немного о прочитанном

[strangerperson]

И вот все вдруг отбывают, а я остаюсь наедине с этим сумасшедшим битничонком, поющим мне песни в то время как я хочу одного – спать – Но надо же соответствовать и как-то оправдать надежды юного сердца.
Ведь бедный мальчик всерьез уверен что во всем этом битничестве есть некий благородный идеализм и прочее, а я, если верить газетам, «король битников», все так, только я ужасно устал от неисчерпаемых энтузиазмов новообращенной малышни, которая норовит познакомиться со мной и влить в меня свежие силы, чтобы я, значит, воспрял и воскликнул: «да-да, все здорово», а я уже не могу –


Любовь к миру всегда наполняет меня какой-то гордостью – Ненавидеть гораздо проще – Но я льщу себе, а сам лечу сломя голову в ненависть, самую дурацкую ненависть за всю мою жизнь.

Джек Керуак — «Биг-Сур»

Книга, самое дешёвое издание от «Азбуки», стояла на полке год или два, ожидая своего часа. Я подходила к ней, как к последнему произведению автора, хотя формально оно не последнее. Но в ней описан тот сложный для автора период, когда он устал быть. Битником, бродягой, буддистом, писателем, алкоголиком – устал быть всеми этими людьми, может быть, банально упал в кризис среднего возраста, задепрессовал. И действительно – на строчках этой книги Керуак подводит итог прожитым годам, и итог этот вовсе не утешительный.

Я нередко слышала или читала, как кто-то где-то, какие-то звёзды, преимущественно американские, само собой, называют своей любимой книгой «В дороге». Забавно было бы к ней сейчас, вернуться. И ужаснуться, насколько всё там было просто (написано), по сравнению с теми произведениями автора, что пришлись на пик его творчества. Хотя, наверное, «В дороге» и было пиком, а всё прочее – спадом. Я понимаю, за что можно любить «В дороге» – вся наполненная духом свободомыслия, бунтарства, когда только ты, твои друзья и дорога, – свобода – воплощённая американская мечта, young edition. При этом я не слышала, чтобы кто-то упоминал другие наименования, называл любимой книгой что-то другое у Керуака. Складывается впечатление, что другого попросту не читали. А что было после? К чему привёл Джека Дулуоза (тогда ещё Сэла Парадайза) тот путь, что он начал «В дороге»? Череда пьяных и похмельных трипов, слившаяся в сплошную кроговерть, выбросила его, точно буйная волна, в Биг-Сур. И мне сложно представить, чтобы кто-то назвал «Биг-Сур» любимой книгой, ведь в ней не остаётся ничего, что могло бы вдохновить. Голая правда о том, куда стезя праведного битничества привела старину Дулуоза, где он говорит (степень искренности я предлагаю каждому выбрать самостоятельно), что лучше бы он вагоны разгружал, вместо того чтобы книги писать, воображая себя частью творческой богемы. Вот тебе и король битников. Постарел, не повзрослев, подурнел, стал нытиком и брюзгой, так словно одного Берроуза мало. Но полагаю, что у Берроуза, как автора, никогда не было излишне оптимистичных взглядов относительно чего бы то ни было, а своего творчества так и подавно. А Керуак любил жизнь во всех в её проявлениях, умел писать о любых проявлениях жизни с любовью, любил книги, слова и, даже придя к философии «всё суета сует», наслаждался жизнью, облекал её в слова, живые и искренние. А потом вдруг случилось разочарование. В том и разница, что Берроуз жил в сплошном разочаровании, Гинзберг с ним боролся, ведя активную политическую жизнь, а Керуак, в конце концов, в него скатился. Но выбрался. Но уже не смог забыть.

