, – сказал Лабрадор.

Я видел их лишь раз, но узнал сразу. Белые и красные цветы с тяжёлыми жилистыми лепестками, на высоком стебле, внешне похожие на маки. Целая клумба их. «Кастор», так они назывались.

– Красный кастор символизирует свободу, освобождение от прошлого, уверенность. А белый – мечту, веру в свои желания, – тихо проговорил Лабрадор, присаживаясь на корточки рядом с клумбой. – Они сильные, ты, наверно, даже не представляешь, насколько. Как я и сказал в нашу первую встречу, тебе действительно идёт это имя.

– Думаешь? – спросил я, присев рядом Лабом. У кастора практически не было запаха. Почему-то меня это разочаровало.

– Думаешь, нет?

– Я не чувствую себя ни свободным, ни уверенным, ни освобождённым. Я пришёл сюда, потерянный, запутавшийся. Я всё ещё не избавился от всех сомнений, что мучают меня. Я лишь продолжаю врать сам себе, а на самом деле ни во что не верю.

Именно так. Да, всё так. Такой вот я жалкий, бессмысленный человечек, всё время ищущий спасение в насильно привязанной к себе чужой жизни. Вину перед Розетт мне ничем не искупить…

А Фрау – полная моя противоположность…

– И не нужно, – сказал Лаб. – Нет нужды заставлять себя верить во что-то, что лишь кажется правильным. Свою прежнюю жизнь ты оставил, как только переступил порог церкви. Ты сам себе Бог здесь и волен сам решать, во что тебе верить.

– Ты не думаешь, что это немного грубо по отношению к Владыке? – насмешливо спросил я.

– Пока мы шлём ему молитвы и приносим в дар свои жизни, ему не на что жаловаться.

– Не думал, что ты можешь говорить так жёстко.

– Что ты, тебе показалось, – отмахнулся Лаб. Всё же, существуют в мире вещи, что ему не нравятся. Хотя, они, скорее, относятся всё же не к этому миру.

– Ха… – я лёг на траву. Надо мной был ярко сияющий в закатном свете купол. Единственное, что мне не нравилось к этом месте – оно было похоже на клетку. Красивую безопасную клетку. – Самим решать, во что верить, да? – повторил я. – Звучит неплохо.

Лаб сидел рядом, и я, не таясь, смотрел на него. Его профиль, каждая чёрточка на лице, глаза, прекрасные волосы. Почему-то именно на него была похожа чья-то чужая незаконченная кукла.

– Так ты говорил, что Проф женщина? – усмехнулся я, щурясь на солнце.

Лабрадор улыбнулся, посмотрев на меня.

Я уже давно был безнадёжно влюблён в эту улыбку.

* * *

– Кастор, милый. А мы уже собирались тебя искать. Вы знакомы уже, но мы хотели представить тебе твоего нового соседа и напарника по экзамену, – у двери моей комнаты меня встретили как всегда воодушевлённые сёстры.

Если бы я держал что-то в своих руках, я бы это выронил в то мгновение, как увидел того, кто стоял посреди моей комнаты.

Выглянувший из-за моего плеча Лабрадор прыснул со смеху.

Его предсказания действительно сбывались.

Право слово, Лабрадор иногда пугает.

---

07-Ghost. FB. Level - 2 + внеконкурс

Название: I wanna talk tonight
Бета:  Хосино Юки
Размер: мини (2171 слова)
Пейринг/Персонажи: Фрау, Тейто
Категория: джен
Жанр: романтика, юмор, немного грусти
Рейтинг: от G до PG-13
Краткое содержание: Тейто мучает вопрос, который он никак не решается задать...
Примечание: возможно, ООС. Время действия - неоднозначное

Тейто и не заметил, как наступила ночь. За месяцы своего путешествия он уже настолько привык к полётам на хокзиле, что сейчас уже просто не ощущал его движения и забывал про время.
С Фрау они если и разговаривали во время полёта, то очень редко. Это было сложно. Да и просто Фрау в такие моменты казался Тейто каким-то очень далёким, непостижимым. Он становился другим, поднимаясь в небо.
Тейто не мог знать наверняка, не мог хоть как-то обосновать свои чувства. Часто он жалел, что, всегда находясь за спиной Фрау, он не может видеть его лица. Фрау не давал ему увидеть свои шрамы, не хотел делиться своей болью. Стоило уже давно привыкнуть.
Это невозможно.
– Знаешь, а ты слукавил.
Они приземлились на поляне возле реки. Епископ осматривал хокзиль, что-то в нём его беспокоило. Он, кажется, назвал возможную причину каких-то призрачных неполадок, что творились с их верным спутником, но Тейто то ли не расслышал, то ли просто не понял. Второе было вероятнее, но чёрта с два Тейто так легко бы в этом сознался. Впрочем, Фрау помощи и не ждал, поручив Тейто разводить костёр и готовить ужин. Разумеется, раздавая различные поручения налево и направо, Фрау не мог не сострить: «Ваше Величество, только не надо строить недовольную физиономию. Подумайте о том, что вынужденный с вами нянчиться, я, такими темпами, останусь холостяком навечно. Побудьте хоть вы мне нежной послушной женой». За свои слова он схлопотал кастрюлей по голове. Но Фрау даже не возмутился, только захихикал, лишив тем самым Тейто повода начать очередной спор, и тому ничего другого не осталось, кроме как отправиться выполнять веленное. Срывая зло в ближайшей роще, где он собирал подходящие для костра сучья и ветки, порываясь утащить за один раз, кажется, каждую попадающую под ногу корягу, Тейто затаил обиду на Микаге. Тот снова бросил его, снизойдя пониманием к Фрау. И пока Тейто разжигал костёр, Фрау и Микаге о чём-то тихо переговаривались: «Баланс ни к чёрту. Наша пташка такими темпами долго не протянет… А ведь раньше таких проблем не возникало. Малец наш подрос что ли?» – «Бурупья!». Раздражение всё нарастало до тех пор, пока не исчезло вовсе. Тейто вдруг вспомнил о том, что беспокоило его с тех самых пор, как они вырвались из первого округа.
Микаге и Фрау отреагировали одновременно, синхронно повернув свои головы к Тейто.
– М? – поднял бровь Фрау. Тейто мысленно зашипел. Иногда в плане выражения своих мыслей Микаге и то был красноречивее.
– Ты достал повторять, что всегда готов умереть от моей руки, – сказал Тейто. На мгновение он смутился, потому что сказанное чудесным образом совершенно не сочеталось с тем, что вертелось в голове всю дорогу. Но не отступать же теперь.
– И? – кивок Фрау, вероятно, выражал согласие. Но последующий за ним вопрос прозвучал столь будничным тоном, что Тейто аж побагровел от возмущения.
– Ты передумал, что ли?!
– Ага. Сил ждать нет уж боле.
– Ну, знаешь ли..! – вспылил Тейто и отвернулся. И правильно.
– Я с тебя просто не могу! – Фрау тяжело вздохнул. – Ваша светлость, вы на что, собственно, злитесь? Пошутил я, просто пошутил.
– Да ну тебя с твоими шуточками! – ответил Тейто, с ожесточением расковыривая полыхающие поленья.
– Хм, ужас просто, какой неожиданный поворот сюжета, – хмыкнул епископ. Судя по звукам, что издаёт Микаге, выдыхая огонь, Фрау закурил. – А ты уверен, что проблема во мне? Тебе не кажется, что выражаться просто следует чётче. Чёрт тебя разбери, что ты там имеешь в виду и какой ответ ожидаешь получить.
– Честный, – сказал Тейто.
– Отлично, – легко согласился Фрау. Тейто подозревал неладное. Не зря. – Так о чём мы там говорили?
Тейто зарычал и даже вскочил с земли от возмущения.
– Вот поэтому ты и невыносим! Когда я настроен на серьёзный разговор, ты постоянно сводишь его в шутку. Ты всё время увиливаешь! – Тейто подошёл ближе и ткнул пальцем Фрау в лицо. Жест был пафосным и внушительным. Последнее в особенности, учитывая разницу в росте Фрау и Тейто. «А парень и правда подрос», – подумал Фрау, но всё равно сдержаться так и не смог – рассмеялся.
– Боженька милосердный, ниспошли прощение этому блаженному невежде, – запричитал Фрау, всё ещё борясь со смехом, простирая руки к темнеющему небу. Отсмеявшись, Фрау перестал кривляться, не без труда вернув своему лицу серьёзное выражение. Но ехидство в глазах не исчезло. – Просто это у тебя глупые вопросы. И ты всегда серьёзен, а я же просто физически не могу без перерыва быть готовым воспринимать тебя так.
– Неправда.
– Правда.
– Неправда!
– Правда.
– Нет.
Фрау вздохнул.
– А что неправда то? – спросил он.
– Мои вопросы не глупые! Я серьёзен!
– А я о чём тебе толкую? Заладил тут «неправда, неправда». Вот тебе так однажды в любви признаются, а ты спорить начнёшь с «неправдой» своей.
– Нет, – ответил Тейто, но уверенности уже не чувствовал.
– Ну вот, опять споришь. Скажешь, что не было такого?
– Н-нет, – Тейто старался не смотреть в сторону Микаге: немой укор читался в глазах его верного друга.
– Но ты ведь отшил меня тогда, не станешь отрицать же? – епископ растёр в руках остывшую сигарету. Вдруг на его губах снова заиграла ехидная улыбочка, но исчезла в ту же секунду. – Ах, да. И сказал ещё, что ненавидишь. Так?
– Да.
– И что на этот раз? Не говорил или не ненавидишь?
– Второе, – Тейто хотел сказать, что и не первое тоже, но прямо - таки силой он заставил себя прикусить язык.
– О, с этого момента можно поподробней, – Фрау вальяжно откинулся на сидение хокзиля и скрестил руки на груди. А выражение лица у него было самое что ни на есть препакостное из всех возможных вариантов.
– Я тебя не ненавижу. Я просто считаю тебя самым невыносимым, мерзким, наглым, самовлюблённым, неисправимым извращенцем на свете, – Тейто с облегчением осознал, что раздражение ушло. Фрау это тоже почувствовал. Наверно, Тейто просто был напряжённым всё время после последних произошедших событий. Ему нужна была разрядка. Микаге перекочевал с плеча Фрау на голову Тейто, заставив последнего улыбнуться.
– Ну, это ты поскромничал. Мог бы чего-нибудь ещё добавить, – сказал Фрау разочарованно.
– Воздержусь.
Они замолчали. В разгорающемся огне трещали поленья, а в траве у реки что-то зашуршало и с тихим плеском исчезло в темноте. Испуганный Микаге зажмурился и попытался спрятаться на плече Тейто, укрывшись своими ушами. Тейто отмахнулся от навязчиво лезущих в голову мыслей. Он ещё помнил, о чём хотел узнать.
– Значит, всё же не будешь отвечать? – спросил он.
– Стало быть так, – как ни в чём не бывало ответил Фрау. – Но если ты напомнишь, что за вопрос был, прекрасный я, быть может, снизойду до ответа. Но, учти, вопрос должен быть достойным. Всё же опускаться до твоего уровня в определённом смысле напряжно, – с фальшивым страданием вздохнул Фрау. Тейто понимал, что ему стоило бы уже давно привыкнуть к манере Фрау сыпать насмешками насчёт его роста. Они уже давно перестали быть оригинальными, но всё равно при этом Тейто не мог заставить себя перестать на них реагировать. Бровь предательски дрогнула.
– Там на балу я и, правда, чуть было не убил тебя. Если ты действительно желал смерти от моей руки, ты бы мог поддаться мне тогда, не сопротивляясь, – Тейто говорил медленно, старательно подбирая слова. Он боялся случайно задеть Фрау, но зачем-то именно сегодня он так упрямо желал поговорить об этом. – Так почему же ты упустил свой шанс? – спросил он, поднимая глаза на Фрау.
«Ты действительно так плохо меня знаешь, или осознанно задаёшь столь провокационные вопросы?» – подумал Фрау, не таясь, встретив взгляд Тейто. Но вслух он это не сказал.
– Для меня мой долг, как одного из Призраков, превыше всего, – флегматично изрёк Фрау без всякого выражения. – Такой ответ, надо полагать, тебя не устроит? Любой ценой защищать хозяина Ока Михаэля, ящик Пандоры и последнюю надежду Раггского королевства в одном лице и всё такое?
– Заманчиво. Но едва ли это единственная причина.
Фрау усмехнулся.
– Скажу тебе даже больше. Это и не причина вовсе. Я, разумеется, осознаю твою ценность в этом плане, но лично для меня она не имеет никакого значения.
«Быть может, тебя в каком-то смысле это обрадует».
– Ты сказал, что не позволишь закончиться всему так, ни для меня, ни для себя. Что это значит?
Фрау вздохнул.
– Слишком много вопросов на ночь - то глядя, не находишь? Подумай, я весь день провёл на хокзиле, я устал и хочу отдохнуть.
– Фрау… Вот снова!
– Ты ещё моё право на отдых оспаривать станешь? Не думаешь же ты взаправду, что твои упрекающие взгляды окажут на меня хоть какое-то воздействие? – передразнил Фрау выражение лица Тейто. Кляйн лишь фыркнул и отвернулся. – А знаешь, меня всегда поражала твоя выборочность в плане задаваемых вопросов. По какому принципу ты решаешь, что спрашивать? Тебя беспокоят слишком абстрактные вещи.
– Ну а что тогда мне у тебя спрашивать?
– Ммм, дай подумать… – интригующее мычание со стороны Фрау, по всей видимости, заменяло мыслительный процесс. – Ничего?
– Ты же знаешь, что это невозможно.
– Тогда, спрашивай лучше о моём прошлом.
– А ты ответишь? – с недоверием, подозревая подвох, спросил Тейто.
– Ну, разумеется. Нет.
– Пфф, не стоило и надеяться.
– Оу, ты успел хорошо меня изучить. Так держать, Принц.
– Ты предсказуем.
– Ты наверняка хотел сказать, что моя предсказуемость непредсказуема.
– Это нелогично.
– Тх, с тобой и шутить неинтересно.
– Бурупья, – наверно так Микаге выразил своё согласие со словами Фрау. Тейто бросил на зверька укоряющий взгляд, но на Микаге они и раньше не особо - то действовали.
– А я ведь кое - что знаю, – предательские торжествующие нотки радости Тейто скрыть так и не удалось. – Например, после того как ты попал в церковь, по ночам ты тайком сбегал из неё в город и через окна залазил в дома, где кто-либо был заражён Кор. Ты помогал людям.
– М-да, ностальгия. Уже тогда я был безбожно крут, – к разочарованию Тейто, Фрау нисколько не выглядел хоть сколь-нибудь потрясённым.
Тейто вздохнул. Упоминать обстоятельства, заставляющие Фрау поступать так, Тейто не мог. Он и не знал их точно. Каким же Фрау был тогда…
– Отчаянным я был мальцом, – словно бы в ответ на его мысли вдруг заговорил Фрау. Он подошёл ближе к костру и присел рядом прямо на траву. – Не таким наивным, как ты, конечно, но определённое сходство однозначно имелось.
– Ни капли мы не похожи, – взвился Тейто. Ничто не отучит его от привычки спорить. С Фрау так тем более. – И я не наивный!
– Конечно, конечно. Ты не наивный простофиля, романтик, верящий в великое доброе вечное, ищущий правду, следуя дороге любви. Пфф…
– Сам такой! Ты ведь сказал мне однажды, что, раз я хочу узнать правду, то мне следует отправиться в путешествие, чтобы найти её самостоятельно.
– Я такое говорил? – повернувшись к Тейто, Фрау взглянул на него снизу вверх, подняв бровь. – Не может такого быть. Ты, может, меня с кем-то путаешь? Или же тебе это просто приснилось… – на лице епископа появилась та самая улыбочка, предвещающая очередную гениальную пошлость, закравшуюся в его мысли. И он, конечно, не побрезгует её озвучить. – Слушай, так, может, засыпая в одиночестве, ты вспоминаешь обо мне, и я являюсь тебе во сне, а? Признавайся, что за пошлые мысли посещают твою голову по ночам? М?
Как Тейто и предполагал – очередной шедевр, порождённый извращённым умом.
– Заткнись! Что за ерунду ты несёшь?!
– Ах, я и не заметил, а ведь радость наша, маленький принц, вырос. Я тронут до глубины души, – Фрау вдруг схватил Тейто за руку и потянул к себе. Парень не успел среагировать, как уже оказался в объятьях Фрау, тщетно пытаясь уклониться от рук епископа, что так и норовили защекотать, взъерошить волосы. Фрау смеялся. Рядом сиял улыбкой Микаге. И Тейто всё труднее было сопротивляться.
– Да ты и так по жизни тронут! – вспылил Тейто, отчаявшись уже вырваться из стальной хватки рук Фрау. Так и повис на них, как котёнок. Фрау положил свою руку на его макушку, а другой обнимал поперёк груди. Некоторое время они сидели так, молча наблюдая за пламенем. Оно было красивым, но смотреть на него долго было больно. Тейто сморгнул навернувшиеся слёзы.
– Бастиен рассказал? – непривычно тихим тоном спросил Фрау.
– Да.
– Ох уж этот… – проворчал епископ. Всё больше для приличия. – Странное тогда было время. После всего того, что мне довелось увидеть, жизнь в церкви была подобна чему-то абсолютно нереальному. Такое уж это место. Окружающая её благодать, спокойствие действовали мне на нервы. Она казалось столь далёкой от войны, такой равнодушной и безучастной. Но, конечно, я ошибался. Но в то, что жизнь там была подобна сну, я верю до сих пор… И, всё равно, церковь так и не стала для меня домом.
Тейто молчал. Он сам спровоцировал Фрау на откровенность, а сейчас не знал, как на неё реагировать.
– Нужно приготовить что-нибудь поесть, – сказал он, предприняв ещё одну неуклюжую попытку вырваться.
– Да ладно тебе. Ложись лучше спать. Поедим тогда завтра с утра перед отправлением. Но если ты, конечно, не голоден?
– Нет, я не хочу есть.
– Ну, тогда спать, – решительно заявил Фрау. Он поднялся, достал из их единственной дорожной сумки одеяло. Расстелив его, он лёг и, похлопав по краю, позвал Тейто.
Тейто свернулся калачиком под плащом Фрау и быстро заснул. Рядом устроился Микаге. Путешествие уже вымотало Тейто, со стороны это было заметно. Но он ни за что не бросит начатое. Ведь их путь ещё не окончен.
«Хочу ли я, чтобы путешествие закончилось?» – задал самому себе вопрос Фрау.
Он ещё долго лежал на боку, глядя на мирно спящего Тейто. Он улыбнулся, вспомнив его слова.
«Я не передумал. Я всё ещё мечтаю умереть от твоей руки. Но ты ведь ещё не узнал всю правду. А я не могу бросить тебя, пока ты сам не отпустишь меня. И ты обещал спасти меня… В моём представлении спасение – смерть. Но, всё же, интересно, каким ты видишь спасение мертвеца. Я никогда не скажу тебе этого, никогда не признаюсь, что мечтаю быть спасённым тобой. Вместо этого я снова скажу…»
– Я готов принять смерть от тебя. Но только от тебя – такого живого и настоящего.

