Fitz and the Fool Trilogy/ Motley

[strangerperson]

В полку прекрасных животных прибыло — Мотли)

– Со мной раненая ворона, она запуталась в моем парике. Через минуту я объясню, но сейчас мне нужно устроить ее, добыть света и дать ей воды.

– В твоём парике запуталась ворона? – уточнил он, и, как это ни странно, в его голосе слышались отголоски как веселья, так и насмешки. – Ах, Фитц! Я всегда могу быть уверен, что у тебя найдется та или иная странная проблема, чтобы нарушить мою апатию.

рассуждения о поведении Фитца по ходу чтения

Я, к слову, хочу выразить своё несогласие с теми читателями, которые в своих рецензиях отмечали «тугодумность» Фитца относительно его дочери. Дескать, ну очевидно же всё, почему Фитц своим умом не дошёл до осознания истины, даже не допустил мысль о том, что его дочь могла быть тем самым «нежданным сыном» Шута. Типа, алё, где логика, тебе же прямым текстом говорят. Со стороны, конечно, легко судить. Но, в самом деле, разве это естественно для любящего родителя согласиться с такой формулировкой: твоя дочь – сын Шута. Ну как, ну? «А, ну да. Беременность Молли была странной, ребёнок родился необычным. Пожалуй, действительно, это не мой ребёнок», – так, что ли? Это при том, что от Шута десятки лет ничего слышно не было, они не встречались и сомнительно, что Молли Фитцу как-то умудрилась изменить. Или рассказ Шута о своих ощущениях, пережитых во время встречи с Пчёлкой – действительно легко поверить, что он был не в себе. Показания жителей Ивового леса, переживших нападение, все слова о том, что странные люди искали мальчика, нашли Пчёлку и возрадовались, тоже сложно принять и соотнести информацию таким образом, чтобы прийти к выводу, что какой-то там мальчик = Пчёлка. Можно допустить мысль, что захватчики ошиблись, не разобрав, что Пчёлка девочка или они забрали её, руководствуясь другими мотивами, как и рассудил Фитц, взяв его дочь в заложники.
В общем, поведение Фитца меня не смущает и не раздражает. Ему, в конце концов, пока никто ничего толком, простыми словами, не удосужился объяснить – Шут всё ещё не в том состоянии.

Кстати, пока чертовски радуют детишки) Эш и Пер замечательные)

ап. И здесь Фитц сломался

– Шут. Пчелка не твой ребенок. Ты никогда не был с Молли.

Он улыбнулся мне:

– Нет, Любимый. Конечно, я никогда не был с Молли, – его пальцы простучали по столу, раз, два, три. Он нежно улыбнулся. И сказал: – Я был с тобой.

Я открыл рот и застыл в звенящей тишине. Понадобилось немало времени, чтобы подобрать слова и произнести их:

– Нет. – сказал я твердо. – Нет, этого не было! И даже если… – на этом я исчерпал запас слов и логику.

Он громко рассмеялся. Из всех реакций, которые я ожидал, эта была последней. Он смеялся, и это было очень непривычно, ведь, будучи шутом, он так часто смешил других, но при этом крайне мало поводов для веселья было у него самого. Однако сейчас он смеялся беззастенчиво и свободно, пока не начал задыхаться, и слезы не потекли у него из глаз. Он вытирал свои слепые газа, а я молча смотрел на него, не зная, что думать.

– О, Фитц, – выдохнул он наконец. – О, мой друг. Как мне этого не хватало! Как жаль, что именно сейчас я лишен зрения! Однако, все, что я не могу видеть на твоем лице, я услышал в голосе. Ох, Фитц. Ох, мой Фитц! – ему пришлось замолчать, чтобы отдышаться. <...> Ты можешь это отрицать. Но я был с тобой во всех смыслах, которые могут иметь значение. Как и ты был со мной. Мы разделяли наши мысли, нашу еду, перевязывали друг другу раны, спали рядом, когда тепло наших тел было единственным, чем мы могли поделиться. Твои слезы падали на мое лицо, и моя кровь была на твоих руках. Ты нес меня на руках, когда я был мертв, и я нес тебя, когда ты умирал, а я даже не узнал тебя. Ты вдохнул в меня жизнь, и мое сознание было в твоем теле, когда ты спасал мое. Так что, да, Фитц, в каждом смысле, которое имело бы значение, я был с тобой. Мы разделили наши сущности.

Это Шут хорошо сказал)

Ну и всё, что нужно знать о Фитце:

Однако я не буду думать о его абсурдном заявлении. Из всех людей, которым я умел хорошо врать, лучше всего я врал самому себе. Пчелка была моей. Только моей. Свою бледность она унаследовала от моей матери с Гор, я мог и хотел верить в это. Это было проще, чем согласиться, что мы с Шутом разделили ее создание. Разве не так?

Это даже забавно