Я заметила по разрозненным отзывам на том же лайвлибе, что читатели оценивают творчество битников преимущественно или средне, или плохо, находя литературную ценность их текстов близкой к нулю (типа, голоса поколения, конечно, да, ага, но гнали они все какую-то лютую пургу, ну-ну), но я в восторге от такого стиля, очевидно, у меня нет вкуса или явный недостаток образования мешает рассмотреть мне совершеннейшую безвкусицу за нагромождением слов. Может быть, я проецирую или хочу проецировать, ну да какая разница. Если копнуть глубже… и это, пожалуй, редкий случай, когда мне хочется копнуть глубже. Литературные общества это весьма колосистые фандомы)

Нет никакого смысла читать «Биг-Сур» в отрыве от других книг. Из книги слов не выкинешь, а из автобиографии так тем более. И меня в Керуаке очень, ну прямо вот очень сильно подкупает его откровенность. Его тексты не пытаются чему-то учить и возможно это можно расценить как отсутствие в них ценности. Ну, алё, мы же демократичное общество, так? В какой момент времени жизнь человека перестала быть важной? А книги Керуака это просто жизнь. Оно было так, может было ещё хуже, автор не говорит, что был или не был прав, что есть кто-то правый или не правый, есть ты и твои поступки, последствия которых могут настичь тебя спустя долгие-долгие годы. Это всё твоё. Твоя жизнь. Твоё безумие. И ни слова больше.

цитаты

Все неизменно, все едино, туман говорит: «мы туман, мы летим и рассеиваемся как мимолетность», листья говорят: «мы листья, шелестим на ветру, вот и все, вырастаем и падаем» – Даже бумажные пакеты в мусорной яме говорят: «Мы бумажные пакеты сделанные человеком из древесной массы и даже гордимся что будем бумагою до конца, сколько возможно, но с приходом дождей смешаемся вновь с братьями нашими листьями» – Пни говорят: «Мы пни выкорчеванные людьми или ветром, у нас большие щупальца-корни чтоб тянуть ими соки земли» – Люди говорят: «Мы люди, корчуем деревья, штампуем пакеты, думаем умные мысли, готовим обед, смотрим вокруг, изо всех сил стараясь понять что все едино» – А песок говорит: «мы песок, мы уже все знаем», а море говорит: «мы подступаем и отступаем, грохочем и плещем» – А пустое синее небо пространства говорит: «Все это возвращается ко мне и уходит опять и опять возвращается и уходит опять, мне-то что, все равно все мое» – И добавляет: «Не зовите меня вечностью, зовите если хотите Богом, все вы, говорящие, уже в раю: лист есть рай, пень есть рай, бумажный пакет есть рай, человек есть рай, песок есть рай, море есть рай, человек есть рай, туман есть рай» – Вы можете себе представить что человек с такими врубами через месяц сойдет с ума? (ибо вы должны признать что все эти говорящие пески и пакеты говорили правду)


Я вижу себя обреченным, жалким – Ужасно сознавать что всю жизнь дурил себя думая что надо что-то делать чтобы спектакль продолжался, а на самом деле я всего лишь несчастный клоун, шут гороховый, как и все прочие – Все это настолько жалко что никаким усилием здравого смысла не вытащить душу из этого жуткого зловещего состояния (смертной безнадеги) и я так и сижу на песке еле отдышавшись и пялюсь на волны которые вдруг вовсе и не волны, с таким тупым и растоптанным видом, какого Господь если Он есть не видывал должно быть за всю свою кинокарьеру – Eh vache, аж писать противно – Все мои уловки раскрыты и даже осознание того что они раскрыты само по себе раскрыто как уловка – Море, кажется, кричит мне: «СТУПАЙ К СВОЕМУ ЖЕЛАНИЮ НЕ БОЛТАЙСЯ ЗДЕСЬ» – Ибо в конце концов море наверное вроде Бога


Отличное место, но несколько сумасшедшее, в частности потому что художник Лэнни Медоуз, меломан, выставил хай-фай-колонку на кухню, а пластинки ставит у себя в комнате, так что не успеет очередной повар сосредоточиться над своим маллигановским жарким, как ему на голову обрушиваются стравинские динозавры – А по ночам праздники битья бутылок, ими обычно заправляет псих Паскаль, душа-человек, пока не нажрется – Короче полный дурдом, ровно такими журналисты пытаются изобразить битников, но при всем том безобидное и приятное сборище молодых холостяков и вообще удачное воплощение хорошей идеи – В какую комнату ни заглянешь – найдешь специалиста


Короче все на свете настолько необходимо, что вообще нинасколько не нужно, ну, скажи?» – (и, конечно, я полностью согласен).