Название: Трудности взаимопонимания
Бета:  Хосино Юки
Размер: мини (1137 слов)
Пейринг/Персонажи: Хакурен, Микаге
Категория: джен
Жанр: юмор, стёб, а к концу флаф~ф
Рейтинг: от G до PG-13
Краткое содержание: А задумывались ли вы, что на уме у милого и безобидного с виду дракончика Микаге? Возможно ли, что перерождение кардинально изменило его характер? А как тут в этом разберёшься, когда разговаривать он не умеет.
Примечание: жанр оправдывает возможное ООС. + в тексте неоднократно используется слово "бурупья", значение которого автор рискнул трактовать по-своему.

– Это невыносимо! – сокрушался Хакурен, стремительными шагами раз за разом пересекая пространство комнаты, которого ему явно было недостаточно. – Почему я всегда остаюсь в неведении относительно всего, что касается Тейто!? Он рискует своей жизнью, попадает в руки врага, что ни день теряет память, постоянно находится на грани жизни и смерти. И говорит потом при этом, что всё в порядке. Да в каком это месте, прости Боже!? «Не беспокойся, всё хорошо, всё под контролем, я обязательно расскажу тебе обо всём позже, поверь мне», – передразнил Хакурен обычный тон Тейто и фыркнул, всплеснув руками в раздражении. – Интересно знать, когда это он собирается меня просветить? На том свете, не иначе как… Неужели довериться мне хоть немного, хоть самую малость, так сложно? Я же его друг. Он сам так сказал. Разве нет, а, Микаге?
Заданный ему вопрос заставил Микаге вздрогнуть от неожиданности. Конечно, он внимательно слушал Хакурена. Но за всё то время, что Микаге провёл с этим неспокойным молодым епископом, он уже привык к его приступам нервных истерик, весьма эмоциональным способам выплеснуть накопившееся напряжение. В этом не было ничего плохого, отнюдь. К тому же Хакурен никогда не срывался на других и умел в нужный момент придержать свои эмоции при себе. Но, по некоторым причинам, которые, в общем-то, были ясны и, в некотором роде, естественны, Микаге к этим «другим» не относился. Потому и становился частенько невольным свидетелем войн внутреннего мира Хакурена.
Микаге относился к Хакурену спокойно, но всё-таки в подобные моменты считал, что новый друг Тейто отличается крайней нервозностью и излишне остро реагирует на всё, что с ним связано, и потому постоянно преувеличивает возможные проблемы. По мнению Микаге, стоило бы к этому уже давно привыкнуть. «Такой уж у Тейто темперамент, не сидится ему на одном месте. Не стоит беспокоиться. Юный наследник Раггского королевства, конечно, бывает сверх меры безрассуден, отчаян и непосредственен, но только из-за этого носиться с ним как курица с яйцом не стоит. Одного епископа Фрау достаточно. Вот уж тоже, беспокойный папаша. Пфф, и смех и грех. С такой похотью, что частенько проскальзывает в глазах Фрау, отцы на сыновей не смотрят. А Хакурен, в свою очередь, явно планирует занять роль мамы. Окститесь, люди!»
В общем, Микаге много думал насчёт постоянной суеты, которую неизменно поднимали люди, впутанные во всю эту историю. Но сказать ничего не мог. Потому ему приходилось отказываться от всех тех красноречивых выражений, что вертелись у него в уме, и умещать их в единственном простом звуке, что он способен был издавать.
– Бурупья! – со всем возможным сочувствием к Хакурену сказал Микаге.
… Хакурен вздохнул. Из-за слов Тейто относительно того, что Микаге якобы является реинкарнацией его погибшего друга, он сам старался относиться к маленькому розовому дракончику соответственно. Хакурен, буквально, все силы для этого прикладывал. Хотя, по правде говоря, до конца он в эту историю с перерождением не верил. Иногда, а в последнее время всё чаще, этот розовый комок шерсти, коим был Микаге, вызывал в нём лишь недоумение и чуть-чуть даже раздражение. Уж слишком весёлым он был, казался глупым и непонимающим. «Если Микаге действительно был таким и в прошлой жизни, в таком случае мы с ним вряд ли смогли бы найти общий язык», – устало подумал Хакурен.
Сделав ещё пару кругов по комнате, Хакурен почувствовал себя лучше, чуть успокоившись, и сел на кровать рядом с Микаге. В задумчивости Хакурен пару раз провёл ладонью по гладкой, ещё не огрубевшей шёрстке, а потом и взял Микаге на руки. Поднеся его к своему лицу, он стал пристально его разглядывать.
– А ведь Фуулонги, благодаря высокому интеллекту, все понимают человеческую речь и сами могут её использовать. Так почему же ты не говоришь? – спросил Хакурен и сам себе засмеялся. – Впрочем, чего это я? Как же ты мне ответишь-то…
«Между прочим, только что ты меня самым натуральным образом оскорбил (К слову, как естественно у него это вышло! Поразительно просто!), и за это, чтобы хоть как-то выразить своё понимание, в ответ мне стоило бы, по меньшей мере, тебя укусить», – с раздражением подумал Микаге, обречённо повиснув в чужих руках. Ему нравилось, когда его гладили, но когда на руки брали и в них будто бы с самыми лучшими намерениями тискали – к этому он испытывал прямо противоположные чувства. В такие моменты особенно злободневны оказывались недостатки его нынешней формы. «Вас бы так», – в душе думал Микаге. Единственным, против чьих прикосновений он не возражал, был, что естественно, Тейто. А неспособность говорить, конечно, в определённом смысле была досадным недостатком. Но отчасти в ней можно было найти и плюсы.
«Я тебе нос откушу».
– Бурупья! – сказал Микаге с милой улыбкой.
– Эх, с тобой каши не сваришь, если и дальше так пойдёт. Должна же быть возможность тебя научить, – Хакурен рассуждал вслух, чем вызывал у Микаге небеспричинное беспокойство.
«Снова здорово. Как ты меня учить собираешься, чудо ты блондинистое, если сам простых вещей не понимаешь? Читай по губам: отпусти меня на землю!»
– Бурупья!
Но Хакурен решился взяться за дело всерьёз. Весь он сделался сосредоточенным, брови сошлись на переносице в напряжении, и Хакурен вкрадчиво, медленно по слогам произнёс:
– Бра-тец Ха-ку-рен. Ну-ка, скажи это. Братец Хакурен.
Микаге очень страдал от неспособности закрыть лапами уши и зажмуриться.
«Бурупья на тебя!.. В смысле, тьфу!»
Микаге отвечать вообще не хотелось. Впрочем, Хакурен ведь и правда хотел как лучше. Вдруг что-нибудь путное из этой его затеи выйдет. Поэтому Микаге решил попробовать.
– Бурупья!
– Ну, нет же. Ха-ку-рен. Просто же?
«Ну да, мы хотя бы избавились от “братика”. И на том спасибо».
– Бу… – неожиданно для самого себя Микаге почувствовал себя ужасно глупо. «Кошмар, дожили, что называется».
– Ну же! – нетерпеливо подтолкнул Хакурен, с надеждой глядя на Микаге. В порыве чувств он слишком сильно сжал дракончика в своих руках. Но Микаге мужественно терпел. Хотя в возможность чуда он не верил. Наверняка вот, научиться разговаривать – одно из его желаний, что он загадал перед Богом, прежде чем переродиться. Исполнит его, да и умрёт. Смысл?
– Бу-курья!
– Нет. Ещё раз. Повторяй: Ха-ку-рен.
«Да стараюсь я».
– Ха… – «А ведь получается!»
– Ну!
– Ха…
– Ну…
– Ха-рупья.
– Да ты издеваешься! – вспылил Хакурен, резко опуская руки.
– Нет, - раздражённо ответил Микаге и сам себе удивился, замерев, так и уставившись с недоверием на лицо Хакурена.
– А?
– Бурупья.
Хакурен вздохнул, почувствовал себя стариком и, вздохнув ещё раз, опустил Микаге на постель.
«Чем я только занимаюсь», – подумал он.
Глядя на такое расстроенное лицо Хакурена, Микаге почувствовал укол вины. Пусть в своей нынешней форме он был бессилен, но Хакурен был тем, кто готов был действовать, пойти на что угодно ради Тейто, их дорогого друга. Искренность его чувств не требовала доказательств. В этом они были похожи.
– Ха… – позвал Микаге тихо и неуверенно. Хакурен не отозвался. Тогда Микаге запрыгнул к нему на плечо и ещё раз попробовал назвать его имя: – Ха-к-у… пья…
Хакурен стремительно обернулся, будто бы и не сидел до этого в прострации.
– Ты смог произнести два слога! Целых два слога! Ты умница, Бурупья! – с этими словами Хакурен сгрёб Микаге в охапку и прижал к себе.
«Меня теперь, что ли, так зовут?» – с недовольством подумал Микаге, но, тем не менее, с охотой принял объятья Хакурена, пожалев о том, что он не может обнять его в ответ. Этого беспокойного молодого епископа.

