Из всего засилья соплей с сахаром только эта нарезка весёленькая
И я горела так сильно, что даже написала драбблик)
"Мне кажется, ты мой последний шанс сделать хоть что-то правильно"Они держатся за руки на всём пути к дому, и Эрику не верится, что это происходит с ними на самом деле. Смущённый словами Рахима, он ощущает подспудный страх перед каждым моментом, когда Адам может отпустить его руку. Но сплетённые друг с другом пальцы дрожат, и Эрик понимает, что страшно им обоим. Он уговаривает себя успокоиться в надежде, что его спокойствие передастся Адаму, снедаемому отдачей от произошедшего. Эрик прикусывает губу, утаивая улыбку. Внутри, где-то посредине груди, тепло и щекотно.
У его дома они останавливаются. Адам снова молчит, это уже стало привычным. Эрик и сам не знает, что сказать. Возможно, впервые в жизни.
– Мне нужно домой.
Слабый и хриплый, голос Адама рассыпается в ночном воздухе между ними.
Ему действительно нужно домой. Там отец, который, возможно, уничтожит его. Который, возможно, сам нуждается в помощи. Эрику его не жалко, но он может только гадать, что творится в голове Адама и какую борьбу он ведёт.
– Я понимаю, да, конечно.
Собственный голос подводит Эрика, беспокойство вновь охватывает и тянет в бездну сомнений. Но Адам выдёргивает его назад, на поверхность.
Они обнимаются, и так проходит вечность. Эрик не замечает, как они расцепляют руки и это не беспокоит его. Снова он нарушает молчание, пока решительность Адама не иссякла.
– Поцелуй меня и иди.
Адам подчиняется. Эрику это нравится сильнее, чем он готов признать.
Эрик смотрит ему в спину. Ощущает одиночество – своё или чужое. Шепчет едва слышно:
– Обернись...
Так и происходит.
Эрик улыбается, машет рукой, ещё тёплой, и понимает: у них всё получится, если они постараются.
Домашние разбрелись по комнатам, и Эрик крадётся на цыпочках, стараясь не шуметь. Ложится на кровать, не раздеваясь, жмурится до боли и звёзд на обратной стороне век. Он слишком взбудоражен, чтобы заснуть. Ему мерещится звук бьющих в стекло камешков. Он засыпает под размеренный шорох начавшегося дождя.
За завтраком сёстры ехидно улыбаются, Эрик не реагирует. На телефон приходит сообщение от Отиса, который интересуется, в порядке ли он. Эрик не знает, но на всякий случай отвечает, что всё отлично. Он снова не может признаться, когда дело касается Адама. Он сомневается в принятом вчера решении. И сразу после завтрака идёт гулять. Надеется, что встретит его.
Адам не один, Мадам вместе с ним, лает, замечая Эрика первым. Словно в замедленной съёмке Эрик наблюдает, как Адам поднимает руку, машет ей. Только велосипед удерживает Эрика от того, чтобы не приблизиться вприпрыжку и не завалить Адама ворохом вопросов. Но он замечает налитый кровью синяк на его лице, внутри всё обмирает. Адам отмахивается.
– Ничего страшного. Лучше меня, чем мать. Я познакомлю вас позже, ладно?
– Конечно, да, безусловно, когда будет удобно.
Адам слабо улыбается. Эрику хочется прикоснуться к нему, но он не может отпустить руль велосипеда. Он идёт следом за Адамом. Ничто не напоминается о ночном дожде. Возможно, он ему лишь приснился.
Вскоре они оказываются возле реки, на том же месте, где Эрик имел несчастье выгуливать собак. В прошлом напуганная, Мадам послушно усаживается рядом с Адамом. В воздухе витает запах травы и воды, уходящего лета. Понемногу Эрик успокаивается.
Когда он садится, Адам берёт его за руку и целует.
– Нам нужно говорить, – возражает Эрик, когда появляется такая возможность.
Адам щурится от яркого солнца, не смотрит на него. Эрик думает, что, должно быть, сияет и напускает на себя мрачный вид.
– Это необходимо.
– …Я знаю. О чём ты хочешь поговорить?
Заданный вопрос ставит Эрика в тупик. Так ли нужны слова? Даже подобранные верно, смогут ли они дать то, в чём Эрик нуждается? Успокоят ли они его, воодушевят, заверят в наилучшем? Слов никогда не было достаточно. Понимая это, в сущности, Эрик хочет знать только одно: то, что между ними – как оно называется?
Слово «любовь» вовсе не приходит на ум. В голове пусто и странно, пальцы Адама мягче сухой травы и теплее. Это новое открытие – ещё одна деталь – занимает все его мысли. Он хочет запомнить это ощущение, сохранить. Будь оно осколком, Эрик положил бы его в ящик.
Осколки вещей, разбитых вместе, ещё ни разу его не ранили.
– Я хочу узнать о тебе больше, – говорит Эрик.
– Я боюсь разочаровать, – признаётся Адам.
Эрик чувствует, что не может быть тем, кто сомневается, когда эту роль занимает другой.
– Значит, не делай этого.
Адам хмуро усмехается или нет, просто морщится, может быть, чешет Мадам за ухом и словно бы обращается к ней, когда говорит.
– Я снова могу облажаться. Это происходит постоянно. И я не могу гарантировать, что это не случится снова.
Эрику не по себе, что слова, которые он то и дело проговаривал в голове, оказались произнесены вслух. Хотя он знал, что между ними больше общего, чем хотелось признавать, к тому, что собственные мысли могут быть и чужими мыслями тоже, ему ещё предстоит привыкнуть.
Как и к тому, что больше не нужно притворяться.
Потому что слова Адама в действительности будоражат.
– Мне кажется, ты мой последний шанс сделать хоть что-то правильно.
– …Скажи это ещё раз.
Адам облизывает губы, смотрит на воду и наверняка уговаривает себя не убивать Эрика Эффионга. Эрик убеждён, что он этого не сделает.
Внутри всё замирает от предвкушения, когда Адам открывает рот, чтобы повторить.
– Ты мой…
Нет, всё-таки Эрик не выдерживает.
– Ты слишком послушный, – шепчет прямо в чужие губы.
До сих пор он никогда не целовал первым.
Долгое время Эрик был убеждён, что обречён сражаться лишь за себя в одиночку. И вдруг всё изменилось. Вдруг появилось то, что он хотел защитить.
Выцветшая трава и его отражение среди бликов света в глазах к лицу Адаму Гроффу.
Мир становится ярче, когда они смеются.