Он хочет спрятать лицо в ладонях и взывает о прощении, но знает: прощения нет – Не то что лично он не заслуживает – прощения нет как такового – Ибо смотрит он в синее небо, а там лишь пустота корчит ему огромную гримасу – Смотрит на мир, а мир кажет ему язык и, снявши маску, глядит в ответ пустыми красными глазищами, такими же как его собственные – Он видит как вертится земля, но это не имеет никакого значения – Один неожиданный звук за спиной, и он рычит в бессильной ярости – Рвет ворот засаленной рубахи – Хочется тереться лицом обо что-то чего нет. Носки сплошная липкая слизь – Щетина на щеках чешется от пота раздражая измученный рот – Вывихнутое чувство «никогда», «все кончено», ах – Все, что вчера было прекрасным и чистым, непостижимо обернулось большим куском дерьма – Волосы на собственных пальцах пялятся на него могильной шерстью – Штаны и рубашка прилипли к личности будто обрекая на вечное пьянство – Совесть словно вгрызается в него извне – Белые облака в небе только ранят взгляд – Остается лечь лицом вниз и плакать – Весь рот болит, даже зубами не поскрипишь – Даже волосы рвать сил нет.


«Только трезвому идиоту взбредет в голову восхищаться такой херней» (ибо в некотором смысле пьяница познает мудрость, как сказал Гете или Блейк или не помню кто, «путь к мудрости лежит через излишество») – Но в таком состоянии можно лишь сказать: «Мудрость это просто такая болезнь» – «ХРЕНОВО мне» – мычу я деревьям, лесам вокруг и скалам вверху, отчаянно озираюсь, всем наплевать –


Я смотрю на него и понимаю, что ему не интересно становиться писателем, сама жизнь настолько священна для него что с ней ничего не нужно делать, кроме как просто жить ее, писательство всего лишь мысль вдогонку, царапина на поверхности – Но если бы он только мог! если бы только начал!


О я понимаю ты писатель и много страдал, но иногда ты такая сволочь… но я понимаю ты ничего не можешь поделать, я знаю ты на самом деле не сволочь просто страшно искалечен, ты мне объяснял почему… но ты вечно ноешь как тебе хреново, а о других не думаешь, Я ЗНАЮ что ты ничего не можешь поделать, такая забавная болезнь она у многих из нас есть только некоторые ее лучше скрывают…


На рассвете я еще раза три чуть не погрузился в сон, но клянусь (и вспоминая это я до сих пор не в силах понять что же это было тогда в Биг Суре) мальчишка как-то каждый раз умудрялся топнуть в самый момент засыпания и я немедленно просыпался в свой кошмар, который строго говоря и есть явленный мне кошмар всех миров, и я в полной мере это заслужил всей этой беспечной болтовней о страдании в своих книгах.
Книги, фиги, после этой истории мне больше всего захотелось, если выкарабкаюсь, пойти работать на мельницу и заткнуть наконец свою пасть.


Я поживу несколько дней у Монсанто, он будет улыбаться и учить меня быть некоторое время счастливым, мы будем пить сухое вино, а не сладкое, проводить тихие вечера у него дома – Придет Артур Ма и будет тихо рисовать сидя рядом – Монсанто скажет: «Вот собственно и все, не напрягайся, все в порядке, не принимай близко к сердцу, все и так достаточно плохо без погружения в воображаемые умозаключения, сам же всегда говорил» –

* * *

Уильям Берроуз — «Кот внутри»

Вспоминаются слова Берроуза по Керуаку: «Давай просто избавимся от дерьма». Напомню, что под «избавлением от дерьма» подразумевалось писательство как таковое.
Так вот – не вижу ни малейшего смысла расковыривать чьё-то дерьмо и давать ему оценку. Достаточно того, что я уделила этому (в смысле, чтению) время. И не испытала негативных чувств.
Это немного сбивчивая, грязно-сентиментальная исповедь, автобиографическая коротенькая повесть, лоскутное одеяло жизни, составленное из кусочков, в которых так или иначе мелькали кошки. Такое маленькое напоминание самой себе, откуда в моём инстаграме взялась фраза «Я кто угодно для кого угодно, кто любит меня». Возможно, её стоит оттуда убрать.

*и просто не сдержалась*