Название: Хакурен и девушки
Бета:  Хосино Юки
Размер: мини (1 643 слова)
Пейринг/Персонажи: Хакурен, Оука, Гекуран, Охрури, Кикуне, Куруру
Категория: джен
Жанр: юмор, стёб
Рейтинг: от G до PG-13
Краткое содержание: Нелегко быть учителем Принцессы
Примечание: Вероятно, ООС. Автор искренне любит Хакурена. Он желает ему счастья и терпения.

Конечно, принимая предложение отца, Хакурен что-то подобное предполагал. Как-никак, а его подопечная – Принцесса, так что это естественно, что вся её прислуга – близкие ей подруги, конечно же, тоже девушки. Он был готов к тому, что иногда ему придётся продолжительное время находиться в обществе исключительно женщин. Он знал, что ему придётся выслушивать женскую – девчачью болтовню о всяких «красивостях», «няшностях» и прочих мерзостях. А ещё «все мужчины ужасные, грязные, похотливые животные», ну разумеется. Хакурен даже подготовил целый план, как стоит вести себя в подобной обстановке. Он был уверен, что готов ко всему.
Признавать свою ошибку было невыносимо…
«Оука-сама, так нельзя! Вы снова потеряли в весе! Такими темпами от вас одни кости останутся!» – «Ха-ха, словно Бог смерти!» – «Не смешно! Побеспокойтесь, пожалуйста, о своём здоровье!» – доносились голоса из-за ширмы, перед которой на стуле сидел Хакурен, пытаясь читать учебник по истории. Слова прыгали перед глазами, сливались – он не мог сосредоточиться. Но, несмотря на написанное в книге, Хакурен был уверен в одном: во всех бедах человечества виноваты лишь женщины. Закрыв книгу, он отложил её в сторону и снял очки.
Бессмысленно пытаться сконцентрироваться.
Вдруг из-за ширмы высунулось милое личико в форме сердечка, обрамлённое причудливыми розовыми кудряшками.
– Хакурен, ответь, пожалуйста, на вопрос. Очень важно знать твоё мнение, – серьёзно вопросила Охрури, задорная, весёлая девочка, уследить за проворными движениями которой бывает очень сложно, а проследить логику в словах так, порой, и вовсе невозможно.
– Да, я слушаю, – Хакурен хотел просто кивнуть в ответ, тем самым давая понять, что он внимательно слушает, но тогда Охрури обязательно с неподдельным волнением напополам с истинно врачебным интересом вопросила бы, не случилось ли чего, и хорошо ли Хакурен себя чувствует. Однажды парню не повезло сказать правду…
«Хотя, что могло её заинтересовать? Надеюсь, не какая-нибудь очередная глупость», – с тоской подумал Хакурен.
– Хакурен, как думаешь, какое бельё больше подойдёт вот к этому платью, розовое или в горошек, зелёненький? – воодушёвленно спросила Охрури, обрадованная внезапно проявленным Хакуреном энтузиазмом.
«А не всё ли равно?» – подумал Хакурен, прежде чем осознал смысл заданного вопроса и увидел в руках Охрури вешалки с двумя комплектами каких-то тряпочек в одной руке и платье, пышное, с оборками и вышивкой, в другой. Хакурен сглотнул, но жара не почувствовал и, мысленно радуясь тому, что до сих пор не покраснел, готов был дать внятный ответ. Вынуждая себя думать о белье для Принцессы, он отдавал предпочтение горошку. Ткани там явно было больше, и она была плотней – Принцесса не простудится. Но не успел он и рта открыть, как чьи-то руки уволокли Охрури обратно за ширму, и уже оттуда донеслись гневные крики:
– Охрури! Как ты можешь такое спрашивать у него?! Он же мужчина! – воскликнула самая шумная и воинственная из всех служанок Оуки – Гекуран. Иногда, глядя на неё, Хакурен недоумевал, почему она вообще родилась девушкой. Впрочем, она была заядлой феминисткой, отдавая своей вере всю себя на зависть даже самому ревностному богослужащему. Презрительно брошенное ею «мужчина» ударило в Хакурена, словно раскалённая добела стрела унижения. Хакурен почувствовал себя смертельно больным.
– Да ладно, ему можно, – равнодушно бросила Охрури. – Он же из этих, – последнее слово было произнесено таинственным шёпотом, прокатившимся по пустой и тихой комнате, подобно каменной лавине. Хакурен закрыл лицо рукой и притворился глухим.
– Что ты такое говоришь? – внезапно подала голос сама Принцесса, до этого смиренно молчащая. «Неужели разговоры о её белье перед мужчиной нисколько её не смущают?» – успел подумать Хакурен, прежде чем прямодушная принцесса продолжила: - Хакурен же никогда не говорил, что ему нравятся мужчины.
Приоткрывший было один глаз, Хакурен зажмурился снова.
– Кто ж в таком признается, – ехидно прокомментировала третья. Это была Кикуне, молчаливая и, по крайней мере, кажущаяся Хакурену самой спокойной из троицы. Правда, девочка была остра на язык и обладала удивительной способностью говорить гадости с непроницаемым лицом. Отчасти из-за этого, а ещё из-за неоднозначных взглядов, с которыми Хакурен сталкивался уж слишком часто, парень считал Кикуне самой опасной из всех женщин, что встречались ему до сих пор.
– Он говорил лишь, что у него нетерпимость к женщинам. Но это же болезнь, нельзя делать поспешных выводов, – попыталась, по-видимому, защитить Хакурена благородная Оука.
– Разве то, что ему не нравятся женщины, не означает, что ему нравятся мужчины? – брезгливо бросила Гекуран.
«А то, что ты не любишь мужчин, не значит ли, что ты любишь женщин?» – зло проговорил Хакурен, и тут же сам затолкал свою мысль куда подальше.
– Но вы разве видели, чтобы Хакурен общался ещё с кем-то, кроме нас? – спросила Охрури.
– Почему же? Я однажды видела, как Хакурен разговаривал с учителем музыки, и выглядел он при этом весьма довольным. Чего не скажешь о его пребывании в нашем обществе. У него всегда лицо такое, будто он лимон проглотил. Пора бы и привыкнуть уже.
– А по-моему, ты преувеличиваешь, Кикуне. Ничего не скажу о предпочтениях Хакурена, не мне его осуждать, но он ведь наш друг. И мы должны поддержать его, не смотря ни на что. Даже если он и… – сказала Оука.
– Вот-вот, – поддержала её Охрури. – А вообще, похоже на то, что ты ревнуешь, Кикуне, – усмехнулась она.
– Что?! – почему-то крик принадлежал Гекуран. Кикуне же ответила всё тем же ровным бесцветным тоном:
– Вот ещё.
«Правда что», – подтвердил Хакурен, против воли прислушиваясь к разговору. По многим причинам проигнорировать его было сложно. Всё же впредь Хакурен решил избегать тесного и долговременного контакта с Кикуне. Это так, на заметку…. Во избежание.
Рядом со стулом Хакурена на жёрдочке сидела Куруру, повесив пернатую голову. Наверно, она спала и поэтому молчала. Если бы ещё и она вставляла свои едкие комментарии или даже сдавленно хихикала в крыло, Хакурен бы уже давно с ума сошёл. Но Куруру, кажется, сочувствовала ему. И Хакурен за то ей был благодарен. Иногда, глядя на неё, самку дракона, Хакурен вспоминал Микаге, розового, мягкого, пушистого, любяще урчащего. Ему его не хватало именно в такие моменты больше всего. Его можно было обнять, прижать к себе, и сразу становилось легче.
«Постойте-ка! – огорошил себя Хакурен, развеивая розоватый дым сладких мечтаний. – Микаге же мальчик! Более того, он дракон!.. Со мной действительно что-то не так».
– Ой, да хватит вам говорить о нём, – вспылила Гекуран, врываясь в мысли Хакурена. Тот горячо ей закивал.
– Нет, подожди, давай разберёмся. Разве тебе не любопытно, Гекуран? – спросила Охрури. Она начала рассуждать вслух и, судя по звукам, попутно помогала Принцессе с одеждой. – Что мы, в принципе, о Хакурене знаем?
– Что он разбалованный наследник ужаснейшей во всей Империи семьи высокомерных потомственных аристократов, настолько нарцистичный, что даже женщин не переносит, – фыркнула Гекуран. – По-моему, это более чем исчерпывающая формулировка.
– И почему у тебя такое пренебрежительное отношение к их семье? – вздохнула Охрури. – Не все же они одинаковые.
– Ну да. Вот папенькин сынок Шури тот ещё… уникум, – подала голос Кикуне. – Принцесса Оука, поднимите, пожалуйста, руки.
– Ты ошибаешься, Охрури. У меня нет пренебрежительного отношения к семье Оуков. У меня пренебрежительное отношение ко всем мужчинам мира в целом. Вот ты сама можешь привести пример воспитанного, умного, сильного, смелого, красивого мужчины, не извращенца, не грубияна, не пьяницу, чуткого, нежного, а? – пытливо вопросила Гекуран.
– Думаю, я знаю одного такого, – сказала Оука, но настолько тихо, что её, похоже, не расслышали.
– По-моему, Хакурен вполне подходит под описание, – сказала Охрури.
– О, да, – подтвердила Кикуне. Хакурену это не понравилось. Ведь только этим её реплика не ограничилась. – Гей только, – безжалостно добавила она.
– Не всё ли равно? Мы не об этом сейчас, – нетерпеливо перебила её Гекуран.
– А о чём? – недоумённо спросила Охрури.
– А о том, что не существует таких идеальных мужчин! Они все ужасны. Стоит мне вспомнить хотя бы тех двоих, которых мы встретили во время поездки в Шестой округ. Особенно тот, высокий, блондин. Пошляк! Ну, животное же! Разве вы со мной не согласны?
– Не знаем, не рассмотрели… А ты, кажется, хорошо всё запомнила, – гаденько протянули Кикуне и Охрури тихо в сторону, так что только Хакурен и услышал.
«Бедный епископ Фрау».
– Нельзя судить о человеке лишь по его внешности, – строго сказала Оука.
– О, Принцесса, поверьте моему жизненному опыту. Такие кобели – настоящее зло, зло во плоти!
– Но Тейто не такой! – вдруг вспылила Оука.
– Кто? – спросили все трое.
– Нет, никто, я оговорилась. Забудьте, – поспешно попыталась сдать назад Оука.
«Не тут-то было… Мы с вами в одной лодке, Принцесса Оука», – с тоской подумал Хакурен, искренне сочувствуя девушке.
– Нет, Тейто, Тейто… словно бы что-то знакомое, – размышляла Гекуран.
– Кстати, Принцесса, вы были так счастливы, когда увидели во время нашей прогулки на экране тех двоих гонщиков. Не помню, как их там звали… – задумчиво протянула Охрури.
– Тейто… Не мальчика ли с этим именем упоминал Хакурен? – спросила Кикуне.
– А, точно, то-то имя показалось знакомым. Глупость какая! – фыркнула Гекуран.
– Так что там с теми гонщиками?.. Ай, ладно. Значит, Тейто – друг Хакурена по экзамену на епископа? – сказала Охрури.
– Похоже на то.
– Принцесса! – вскричала Гекуран. – С чего вдруг вы упомянули его имя так, словно знакомы с ним лично?!
– Да это не важно, – махнула рукой Оука и вымученно рассмеялась.
– Вот-вот, неважно, – подтвердила Охрури. – Важнее то, что Тейто – друг Хакурена… Мальчик, – заговорщицким шёпотом произнесла она.
– Хмм… В экзамене на епископа участвуют лишь мальчики. К тому же, в церкви, общаясь лишь с мужчинами, Хакурен провёл достаточно много времени. И, по-моему, он упомянул однажды, что один епископ, спасший его маму, вдохновил его, – сказала Кикуне.
– О, быть может, это была его первая любовь! – воскликнула Охрури.
– Скажешь тоже, – смущённо сказал Хакурен. И поспешно зажал рот ладонями, пока девочки не расслышали чужой голос и не вовремя вспомнили о нахождении Хакурена в непосредственной близости от них.
– Так всё указывает на то, что… – невольно задумалась Гекуран.
– Ах! – вздохнула Оука.
– Бедняжечка Хакурен!
– Он, и правда, болен!
Хакурен не знал, что делать, что думать, что говорить. Он сидел в оцепенении, слушая звенящую тишину, что наступила после внезапного осознания девушками им одним понятной истины.
– Бежал бы ты отсюда, – вдруг донёсся до него сочувствующий голос. Хакурен повернул голову к Куруру. – Беги, пока тебя не начали утешать и жалеть пуще прежнего.
«Принцесса?» – «А?» – «А у вас, кажется, грудь выросла». – «Что ты такое говоришь, Кикуне! Перестань меня смущать». – «Ой, вы покраснели». – «Мило-то как!» – «Ах, Принцесса, мы никому вас не отдадим. Не позволим вам выйти замуж!» – «И вы у меня самые лучшие, никогда я вас не брошу! Любимые мои подруги!» – «Ах, Оука-сама!».
Девочки обнялись, рассмеялись солнечным искрящимся смехом.
Вдруг Кикуне сказала:
– Хм… Вам не кажется, что мы о чём-то забыли?
– Хмм… Да нет.
– Мелочь какая-нибудь, наверно.
– И правда.
За дверью стремительно затихал уносящийся прочь звук шагов.

Название: Человек предполагает, а Бог располагает
Размер: драббл (2321 слово)
Пейринг/Персонажи: Микаге, Владыка Небес
Категория: джен
Жанр: виньетка
Рейтинг: от G до PG-13
Краткое содержание: У Мира был Бог. На том, пожалуй, и всё
Примечание: вероятно, ООС. Диалог. Чисто авторское видение канона и основополагающего конфликта

«После всего того, что люди сделали для Бога,
он мог бы всё-таки дать себе труд существовать».
(Бегбедер Фредерик)

– Хм… А ты не считаешь всё это забавным? Всё-таки, от части, ответственность за происходящее лежит именно на твоих плечах. Это твои слова, твои чувства, твоя смерть, в конце концов, послужили причиной, по которой теперь твой друг – Тейто Кляйн – стремится в Земли Зиле. Как тебе роль Бога, а, Микаге-кун?
– Не желаю слушать это от вас.
– Эх, тебе чуждо веселье.
– Нет. Просто ваше общество меня порядком утомило.
– И почему только всё всегда заканчивается именно так? Кто виноват? Ну, разумеется, Господь Бог, кто ж ещё?! Между прочим, мне одиноко. Разве тебе меня совсем не жаль?
– Не думаю, что это чувство, которое целесообразно испытывать по отношению к вам.
– Какой же ты всё-таки грубый мальчик.
– Почему вы продолжаете удерживать меня здесь?!
– Потому что это лучшее место для ожидания. Тебе его лучше не покидать, иначе твой милый друг не сможет тебя найти. А здесь, на Небесах, вы рано или поздно всё равно встретитесь. Незачем торопить события.
– Вот поэтому я и не хочу быть здесь! Я должен остановить его! Он же ищет смерти!
– Хмм… Какая чудесная преданность, даже после смерти. Ты никак не можешь остановить его, раз таково его желание. Как известно, на всё воля господа и людская глупость.
– Почему вы не позволили мне переродиться? Я же исполнил три желания.
– На то есть причины, рассказывать о которых в мои планы не входит. Я и так уже позволил тебе слишком многое. Но ты, кажется, забываешь, что в этом месте Бог Я, а не ты. … Прости, если вдруг я напугал тебя. Я не хотел, правда. Впрочем, что это я? Я не могу желать. И чувствовать не могу. Я лишь образ, символ всего сущего. По сути, вещь.
– На самом деле вы не думаете так. Вы лишь играете словами…
– И жизнями. Ты ведь это хотел сказать? Думать так твоё право, которое я не могу оспаривать.
– Так история о трёх желаниях выдумка?
– Нет, это правда. Рождаясь на Небесах, души действительно загадывают передо мной три желания, прежде чем переродиться на Земле. Обретая жизнь, они забывают о загаданных желаниях и смысл их пребывания на Земле в том, чтобы заново обрести эти желания и исполнить их. По-моему, это разумно. Таким образом, я поддерживаю порядок в Мире. Согласись, благодаря легенде о трёх желаниях даже смерть человека становится событием угодным богу, и верящие в это люди находят в том утешение. Исполненное желание – разве не самая прекрасная смерть? Ценность желания в его недостижимости. Но как только желание исполняется, оно уже теряет свою значимость. В такие моменты человек обычно пытается найти новую цель – новое желание, но это не так просто. А то, что они принимают за истину, частенько оказывается пустышкой. Такие люди сходят с Пути. Наложенный на желания лимит частично эту проблему решает. И я никому не делаю поблажек. Существование Зиле уже непозволительная роскошь. А ведь изначально Страна Душ не предназначалась для людей…
– Сказанное вами всё равно не объясняет, почему я всё ещё здесь.
– Я же уже сказал… Ну, может, тебя устроит аргумент, что твоя душа отличается от других, так как смерть твоя была не совсем обычной. Поэтому я не могу позволить ей переродиться. Во избежание. К тому же ты ведь хочешь не новую чистую жизнь, а продолжение старой – неслыханная наглость. Вот посидишь здесь – остынешь за пару сотен лет, а там и поговорим о перерождении. Как тебе такой вариант?
– …
– Ох, и не нравится же мне твой взгляд. Вот сколько ни старался я достичь порядка в Мире, но две вещи в нём до сих пор вне моего понимания и контроля. … Хмм… Ты не спросишь, что это?
– Нет.
– О, я рад. Ты прекрасный слушатель. Конечно, это не совсем вещи. Например, вот такие люди как ты, что стали Богом для кого-то, существенно искажают порядок на Земле.
– Каким образом?
– Заинтересовался всё-таки. Просто. Вы вдыхаете свою жизнь в тех, для кого стали особенным. Желания души этого человека связываются с вами. Вы дарите им новые желания и при этом не связываете их обещанием, как я, вернуться к вам. Бороться с вами не представляется возможным. Вы стихийное бедствие для меня. А ведь и вы, когда рождались, были самой обычной душой, что желала всё того же: любви, чистой и невинной, дружбы, до гроба, счастья, чтоб из ушей валило, богатства, запредельного – в общем, банальщина всякая. До сих пор я не могу понять, где же ошибся… Вот, представляешь, что за печальный удел: в силу отсутствия других занятий, мне приходится думать о подобной ерунде. Я же не человек, чтобы так ошибаться, так почему? Хотя, бывает, я неосознанно примеряю на себе чувства людей, за которыми наблюдаю. В конце концов, я всегда возвращаюсь всё к тому же выводу: пусть лучше я бы и в самом деле был безжизненным механизмом, а не всевышним созданием. Пусть у нас, механизма и меня такого, какой я есть, много общего, но всё же, как сам можешь видеть, я не каменная глыба. Я Всевышний Отец и Создатель всего сущего. Кому то же надо выполнять эту работу… Но, знаешь, наверно, насколько это вообще возможно, я тебе даже завидую. Быть Богом на Земле куда почётнее, чем быть Богом на Небесах.
– В итоге, Вы и есть то, что нарушает порядок…
– Прости, я не расслышал. Ты что-то сказал?
– Нет, ничего. Но вы ранее упомянули две вещи.
– А, да, конечно… Ты ведь знаешь легенду о Ферлорене, Дочери Бога и Семи Призраках?
– Конечно.
– И каковы твои мысли на этот счёт?
– Я никогда особо не задумывался об этом.
– Вот как. Ну, что ж, позволь мне в таком случае поделиться с тобой хроникой событий, из первых уст, так сказать.
– Я не хочу слушать.
– Тогда я тем более расскажу тебе всё… Кхм… Итак, это случилось давно. Было время, когда Мир только начинал становиться таким, каким ты его знаешь. Но люди уже жили в нём. И появилась Тьма, сам понимаешь.
– Абстрактно как-то.
– Похвально, похвально… Похвальная глупость. Но мы не об этом сейчас. Ты вот иронизируешь, а я в своё время долго искал способ, как победить Тьму, а так и не нашёл. Забавно то, что люди – это порождение моих рук, в то время как Тьма – порождение рук человеческих. Ты не думаешь, что в этом есть словно бы что-то протестующее, своеобразный бунт против власти «над»?
– В общем, Тьма была явлением естественным и, соответственно, неконтролируемым. И я решил оставить всё как есть до некоторого времени. Я лишь наблюдал. Наблюдал за людьми, что жили… И однажды я сам поддался мягкосердечному порыву и создал душу, что привязал к себе, сделал частью себя и назвал её моей дочерью. Она росла здесь на небесах в мире, что я создал для неё. Несмотря на свою божественную сущность, она вела себя как самый обычный человек. Не могу сказать, что это меня не коробило. Слегка, но значительно… Эх, моя бедная глупая девочка.
– Ева тоже загадала три желания при рождении?
– Нет. На Небесах желания были ни к чему. Но когда она подросла и узнала об установленном мною порядке, то разозлилась на меня, сказав, что я не честный человек. Пфф, она назвала меня человеком тогда. Право слова, умора… Но, кажется, что со временем она смирилась и признала, что в этом есть смысл. И всё равно при каждой удобной возможности она начинала со мной спорить. Хех, это были весёлые времена. Но однажды она попросила у меня исполнения одного единственного желания. Подумать только, живя на Небесах, она пожелала лишь об одном. Она взяла с меня обещание, просто прямо-таки выбила его из меня. Однажды она переродится на Земле и будет жить как обычный человек. Эх... Это я виноват в том, что слишком много позволял ей. Она так часто наблюдала за людьми, за их жизнью, радостями и горестями, искренне сопереживала каждому, не делая различий между добром и злом. Если бы я придал этому чуть больше значения в своё время, то, быть может, Ева была бы со мной сейчас.
– И всё-таки она умерла.
– Да.
– Почему?
– … Она ослушалась меня. Без моего ведома она сбежала на Землю. Чья-то история её особенно впечатлила, и она пожелала помочь тем людям. Но, наивная моя дочь, не верящая в то, что людьми иногда управляет ненависть, стала жертвой этого своего неверия. Люди убили её. А я не вмешиваюсь в их дела. Не вмешивался до тех пор...
– Почему вы не сделали Еву бессмертной?
– Я не могу придать имеющему человеческий облик существу бессмертие. Души бессмертны, конечно, но тела – нет… Хмм, вот мы и подошли к тому моменту в истории, когда на Земле появились Семь Призраков. При этом я совсем ничего не рассказал о Ферлорене. Это больная для меня тема. По многим причинам.
– Так кем был Ферлорен?
– Ферлорен был Богом смерти, которого я создал для того, чтобы он помогал мне. Было время, когда я занимался всем сам. Я провожал души на Землю и берёг их покой после смерти. Ферлорен же, так скажем, контролировал допустимый уровень Тьмы на Земле. Я долго думал, что можно сделать для того, чтобы искоренить Тьму из людских сердец и был вынужден придти к выводу, что это невозможно. Честно говоря, я бы предпочитал прийти к этому выводу не столь скоропостижно, таким уж ужасным казалось мне сложившееся положение вещей. Единственное решение заключалось в том, чтобы уничтожать те души, что полностью были поглощены злом. Мною была продумана и приведена в жизнь целая система, а, так скажем, ядром её был Ферлорен. Из всех возможных вариантов я выбрал тот, что соответствовал бы принципу наименьшего зла. С его рождением на Земле появились коры – таким вот экзотическим образом мы проверяли… эээ… людей на вшивость. В конце концов, я дал Ферлорену полную свободу действий, ограниченную, конечно же, лишь его обязанностями. Которые он выполнял идеально… До некоторого времени.
– Пока не появилась Ева?
– Да, пока не появилась Ева. Пока, будем откровенны, Ева не ворвалась в его жизнь. Видишь ли, я доверял Ферлорену как себе. Он был первым, кого я создал и оставил подле себя. Не хочу показаться наивным или излишне романтически настроенным, но вы на Земле таких существ называете друзьями. Можно сказать, что Ферлорен был моим другом. Первым и единственным. И последним. Потому что со времени того инцидента я отказался от идеи создавать души только ради того, чтобы скрасить своё одиночество на Небесах. Несчастны могут быть лишь те люди, что, узнав тепло общения, теряли его. Сейчас я уже не чувствую ничего, но тогда произошедшее… Не важно. В общем, суть в том, что быть одному всю жизнь не так уж и сложно. …
– Так что произошло? Как Ева повлияла на Ферлорена.
– А тут разве стоит что-то пояснять? Прости за грубость, конечно, если мои слова тебе таковыми покажутся, но она заразила его своей излишней человечностью.
– Он полюбил её?
– Как бы то ни прискорбно было признавать, но да. И знаешь, что самое обидное в этой ситуации? Не то, что любовь в конце концов погубила Бога Смерти, а то, что его любовь была безответной. Ферлорен полюбил Еву. В то время, как Ева любила весь мир. Это печально. Ничто не приносит столько боли, сколько отвергнутые или преданные светлые чувства, те мягкие и приятные на ощупь слова, что складываются в целебные зайфоны. Тьма не столь жестока в этом плане. Она верна и неизменна. И Ферлорен отдался ей без остатка после смерти Евы. В её смерти он винил всех. Меня, себя, людей. Он сошёл с ума… Проще было бы сразу уничтожить его, но я не мог сделать этого из-за того, что, сбежав на Землю, Ферлорен менял тела как перчатки – я не мог убивать людей, не исполнивших ещё свои желания, просто так. Но из двух зол мне пришлось выбрать наименьшее и я создал Семь Духов, Семь Призраков – как их только не называют… Ну, а дальше тебе и так, думаю, всё известно. … В итоге из-за моей мягкосердечности битва с Ферлореном продолжается до сих пор. И она сама по себе уже стала частью этого Мира, его историей, религией. И пока Семь Призраков не выходят из под контроля меня всё устраивает.
– А возможно ли, что и Семь Богов предадут вас, как это сделал Ферлорен?
– Даже если так, что с того? Они привязаны к человеческим телам, а это заведомо грозит возможными неприятностями. Как и Ферлорен сейчас, находясь в человеческом теле, не представляет такой уж большой угрозы. Призраки верны мне, но, сказать по правде, они слабы по сравнению с Ферлореном, так как являются лишь частями его. Поэтому я не сильно удивлюсь, если Дух окажется подчинён человеком из-за силы эмоций последнего. Ведь люди, чьи тела занимают Духи, это те, что умирали, не исполнив три своих желания. А желание жить, знаешь ли, сильнее всего вспыхивает в людях за секунду до смерти. Призраки чуют это и выбирают для сосудов именно таких людей.
– Так все люди, становятся Призраками из-за желания жить?
– Нет. Тогда, если следовать твоему предположению, последнее желание любого человека – желание жить. Это слишком буквально, говоря так, ты выражаешься грубо. Желание может быть любым. Но это желание заставляет жить, цепляться за жизнь из последних сил. В том и смысл, мы ведь уже говорили об этом. Мало ли что это может быть. Если так подумать, то можно решить, что Призраком может стать любой умирающий, если Духу необходим сосуд. Но это не так. Вот ты, например, не подходишь на роль Духа.
– Почему?
– Ты умирал без сожалений. Конечно, если бы была возможность, ты не отказался бы пожить ещё немного. Но в то же время ты думал, что прожил достаточно и о жизни у тебя остались самые лучшие воспоминания – не о чем жалеть и нечего более желать.
– А что же Ева… Она ведь переродилась?
– А не всё ли равно? Я никогда не искал её. Но я сдержал обещание и исполнил её желание. Её душа отличается от других, она не связана договором со мной – она свободна. Переродилась ли она или нет – нет нужды проверять. Ведь Ферлорен ищет её без устали. Когда я с помощью Духов всё же смог запечатать Ферлорена, я раскрыл ему тайну Евы. Это были мои последние для него слова. … Я не понимал Ферлорена. До сих пор не понимаю. … Будь у меня возможность, я бы хотел о многом поговорить с ним… Но нам с тобой ничего другого не остаётся, кроме как продолжать ждать.
– Так, значит, вы тоже ждёте.
– А? Нет, что ты. Я ведь и так знаю, чем закончится эта история. Ведь иначе и быть не может. Homo proponit, sed dues disponit*, помнишь? Но в этом безумном Мире каждый сам себе Бог. И поэтому не столь интересен финал, сколь пути, которые к нему приведут. Я позволю тебе занять лучшее место – твоя роль ещё не сыграна до конца. Смерть не помеха. Ведь всё только начинается.
__________
*с латинского: «Человек предполагает, а бог располагает».

---

Zetsuen no Tempest. Episode 2 - 3

«Все словно с ума сошли – никак не привыкну».
(Ёшино)

Эх… По прошествии четырёх недель с начала трансляции Бури имею сказать следующее: по всей видимости не Буря мне для счастья нужна. При всех её несомненных достоинствах она ничего во мне не задевает и привлекает разве что антуражем. Мне тут даже постебаться не с чего! И ведь я вроде ещё до начала сезона настраивала себя на позитивный лад, касательно этого сериала. Но что-то не так. Но мне ведь и самой стало ясно ещё после первой серии, что если Буря и окажется чем-то особенным, то только ближе к концу. И всё равно пока мне скучно. И нравится, и скучно… Такое бывает, да

Я вот не знаю… Мне кажется, что есть какое-то потайное дно. Или, скорее, кажется, что дно должно быть, но не факт, что оно там есть на самом деле. Но, в любом случае, хочется видеть больше, чем тебе дают. А иначе, какой в этом смысл?

В любом случае, пока из всех сюжетных сериалов осеннего сезона (которые я смотрю, естественно) Буря действительно обладает разветвлённой достаточно сложной и интересной структурой, которая развивается. Кстати, автор сценария манги так же является автором «Спирали», что когда-то давно экранизировал Сумасшедший Дом. Я её всё хотела посмотреть, но руки никак не доходили. Но судя по отзывам там что-то подобное – не самое бодрое в плане развития сюжета, но по всем статьям «таинственное». В кавычки беру заочно, не зная наверняка, лишь предполагая. Но вот, правда, дайте мне пример годного аниме в детективном жанре. Хотя Буря на детектив не похожа, в том и беда. Пока она похожа или на короткий сёнен или просто на Бонесовский сериал (второе, имхо, звучит лучше, оптимистичней, я бы даже сказала, не смотря на то, что делает меня кэпом).

Таки да. Айка была девушкой Ёшино, которую он, может даже, действительно любил. А Махиро – повёрнутый на мести крейзанутый маньяк. И с его стороны эта самая любовь к сестре не так уж вероятна – он акцентирует внимание на других вещах. Но думаю, что это такой способ защиты – говорить одно, а думать – совершенно другое. А если нет… То, да, тяжко Ёшино с ним будет. Хотя наш милый мальчик Ёшино сам относится не к робкому десятку.

Первая сцена во второй серии – флешбек – просьба Айки рассказать ей о поцелуях… Нуу… Почему-то я у брата о таком спрашивать не стала бы. И уж точно не при присутствии непосредственно моего парня. Но, с другой стороны, это, конечно, в некотором роде забавно. Но отношения Ёшино и Айки всё больше напоминают какую-то игру в секрет. Ну не нравится мне Айка. И дело не в том, что мне, может, не нравятся все героини, у которых присутствуют какие-то задатки интеллекта – это не так и не в этом дело. Ну, ведьма она какая-то… А учитывая то, о чём нам сказали в третьей серии, я недалека от истины. Почему-то Айку убил кто-то из клана Кусарибэ. При этом Хаказе не в курсе насчёт всего этого. Ну-ну...

Не знаю, как там Махиро думает, но я бы в таком случае на Хаказе бы посмотрела косо. Тоже мне, сильнейшая волшебница в клане, а не знает, что там творится! Глупость какая-то. Это раз. А во вторых… Как это Махиро ещё не озверел, узнав об этом? Почему так спокойно воспринял и не потребовал с Хаказе объяснений? Дескать, бабушка, какого хрена тут вообще происходит?! Или Хаказе всё равно не в лучшей ситуации, и подозревать её в таком случае бессмысленно. И почему, собственно, Айку убили? Наверняка Махиро не раз задавался этим вопросом. А тут оказалось, что это сделал кто-то связанный с магией. Ну должна же Хаказе о чём-то догадываться, знать что-то, о чём говорить Махиро не собирается. Как она сама сказала Ёшино, ей только на руку то, что Махиро такой повёрнутый на мести маньяк, которого факт того, что преступник оказался безнаказанным, злит больше, чем потеря родной сестры. Ох уж эти коварные женщины. А Махиро такой внезапный герой, не похожий на героя совершенно.

Итак, Махиро и Ёшино пришли в дом семьи Фува, чтобы выполнить условие договора с Хаказе. Махиро же согласился помочь Хаказе только за ответную услугу. Мне вот ещё любопытно, кто родители Айки и Махиро, где они? При этом меня забавляет разница в испытываемых Махиро и Ёшино эмоциях. По крайней мере, внешне. На самом деле я думаю, что Махиро прост как пять копеек.
И он просит Ёшино как можно скорее покинуть город и познакомить его однажды с его девушкой. Гы-гы… Как Ёшино собирается ему сказать, кто она?

Мальчики разделяются. В итоге, Ёшино сталкивается с суровой фрау – недобитой Евангелиной, а Махиро – с суровым мужчиной с не менее суровым голосом Сувабэ.

Во второй и третьей сериях лучше себя проявил Ёшино. Вот странный мальчик. Под стать сериалу, ага. Он неоднозначный. Он какой-то очень адекватный, не смотря на сложившуюся совершенно дикую ситуацию. Он не тюфяк – он угрожал Евангелине пистолетом с непроницаемым лицом. Он-таки, не буду голословной, просто был крут. Но что-то мне всё равно не верится в чистую и светлую любовь, но логика Ёшино мне нравится. И, правда, для мёртвой девушки он ничего сделать не может. Но Махиро оставлять одного нельзя, никак нельзя. Да и не оценила бы этого его девушка, ага. Айка-то

А тем временем Махиро, на подобие танку, не взирая ни на что, словно самонадеянный Принц Датский, прёт напрямую. Здравомыслие? А что это? Но тем и подкупает. Вы много видели милых неадекватных школьников? Так вот, Махиро такой.
Ни серии без флешбека с Айкой

Третья серия порадовала зрительниц крепкой мужской дружбой с держанием за руки и прочим вытекающим из этого. Кстати, боёвка в сериале, безусловно, на высоте, да. Таки автор набил себе руку на Алхимике, это заметно. А автор оригинала придумал, в принципе, неплохой обоснуй для магии в этом мире. "Магия из цивилизации", согласитесь что то в этом есть.
А Сувабэ шиппер. «Ты стал двигаться лучше. Это потому, что твой друг пришёл?» Да-да, именно так

И больше-то и писать о третьей серии нечего, потому что там был сплошной экшен, ну и на фоне его – текст с объяснениями местного мироустройства. Магия для защиты логики этого мира… Ну и где логика? А сверху ещё и некое древо бытия…
Но красивые у Костей фоны, ничего не скажешь

А Ёшино задаётся вопросом, может ли магия клана Кусарибэ воскрешать мёртвых. Это чудо, а чудеса по своей природе абсурдны – нелогичны. Наш танк Махиро словно бы и ни разу вообще на эту тему не думал. А Ёшино… Нуу, всё может быть.

В общем, мальчики умудрились сбежать от Сувабэ, благодаря внезапной крутости Ёшино. Что ж, начинается роуд-муви? Я люблю роуд-муви.

А «злодей» (злодей ли?) меня пока не впечатляет

Хаказе вспоминают… Об этой девочке тоже ещё ничего не известно…

---

Доступ к записи ограничен

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

07-Ghost. Kapitel. 89

И мне даже всё равно, что нет Фрау, потому что прекрасный-прекрасный Хьюга... просто фантастически прекрасный-прекрасный Хьюга

"If we could be reborn in our next life,
then let me continue to protect you again."

---

«Этот парень может сражаться с пришельцами»

Встреча с чудом – это всегда случайность и всегда событие, достойное того, чтобы о нём написать, увековечить в памяти. Оно того стоит. Точно стоит.

«Kono Danshi Uchuujin to Tatakaemasu» – «Этот парень может сражаться с пришельцами» – 28-минутная ова, но я бы назвала её короткометражным фильмом и показывала бы в кинотеатрах на большом экране. Ибо это буйство красок, стилей, воображения, чувств. Вот, правда, графический стиль этого фильма меня покорил. Он прекрасен настолько, насколько это возможно. Он похож на минимально анимированную пикчер-драму, но, не смотря на это, он кажется очень живым. Ну, а даже если кто-то с этим решит поспорить, то яркость и чувственность изображения явно никто отрицать не станет. Чуть ли не каждый кадр достоин того, чтобы его в рамочку поставить. Очень красиво. И я сто раз пожалела о том, что попавшаяся мне равка обладала не самым лучшим качеством.

Ну, я начала с того, что сразу бросило в глаза – графическое исполнение. Но ведь есть ещё история. История одного мальчика, того самого, который способен победить пришельцев. Рискну сделать очевидное предположение, что так называемые пришельцы, с которыми почему-то нужно бороться, не что иное, как символ, или намёк. Или, ещё точнее, повод. На самом деле смысл не в них, и уж точно не в том, что наш герой с амнезией обладает паранормальными фантастическими способностями, и призван он в этот мир затем, чтобы спасти его. Да ну, что за нелепая бессмыслица? Мир жесток нему, мальчику по имени Какаси, зачем его спасать? Кому он такой нужен. Почему этот одинокий, никому не нужный мальчик должен спасать осточертевший, холодный и чуждый ему мир, в котором он никому не нужен, в котором нет дома, где его ждут, в котором нет человека, который станет его звать. Мир ведь не исчезнет, если он не выступит в битве против пришельцев. Но всё не так. Погружённый в свой собственный внутренний мир, с закрытыми глазами и ушами, ты можешь многого не заметить, слишком многого, что слишком важно. Наступит такой момент, когда ты всё поймёшь. Мир не жесток. В нём полным-полно людей, которые помнят о тебе, действительно помнят. Люди, которым ты нужен. А пришельцы... А что пришельцы? Кому какая разница.

Главного героя озвучивает Кимура Рёхэй. Я не так давно его услышала и обратила внимание. Наверно, первым сериалом был «Kimi to Boku». Там был медленный, ленивый, мурлычущий и бархатистый Юки. А тут...Тут есть, кажется, всё. Вся гамма эмоций, на которую вообще способен человек. Улыбки, смех, смущение, задумчивость, грусть, растерянность, смятение, слёзы, отчаяние, злость... и снова смех. Кимура очень тут разный. Слушать его одно удовольствие.

Второго мальчика – Арикаву – озвучивает так же небезызвестный мне Тоёнага. И тут он, конечно, более мне привычный, чем тот, которого я сейчас слышу в «Буре». Просто чисто снова кимитубоковский Сюн. Милый, добрый мальчик.

Взрослый мужчина Сиро с голосом Хирокавы Дайске тоже был очень приятен как на вид, так и на слух.

Автором этой истории выступила некая неизвестная Ямаото Соби. Что ж, теперь её имя мне наверняка запомнится. Буду с нетерпением ждать вторую её работу – «Этот парень нашёл Русала». И пусть это будет прекрасная история о любви.

Едва ли можно пересказать эту короткую, но очень красивую историю. Получится лишь невнятный сумбур. А вот посмотреть её самому стоит. И, может даже, пересмотреть однажды.

---

Kami-sama Hajimemashita. Episode 2

… Я пересмотрела серию…три раза? Да, три раза. Сначала чистую равку, потом с одними сабам, а потом с другими. И даже на третий раз оно мне не надоело. Оно такое простое и тем очаровательное, что я просто не могу…

Нравится мне рисовка в этом сериале. Нравятся местные бисёнены. Лица тут какие-то выразительные и при этом что-то в них узнаётся такое... никакое. Не узнаётся, то есть. В смысле, мне этот стиль кажется в некотором роде оригинальным

Нанами–тороторка. Гы-гы, но я умиляюсь. Ничего-то особенного в девочке нет, но и не раздражает она меня ничуть.

Эмоции, выдаваемые Томоэ, прекрасны. Ибо различны.
«Я думала, что ты злишься». – «О, нет. Злишься – это не то слово!» Ну и кто станет спорить с тем, что он просто божественно чудесен. А его модус ревностной домохозяйки это и вовсе что-то удивительное

Да, Нанами ещё и в школу ходит. Хотя, казалось бы, зачем школа, когда есть личная жизнь вне её? Или, как говорил один хороший человек, "зачем нам школа, если появился сюжет?"

В нежелании Томоэ пускать Нанами в школу я вижу ревнось. Ну, может, для неё ещё рановато, но мне пофиг. И он такой занятой, такой занятой, ми-ми-ми-ми... и так пока я не выдохнусь. Всё, пора прекращать. Томоэ, конечно, прекрасен, но что-то меня с него уж слишком прёт (прям как с Токи).

Концентрированная сферическая звезда в вакууме – Курама прекрасен как он есть. В этом аниме что, сбор самых прекрасных в мире цундурешек, а? Вы сговорились что ли? Вы желаете мне смерти? И, я так понимаю, песню Кишио Дайске сам себе спел. Дурная какая-то песня, но без разницы, классно же! И век живи - век учись. Сколько уже раз я Кишио слышала, а всё меня как-то не торкало. А тут вдруг раз! – и в самое сердце После этого сериала мой топ-лист сейю явно пополнится.

Ну, оказался Курама звезданутым на всю голову уродом (*это я любя, исключительно любя*), ну что ж ты в слёзы сразу, Нанами? Разочаровалась в айдоле? Какое тебе дело? Куча людей не те, за кого себя выдают. Но это только половина беды.
Томоэ тут как тут. «Тебя обижают, Нанами? Забей, ай да домой». И вроде ж хорошо сказал, но, правда же, не подумал. Но, с другой стороны, потом-то осознал, что обидел. И это вдвойне мило и хорошо

А этот эпизод лишь доказал, что Курама к слезам Нанами имеет лишь косвенное отношение – уж слишком Нанами быстро отошла.

И этот блондинистый парень – Исобэ мне однозначно нравится Давайте, расскажите о нём подробнее.

И не столь фееричным было явление Томоэ народу, сколь выражение его лица в финале

Ыыы... Томоэ заботливая жена. Подумать только, тройное бенто! А ещё шапочка с цветочком. Я так думаю, что одна из причин, по которой Микаге сбежал из дома, заключается в том, что своей «заботой» Томоэ его доконал Но идеал же, разве нет?

...

И я лежала вместе с ним

Ух, Нанами резкая. А Курама мне нравится. Но я это уже говорила. …

Томоэ вспоминает о былом. Вот интересно, как он стал слугой Микаге с таким-то прошлым?..

У Курамы подход конкретный. «Я тебе не нравлюсь? Как я могу тебе не нравиться, когда все от меня без ума. Я ведь и то, и это… Так почему ты ко мне равнодушна?»

То, что Курама оказался тенгу это, ясное дело, не новость. Но меня вот как-то даже напрягает, насколько ж Томоэ крут, что никто ему не соперник.
И шутки у него суровые хД

«Говорят, там по коридору страус от какого-то шара бегает». – «Брешешь!»

Не, очаровательные мордахи всё-таки "А как же наш ужин?"

И пошла наша божественная Нанами по морям – по долам парней соблазнять... Эххх… Но результат же всё равно известен заранее.

---

BUCK-TICK — Yume Miru Uchuu

С горем пополам я могу написать отзыв на аниме. Он может быть внятным, информативным, более или менее адекватным. Всё же аниме я смотрю давно и кое-как в нём разбираюсь, ориентируюсь. Я могу при большом желании написать рецензию на книгу, но тут уже дела обстоят сложней. К своему стыду я мало читаю, очень мало. У меня нет читательского опыта, я не ориентируюсь в стилях, настроениях, авторах. Но сочинения по литературе в школе вроде писала хорошо.

Что касается музыки, то тут я вовсе беспомощна. Я бы и хотела сказать, как мне нравится тот или иной исполнитель, альбом, и т д., но я не знаю, как это сделать. Что можно сказать кроме, мне очень понравилось? Должно быть, ничего. И этот факт меня в некотором роде угнетает. И поэтому сейчас вместо того, чтобы описывать новый альбом Бактиков, я буду говорить, вероятно, что-то совершенно неинформативное.

Я, конечно, фанат, но фанат какой-то не очень увлекающийся. Мне что-то может очень сильно нравиться, но редко я прочитаю биографию актёра, сейю, группы. Я ни разу не смотрела концерты (хотя, была б возможность, на живой концерт я бы сходила).

С BUCK-TICK я познакомилась, ясное дело, из аниме. Одна из их лучших песен – «Dress» стала для меня первой. Но услышала я её давно и даже не помню точно когда, но на тот момент не возникло у меня желания сразу помчаться и качать дискографию этой группы. Совсем не сразу. Наверное, пик моей любви к ним, осознание этой любви в общем, приходится на лето – осень 2010 года. И, думаю, я бы не помнила эту дату, если бы не было ассоциации этой группы с сериалом, от которого я в то время ходила под впечатлением, а именно «Uragiri wa boku no namae wo shitteiru» или просто Урабоку. Да, BUCK-TICK звучали для меня под кадры из Урабоку

Я пыталась слушать достаточно много различных японских групп, полная или частичная дискография пары из них валяется на ноуте, от других осталась пара песен, но всё-таки только BUCK-TICK и Kiyoharu нашли во мне отклик, прочно и основательно заняв своё место как в плейлисте, так и в моём стиле в общем.

Звучание Бактиков от альбома к альбому разнится, незначительно, но это чувствуется. Группа часто экспериментирует со стилями, но перепутать их ни с кем нельзя. Они, как и все, индивидуальны, но всё же для меня, в отличие от многих других J-Rock групп, ну очень индивидуальны.

И вот их новый альбом – «Yume Miru Uchuu» вышел в сентябре. И снова осень… Я скачала его утром, загнала в плеер и пошла гулять. Была солнечная хорошая погода. И новый альбом пришёлся весьма кстати и хорошо лёг на настроение. Это при том, что BUCK-TICK не самая позитивная группа. И всё же... Такой вот альбом, состоящий из 11 песен.

«Elise No Tame Ni ~Rock For Elise~» – пеcня, которую Бактики ранее выпустили синглом и сняли клип. Но мне она нравится. Она задала настроение альбома. И то, что она мне хорошо знакома, не показалось мне минусом.

«Climax together» – насколько я помню, это старая их песня *проверила* – таки да. Ей столько же лет, сколько и мне. И она не похожа на новую «Elise No Tame Ni». Чувствуется тот стиль, который был в каком-то их более раннем альбоме. В том же ключе исполнена и «Lady skeleton».

«Ningyo ~Mermaid~» – особо не впечатлила, просто ещё одна Бактиковская песня. Сказала бы, что проходная, если бы не считала это слишком грубым.

«Yumeji» – первая из тихих спокойных песен в альбоме. Такая образно–созерцательная, под которую мне стоило сесть в парке на скамеечке и на небо смотреть. Но, подозреваю, что текст там всё-таки слегка о другом.

«Only you ~We are not alone~» – одна из любимых песен в альбоме. Под неё хотелось прямо-таки пуститься в дикий безумный пляс. И в ней есть что-то такое старо-американское, когда ещё молодые люди танцевали рок-н-ролл в кабаках.

«Kinjirareta Asobi ~Adult Children~» – песня «на остыть» от предыдущей. Сейчас, после переслушивания, воспринимается она уже иначе. Хорошая песня. Я бы очень хотела почитать её текст.

«Yasou» – в подобном стиле Бактики тоже уже пели. Как-то он конкретно, наверно, называется, но я не знаю как.

«Inter raptor» – я бы в неё, наверно, что-то добавила, но не знаю что. В принципе, и так неплохо. Но без восторгов.

«Miss Take ~I’m not miss take~» – вот она, безусловный фаворит всего альбома ещё со времени соответствующего сингла. Прекрасная песня. И нечего тут добавить. Жаль мне только того, что клипы у Бактиков не эмоциональные совсем. Когда я Сакурая вот так вот с закрытыми глазами слушаю, представляю всё иначе, ярче, бодрее. Но когда он якобы в клипе поёт, его лицо вообще не меняется. Живые его выступления на сцене лучше.

«Yumemiru Uchuu ~Cosmix~» – последняя песня, снова сингловая. Бактик, такой Бактик…

В общем, если подвести итог, со всего альбома только три песни, которые мне очень сильно нравятся. Все остальные – на уровне, достаточном для того, чтобы не сказать что-то вроде «Бактик уже не тот». А ведь любимым бактиковским дядькам 43 – 46 лет... Ждать и верить в ещё большое количество прекрасных песен?.. Однозначно

P. S. В ноябре выходит новый альбом Kiyoharu. А именно – седьмого числа. Если не намного позднее он и в сети появится, то это будет почти подарок на День рождения. Надеюсь, хороший.
Кстати, у него 30 октября День рождения. Сорок четыре года будет

/div

---

...

Я считаю, что у меня прекрасная картинка на рабочем столе, и ею даже стоит похвастаться

.

---

Code: Breaker. 02

«Я понимаю, что у тебя с Огами-куном любовь,
но меня-то из-за этого игнорировать не надо».
(Аоба-чан)

И всё-таки какая-то странная у этого действа экранизация… Зачем, скажите на милость, мешать события пятого (!) тома с первым? Зачем вводить Юки раньше Токи, а Хитоми раньше их всех вместе взятых? Это при том, что в пятом томе с Хитоми уже как бы закончили. Почему бы просто не взять и тихо мирно себе экранизировать мангу, которая уже на данный момент насчитывает двадцать томов? Куда вы торопитесь, люди? Эх… Хотя манга бредовая. Меня это печалит. Я сомневаюсь, что тут может получиться так же, как и с первым Алхимиком, когда альтернативное развитие событий оказалось ничуть не хуже оригинала. Кстати, я в прошлом посте не обещала, что я не буду читать мангу? Кажется, обещала. Но я ведь не читала её на самом деле. На Токи только фапала. Пролистывала разве что. Хотя, если дело и дальше так пойдёт, то я-таки пойду и с ней ознакомлюсь поближе, если стану думать, что толку от этого будет больше. Ну-с, не будем хоронить экранизацию раньше времени. Пожалуй, она с этой задачей и без нас прекрасно справится. Ладно. Забудем про мангу.

Отгадайте загадку: в огне не горит, в воде не тонет, что это? Не, товарищи, не лёд, шутите что ли? И даже не ртуть. И не человек-сосед, ни в коем разе. Правда? Да, это уже ближе. Но вообще в предполагаемом мною контексте речь идёт о нашей героине. Потому что наша Сакура-тян действительно и в огне не горит, и в воде не тонет. Правда, второе ещё никто не проверял, но, думаю, если так и дальше продолжится, желающие с попытками увековечить вечную память о славной поборнице справедливости обязательно найдутся. Попомните моё слово.

Проснулась Сакура, что удивительно, учитывая события первой серии, ещё не в Раю, но и не в морге. Проснулась Сакура у себя дома. Живая, невредимая, разве что заболевшая своими предубеждениями пуще прежнего. Нет, её можно понять и я понимаю. Но всё же она чутка на данный момент палку перегибает. Что бы она там не думала, у неё нет права судить о человеке лишь по одному его поступку. Опасаться его – да, пытаться поговорить – тоже. Но не пытаться воззвать к его здравомыслию и прочему – она не знает ещё многого. А болевой порог, знаете ли, у каждого человека индивидуален. Что там на уме у нашего Огами-куна? Шут его знает… И МикиШин… И, вероятно, некоторые другие герои, но не Сакура. Пока что.

И, о боже, это её родители? Фейспалм... Хотя, гы-гы, ну-ка Сакурочка, приведи-ка попробуй домой своего мальчика – я хочу посмотреть на реакцию родителей. Предполагаю, что она будет восхитительной
А вообще Сакура слишком много думает и выглядит старше своей мамы

Родители сказали, что Сакуру нашли у ворот. У ворот их дома то есть? Тогда это означает, что благороднейший муж Огами принёс её к ним – вай! Сакура, почему ты об этом не задумалась, а?.. Хотя, это ж не сёдзя. Хоть бы создатели о романтике вспомнили, а то ж они гонят волну так что…

Папа подтвердил рассуждения самой Сакуры: убивать человека нельзя ни при каких обстоятельствах… Все так сказать могут, пока опасность не станет угрожать им или их близким. Но если человек действительно верен такому образу мыслей, что ж, это здорово. «Эта земля соткана из любви и мира», в конце-то концов. Но я уверена, что Сакуру ещё не раз поставят перед выбором…

Скрываться от Сакуры, ясное дело, Рей не намерен. И правда. Это ведь не ему стоит опасаться чего-то. А Сакура сама себе напридумывала невесть чего. Не мудрено, конечно.

Цитата: «Он пытался меня убить… Тогда почему я до сих пор жива?»

Вот уж действительно загадка. Кто нам тут с пафосным лицом говорил, дескать «я избавлюсь от мусора и свидетелей», а? Не Огами ли Реюшка это был? Он самый. А теперь вот ходит следом за Сакурой, смотрит – тролль противный, развивает в девушке манию преследования и навязчивые идеи.

И на фоне этой сумятицы я начинаю любить Аобу. Она тут говорит о придуманной любви Сакуры и Огами, а та даже спорить не пытается. Насколько же суровая девица.

Цитата: «Сакуракоджи-сан, что ты в нём нашла?!»

Что вы, блин, в ней всё-таки нашли, а?

Не, всё-таки Сакуракоджи-сан слегка овечка. Сначала она пытается всем рассказать, что Огами кого-то там сжёг. Ты что совсем глупая? Кто поверит-то во что-то подобное в наше время? Не выставляй поборников добра такими идиотами, ради бога. А потом ещё и подругу обидела своими попытками избегать её, чтобы та не стала вдруг мишенью для Огами. Я понимаю её беспокойство. И я рада, что, в конце концов, она решилась с Огами поговорить после школы.

Огами же порадовал своим безумным смехом. Ах, мило-то как. А что ты, собственно, хотела, милая Сакура-сан? Ты думала, что он перед тобой как перед священником сразу покается, скажет как ему плохо и одиноко, что он мечтает попасть в ад? Рей неадекватен, да. Но, думаю, что дальше события станут развиваться таким образом, что, работая с людьми, общаясь с Сакурой, Рей станет более… мирным, что ли. Хотя все Брейкеры те ещё маньяки. Но собака же… собака…

Меня не существует – закон не сможет меня покарать. И правда же, убей Рей Сакуру посреди переполненной людьми площади, никто же не смог бы доказать этого. Где же тут справедливость? И Сакуре страшно. Потому что она говорит красивые и пафосные вещи, но, глядя на Огами, начинает сомневаться в том, на самом ли деле подобный подход верен. И она, снова пока что, чуть-чуть лицемерка. Говорить-то она говорит, ну а что толку? Те люди уже мертвы, и их не вернуть. Она требует с Огами взять на себя всю ответственность и при этом сама боится сделать решительный шаг. На данный момент в их борьбе идей она проигрывающая сторона. Но я слишком предвзято сужу, что о ней, что о Рее.

Кульминационный эпизод серии скакал из одной крайности в другую. Рей Сакуре и поугрожал и посмеялся над ней, углядев в ней какую-то лишь ему понятную особенность.

...

А потом был лучший, как по мне, момент серии, когда Огами страшным голосом сказал Сакуре признаться и назвать тех людей, смерти которых она желала. Да, давай, Сакура, назови имена, Рей-кун запишет их в свою тетрадку, муха-ха. А если серьёзно, что-то там у Сакуры было такое нехорошее, о чём вспоминать не хотелось бы. Рей аж сам растерялся.

А закончили проникновенный разговор тем, что Рей красиво разбил стекло и растратил наверняка треть сериального бюджета

Но это ещё не конец.

А про котоманьяка я ничего не сказала. Ибо я в растерянности. Понятия не имею, зачем было вводить Юки сейчас. Чудоковатый мальчик, почему-то предпочитающий синее пламя любому другому. Ещё один Брейкер. Цель которого, переданная гигантской белой булкой (!) – МикиШин, т. е. Хитоми.

А герой МикиШина бесконечно позитивный человек

Цитата: «Что ты здесь делаешь? Почему не прячешься?» – «Я пришёл покончить с этим миром».

Почему-то меня безумно умиляет герои, делающие подобные заявления. Что ж он тебе плохого-то сделал, а?.. Кстати, тут интересно подумать, связать то, что мы уже знаем, в единую цепочку. Хитоми, ну, предположим, я не знаю о том, кто это, почему-то ненавидит этот мир, вероятно. В свою очередь Рей прямо-таки одержим идеей очистить мир от мусора или что-то в этом роде. Хотя мне кажется, что дело не совсем в этом. Не то, чтобы Рей хотел, но работа у него такая, какие-то обстоятельства заставляют поступать его так. При этом ясно, что Рею Хитоми некогда был очень важен. Теперь они ищут друг друга, но явно не для того, чтобы выплакаться и на жизнь суровую пожаловать. И что же случилось?

Но…

Вряд ли мы узнаем ответ в следующей серии.

---

Что-то вроде прекрасного на ночь

Ну улыбаться же так зачем? Не знаешь что ли, что я неравнодушна к таким улыбкам? Сжальтесь надо мной

---

"Монсторское"

Всё-таки у меня на них реакция как на Тсуритаму в своё время) Милые они, хорошие.

скрины

Будка для петуха - это здорово!

Просто боевая стойка Хару меня... впечатляет

Ещё никак не проявившая себя блондинка, но хорош - мне нравится

Вероятно, самый адекватный герой сего действа - Сасаян-кун. Почёт ему и уважение

Заклятые друзья, что уж тут скрывать ))

Его смена настроений - это что-то с чем-то

Хорошая девочка

Да уж... В такой момент, глядя на такую улыбку, и бы я в любви призналась не задумываясь лишний раз

Хррр... Ми-ми-ми!

---

Code: Breaker. 01

«А Огами-кун добрый».
(Аоба-чан)

А ведь я даже не планировала смотреть этот сериал. Максимум – опенинг-эндинг – мне хватит. Да, мне хватило. Сполна так. Теперь я буду смотреть онгоингом экранизацию ещё одного дли~иинного сёнена – ну нечего мне делать, не иначе как. Поэтому я надеюсь, что Брейкер не ограничится тринадцатью сериями. Хотя бы двадцать пять – двадцать шесть. Будет больше – я не стану возражать. Мне почему-то кажется, что я не дропну этот сериал, каким бы он не оказался. Теперь уже чисто из принципа. Странное на самом деле желание. Наверно я просто думаю, что пойти догонять Наруто слишком напряжно

Ну-с, что мы имеем такого, на что впоследствии будем смотреть ещё как минимум целый сезон? Завязка такова: девочка-старшеклассница (естественно) случайно становится свидетелем сожжения неких неизвестных лиц другим не менее неизвестным лицом. Правда последнее девочка ещё кое-как своим ястребиным зрением умудрилась рассмотреть. И каково же было её удивление, когда мальчик с этим лицом на следующий день объявился в её школе и с очаровательной улыбкой последнего маньяка представился Огами Реем. Мальчик был типичным голубоглазым японцем с прекрасными манерами, милый, общительный… Да, таким доверять ни в коем разе нельзя. Стоит ли говорить, что мальчик оказался именно тем, кем показался Сакуре (а так зовут нашу героиню) с самого начала?

Такие вот страшные дела творятся в обыкновенных японских школах.

Насколько я уже успела заметить, некоторые зрители не любят Сакуру. Сакуракоджи Сакура – девушка с гипертрофированным чувством справедливости, сующая свой нос туда, куда её не просят. При этом – комсомолка, отличница, красавица, и все мальчики в школе мечтают о том, чтобы стать её парнем (да, именно так, не «видеть её своей девушкой», а «стать её парнем»). Ага, видели таких, знаем. Но, в принципе, испытываем по отношению к такому типажу чувства смешанные, но не однозначно негативные. Сакура мне чем-то напоминает Чидори Канаме из «Стальной тревоги», разве что та всё же была менее… эээ… Короче, адекватнее, хотя тоже без царя в голове. И это у неё-то хорошие манеры? Подошла к мальчику, такая вся суровая, без всяких суффиксов обратилась и практически приказным тоном потребовала выйти с ней поговорить – не девочка, а мужык прям. А новости-то как быстро по школе распространяются: Сакура сделала предложение встречаться новичку! Ааа! Какой кошмар! Растерзать этого козла… Ааа, он её ещё и отшил?! Да у парня вообще отсутствует инстинкт самосохранения!

...и дальше

Кстати, у Сакуры есть подруга с большой грудью. По-моему, она потенциальная претендентка на роль того, кого однажды придётся спасать… Ну, девочка неплохая, на протяжении всей серии несла истину в массы

Да, парень наш, Рей Огами, субъект в крайней степени отмороженный. Заразка такая горазда улыбаться и с этой своей улыбочкой делать угрожающие предупреждения. «Мы ведь останемся друзьями, да?» Однозначно. Ты, милок, не знаешь ещё на кого нарвался. Может парой проникновенных монологов ты убедил Сакуру в своей овцеподобности, но девчушечка уж больно деятельная. Справедливость не дремлет!.. В свою очередь зло тоже всегда бодрствует. А в нашем суровом мире вместе они сочетаются, прямо скажем, не ахти как. Но уже даже одноклассники просекли фишку, едва только увидев их вместе: Они идеально друг другу подходят. Пусть теперь выносят друг другу мозг

А что это я сразу о зле заговорила, не прояснив даже ситуацию с Реем? Но мальчик не особо парится о маскировке и прямо так заявляет, что подрабатывает уборщиком. Мусор выносит. Вне всяких сомнений, благородное занятие. А то, что мусор – это люди, детали, которые, понятное дело, лучше не уточнять. Особенно перед такими впечатлительными девушками, как Сакура. Рей – ещё один пример, когда добро становится злом, чтобы покарать другое зло. На этот раз, правда, он у нас герой-одиночка. И за его действиями даже следит какой-то там Министр – всё серьёзно. Мне вот интересно, как они объяснят все эти сверхъестественные силы?

Финальный эпизод был не в приятном смысле впечатляющим, скорее даже наоборот – противно. Но мне было жалко собаку, но не преступников, не членов банды Джи-Ястреб. Поэтому-то действия Рея не вызвали отторжения. Но и не удивили. Пока ничего особенного. Но у нас ещё четыре, вероятно, важных героя и один злодей, имеющий непосредственное отношение, судя по флешбекам, к Рею. Я уже вижу трогательные семпае-кохаевские отношения.

А это его «Я не забуду»… Вероятно, есть же у парня веские основания вести себя так.

Ну как можно пройти мимо человека с прекрасным именем «Токи»?

Рисовка в этом сериале, конечно, вообще не идёт ни в какое сравнение с другими тайлами в этом сезоне. Мордахи местами красивые, некоторые отдельные моменты тоже. Но встречается и откровенная халтура на задниках. В принципе, для длинного сериала, если Брейкер таковым окажется, это обычное дело.

Но на данный момент мне больше всего нравится эндинг. Красивый визуальный ряд, прекрасная песня. Уже заочно я люблю героя Судзумуры. Предвижу, что это чуть дуракавалятый гений. Ну, а кто ещё будет расхаживать по городу в шлёпках, ну точно же гений! И почему-то я вижу смесь Шибы и Чики из Зомбей – и любовь к герою возрастает неимоверно. И злодей арки – длинноволосой брюнет с голосом МикиШина. Вах, да и только.

Короче говоря, я остаюсь с ними.

---

Mobile Suit Gundam AGE. End

Уже несколько недель прошло как закончился ещё один Гандамовский сериал, с которым я провела целый год. Год, знаете ли, это срок не маленький. А сорок девять серий в онгоинге – это почти что привычка. Ну, вот что это будет за сезон без Гандамов, а? Без прекрасных огромных человекоподобных роботов? Неполноценный это сезон, болезненный. И никакие Кеи и Психо-пасы его, Гандам, синенький с беленьким, не заменят. Пусть и не идеален был «Век», но… но – см. выше.

Закончился сериал, закончилась третья арка, героем которой был Кио. Время подводить итоги.
«Век» был неровным. Были в нём эпизоды интересные, но и неинтересные и скучные тоже были. И. думаю даже, будь это не онгоинг, я бы смотрела его долго и со скрипом и то только из-за упрямства и убеждения «ну это же Гандам, он такой». Но всё-таки третья часть мне понравилась больше остальных. Но я, пожалуй, не смогу привести какие-то веские доводы, сравнения с предшествующими арками, на фоне которых заключительная часть выглядит лучше. Думаю, что в целом всё получилось неплохо, а третья часть лишь окончательно задала настроение, чисто такое Гандамовское.

В первой части был сбежавший с разрушающейся колонии корабль, был случайный экипаж, был капитан в государственном розыске. Был маленький мальчик – одарённый пилот мобильного доспеха. И вся команда согласилась быть соучастниками капитана, преследующего свои личные цели. В результате своей отчаянной кампании они выяснили, что таинственный Неизвестный Враг не чудовищные пришельцы из глубокого космоса, а люди.

Во второй части снова был корабль, всё тот же, с женщиной – капитаном на борту, с мальчиком из первой части, что стал уже мужчиной, перенявшим идеи своего бывшего начальства и ищущий не истины, а желающий мести. В качестве пилота же у нас его сын – мальчик чуть менее одарённый, но не менее упорный. И, слава богу, не без своих собственных мозгов. Благо, учитель у него был хороший. А ещё тут была дружба между врагами. И появилось сомнение, а прав ли отец, не ищущий объяснения поступкам врага?

В третьей части был всё тот же корабль с новой женщиной – капитаном и экипажем в целом, но не без старых знакомых в нём. И был всё тот же герой из первой части, уже далеко не мальчик, а даже дед. И маразм у него окреп, в то время как ситуация с врагом прояснилась, правда, не для него, а для его внука. И тринадцатилетний мальчик сделал единственно правильный вывод для сериала Гандам-вселенной: враги не враги на самом деле, убивать нельзя, а война это вовсе глупость несусветная.

А закончилось всё хэппи-эндом. История трёх поколений продлилась ровно сто лет.

Вот, грубо говоря, такая вот история. В принципе, нечего тут больше пояснять. Всё типично. Разве что вот именно такая концепция сериала – три поколения – три героя в некотором роде нова, необычна. Подобной эволюции главного героя мне ещё видеть не доводилось. Правда, жаль, что всё закончилось уж слишком для Флита хорошо. Я уж было поверила, что его маразм исправит только могила. Но мальчик Кио творит чудеса. А ещё внезапные призраки погибших товарищей. А когда в финальный момент появилась Юрин я просто упала. Боже, Флит, как ты вообще умудрился жениться на Эмили, если на уме у тебя только Юрин?! Тебе, дай бог здоровья, 60 лет, а ты вспоминаешь девочку, которую встретил в четырнадцатилетнем возрасте! Да ты извращенец! Ну да ладно, шут с ним. Флит мне нравился только в первой части. Он был удивительно адекватным милым мальчиком. А в последствии… М-да… А может это все антогонисты так кончают, а? Вот заканчивается сериал, а они на самом деле не живут себе припеваючи, а с ума сходят. М-да… Но я вовторяюсь.

Что там у нас по арке.

Корабль и его экипаж: чудаковат и этим всё сказано.
Хочется сказать про капитаншу. Она молодец. Хотя я была бы на седьмом небе от счастья, если бы она хоть раз проявила всё-таки характер, не подчинилась бы Флиту. Но, увы, Флит хоть и старый маразматик, но опыта и знаний ему не занимать.

Командир отряда мобильных доспехов… Боже, почему?! Почему он не говорит голосом МикиШина или Коясу? Это ж чисто такой типичный для Гандама настоящий мужчина пилот по сравнению с гг. И, ладно, Коясу занят. Но почему не МикиШин? Я бы любила его ещё больше тогда! За «семпаевские» отношения с капитаном в том числе. Чудо же, как это мило! «Капитан». – «Да!» – «Вы снова чересчур напряжены. Поправьте фуражку, ослабьте галстук. Поднимите голову – по своему же кораблю идёте, что за выражение лица такое суровое». Эхх… Жаль.

И жальче Серика мне было разве что сам корабль. То, как в финальной битве экипаж с ним прощался… грустно было.

Стандартно присутствовала и девочка главного героя. Но в её случае авторы и вовсе решили не париться (они и предыдущие две арки не парились, разве что Эмили ещё что-то делала, но в этой так вообще). Девочке тринадцать лет, а она настоящий мужык! Нет, ну серьёзно, в выдержке она даст Кио сто очков вперёд. В принципе, это не плохо

Трое мужчин семьи Асуно – Флит, Асем и Кио – они семья. Но они разные. Каждый из них смотрит на Мир по-своему. Наверно, ближе всех мне отношение Асема. Потому что в третьей арке он уже не порол горячку, не пытался ничего доказать отцу. Он, может, и не очень хорошо поступил по отношению к своим жене и сыну, но он поступал по совести, по чести, правильно и разумно. И я действительно была очень рада, узнав о том, что он жив, что он верен своим убеждениям, а не приказам отца.

Кио… Что ещё о нём сказать можно, кроме того, что он правда очень хороший мальчик? Да ничего. Лучи добра ему.

Флит. О нём я тоже уже всё сказала.

А враги… Да разве ж можно их врагами назвать, этих несчастных людей с Марсианского предела? Они хотели жить. Пусть им дал надежду сумасшедший диктатор, но цель же, восхитительный Эдем на Земле – разве ж можно осуждать кого-то из них?

Зехарт, добрый заботливый командир, сильный и мужественный, способный брать на себя ответственность… Желающий всё того же – мира, любви, спокойствия… Отчаявшийся в конце, увы, но погибший с улыбкой на лице и со словами благодарности своему другу. Верю, что где-то там он встретит милую верную Фрам.

Слишком многие погибли в конце, очень многие. Практически каждого мне было жаль до слёз. И попробуй сейчас назвать причину, по которой они сражались, по которой отдавали свои жизни. За победу, за мир без войн… хоть бы они сами в это верили.

Санрайз верны себе. Ещё один Гандамовский сериал, который никак нельзя обозвать штампованным, ибо он сам по себе представляет монолит, сплавленный из всего того, что мы уже видели, знаем. Он получился неровным, не очень увлекательным, но, вероятно, никого это не заботило. Верность идеям и принципам – это ли не отличительная особенность студии Санрайз?

---

Gokusen. TV-3

«Счастливые деньки с моими любимыми ученикамиснова начались!»
(Янкуми)

«– О, приятно снова видеть вас!
– Вы знакомы?
– Да. По телевизору».
(Тецу и Янкуми)

«– Вот было бы у нас полкласса девчонок!
– Да хоть две трети!
– А три трети вообще хорошо!
– Это была бы школа для девчонок тогда.
– Почему в нашей школе только парни?!»
(парни из 3D)

«– Кстати, Янкуми, у тебя есть парень?
– ... Так, у нас внеплановая контрольная».
(кто-то из парней и Янкуми)

«– Похоже, вы большие друзья.
– Друзья? Они больше похожи на сборище идиотов».
(не важно кто)

Что в третьем Гокусене было такого, чего не было в предыдущих? Хмм… ничего? Ну, да, ничего, что уже даже естественно. Я думаю теперь, что с тем же успехом можно клепать и клепать эти Гокусены, как Гандамы. А что? Особую пикантность всем последующим сезонам может придать введение старых героев, а там, глядишь, у Джун появится.

Но что бы я там не говорила, но всё же третий сезон чем-то всё же отличается от предшественников. Он более яркий, что ли? Второй сезон практически сразу же вышел вслед за первым, а третий лишь через несколько лет. Наверняка, поклонники серии успели соскучиться по Гокусену, и поэтому авторы как бы старались, наверно…

Ну да не важно. Я посмотрела все три сезона и теперь могу сделать какой-то вывод.

Первый сезон был… первым, и этим всё объясняется. Если судить объективно, то, в принципе, первый сезон самый лучший. Всё там было, относительно, в новинку, к месту, вовремя. Герои все были замечательные. Но всё же и его, сезон, даже, имхо, слегка затянули.
Второй… он был более каким-то угрюмым. Проблемы там не были иными, их глубина тоже. Но всё же… именно его мне хочется пересмотреть сейчас больше. Думаю, что не было мне интересней его смотреть именно потому, что он был вторым. Поэтому просмотр шёл со скрипом. Возможно, что именно пересмотр его в недалёком (или, скорее, далёком) будущем изменит моё к нему отношение. Я и сейчас его люблю, но всё же…

Третий… Гы… Он явно не лучше первого, но и не хуже второго. Про количество бисёненов я промолчу, искренне считая очевидный факт с геометрической прогрессией не аргументом. Но вот почему-то третий сезон не показался мне столь же вторичным, как и второй. Не знаю почему. Может, дело в контрасте героев? Скорее всего.

Итого, Гокусен – это Гокусен. Сериал про… многое (про навечно незамужнюю Янкуми и толпу школьников-красавцев тоже). Я рада, что посмотрела его.

Вот, кстати, герои. Снова новая школа, учителя, класс. Опустим мелочи, перейдём к главному.

В этом сезоне был Рен (Миура Харума). И, может, дело в моей любви к актёру, но я уверена, что по своей колоритности этот парень может потягаться с Шином. У них, правда, категории разные, но свунило меня по Рену явно не меньше, чем по Шину. В Рене есть какая-то безуминка, отмороженность, что мне в нём, как в герое Миуры, очень понравилось. А мимика его… это просто нужно видеть.

Из этого надо гифку делать, однозначно, и повесить на видное место

Некто Ямато (Такаки Юя - больше певец, чем актёр)… Вот смотрела я на него и думала: не, парень, ты мне совсем не нравишься. Какой-то ты никакой. Ну, никакущий просто. Но, нет. Нормальный парень, хороший. Адекватный очень.

Может, парень, может

Следующий герой, мой личный бзик, Камия (Миура Сёхэй). Ну, просто так сложилось. На том можно и закончить. Его мне было мало. Но я рада, что в одной из самых тяжёлых серий (а именно 8) он сыграл центральную роль. Это было сильно. А ещё мне нравится, когда он говорит ба-ака, он так смешно его тянет. Но это уже офф топ.

Гы – гы

Кураки (Кирияма Акито). У мальчика была хорошая история с девочкой, но в остальном никак себя особо не проявил. Ну все они там всегда в конце хорошие ведь всё равно

Милый мальчик Ишимура (Накама Дзюнта). Внезапно, умный. И адекватный. И вообще приятный молодой человек

Хондзё (Исигура Хидео - ух ты, оказывается я видела его в "Голоден!" ). Не особо приятный персонаж по началу, но как серия с ним в главной роли прошла так стал вроде нормальным.

Забавности

Любимая Миуровская мордаха

В тему остальных героев.

У Рея была замечательная старшая сестра

Кумаевское семейство. Вот его просто видеть приятно. Они хорошие такие

Сенсеи и новый Янкумивский мужык. Стоит ли говорить, что снова мимо

Чудной Горо. И, о боже, его - таки сделали директором!..

..Но только в конце. А до этого им была замечательная женщина

О! Ещё был один кохай и Сайто Такуми! Я просто должна это отметить)

А Янкуми… А что Янкуми? Всё с ней хорошо, всё как обычно. Но главный шок сезона – её не уволили в финале! Чудеса!

Остался только отзыв на фильм...

---

StH. 01

Этот день не мог начаться лучше - первая глава "Sora to Hara" на русском
Какие же они хорошие!

---

Мне нравится этот кадр
"Работать, негры!"

Хару и Петух - это ОТП