присказкаДва кусочка "Поляриссимы" в давних пор лежали в черновиках, и вот только сейчас мне удалось их закончить. Поздравляю себя)
Первый кусок — завуалированное КитаЗё (хд), пришедшее на ум в тот самый момент, когда я решила, что Нандзё нужно быть писателем. В то время я читала Мураками, этого ужасно-прекрасного графомана, так что прошу в некоторой части содержания текста винить исключительно его.
Второй кусок — КугаТен, потому что я так и не поняла, как умудрилась саму себя обделить любимым пейрингом. В голове не укладывается.
Все фаноны — мои, оос — персонажей, который может быть, потому что это всё-таки уже фанфики по фанфику)
* * *
"Мой любимый герой"Звонок не работал.
Рен чертыхнулся, в сердцах даже замахнулся на дверь ногой, но сдержался, притопнул только, с недовольством цокнув языком и похвалив себя за сдержанность. Всё же полез в сумку за ключами – у него были запасные.
И кто сказал, что всегда нужно разыграть трагедию, прежде чем прийти к очевидному решению? А-а, собственно, сам Коки и сказал, литератор хренов.
В расстроенных чувствах Рен никак не мог попасть в замочную скважину, спустя несколько секунд возни, предчувствуя долгожданный успех, по инерции шагнул вперёд, вслед за ушедшей в пустоту рукой. Дверь распахнулась, в ноздри ударила горько-сладкая смесь запахов. Рен сморгнул выступившие на раздражённых глазах слёзы, а в следующее мгновение увидел перед собой девушку, из одежды на которой было одно только полотенце. Придерживая дверь и улыбаясь, она подняла тонкую руку в приветственном жесте и ничем не сдерживаемая махровая ткань целеустремлённо поползла вниз. Лишь чудо удержало её на груди.
На счастье, чудеса не покинули их жизнь после окончания школы.
– Привет, Рен, – сладко пропела незнакомка, помахав наманикюренными пальчиками. – Ты ведь Рен, правда? Коки сказал, что ты придёшь.
– Интересно, что он ещё сказал.
– Много всего. И предупредил, что ты будешь хмуриться, но бояться тебя не стоит.
Источником сладкого – фруктового, химозного – запаха была девушка, раскрасневшаяся и распаренная после душа. Дорожки воды сбегали по её ключицам в ложбинку между грудей – Рену пришлось приложить усилие, чтобы оторвать от неё взгляд. К другим выдающимся достоинствам девушки относились длинные чёрные волосы, выразительные губы, искрящиеся озорством тёмные глаза под длинными ресницами и выразительными стрелками бровей. От типичной японки её отличал лишь высокий рост и иной разрез глаз. В телосложении в целом просматривалось что-то экзотическое. Добавить кричащий макияж и такую же одежду – представив её воплощённый образ, Рен обрёл вместе с навязчивой фантазией и понимание того, чем она могла привлечь Коки.
Это была его профдеформация после многолетней дружбы. Расплата за знание.
– Меня зовут Майко.
– Для протокола нужна и фамилия.
– Аха-ха! Ты такой смешной!
Закрыв за собой дверь и пройдя в коридор, наклонившись, чтобы снять обувь, Рен машинально отметил наличие рядом с парой высоких лакированных ботфортов изящных босоножек на высоком каблуке, ярко-розовых, едва ли не святящихся в полумраке.
Смутная догадка подтвердилась в следующий миг.
– Май-чан, ты не видела мои трусики?
– Ай, ты такая растяпа!
– Вообще-то это их с меня снимала! Может, соизволишь вспомнить, куда ты их кинула?!
Вздохнув, Майко углубилась в квартиру, скрывшись за поворотом, в то время как из-за двери ванной высунулась взъерошенная светлая головка, вслед за которой на коридор едва не выскользнуло и прилегающее к ней обнажённое тело. Но, заметив Рена, девушка смущённо ойкнула.
– Ах, ты, наверное, Рен? Точно-точно! Коки так много о тебе рассказывал, хи-хи.
Рен прикрыл глаза, словно бы для того, что сосчитать в уме до тысячи, но спустя два счёта осознал, что не чувствует ничего. Всё слишком знакомо и как обычно, точно он и из дома не выходил. В бурные юношеские времена своих сестёр Рен как только не обзывал. Но буквально шлюхами они никогда не были. Впрочем, Рен не хотел этого знать.
– Да, это я. И я откручу Коки голову за то, что он слишком много болтает.
– Прости его, он же это любя.
– Я тоже любя.
– Ты и правда очень забавный!
Сказав это, Ай скрылась в ванной, но напомнила о себе снова, крикнув оттуда:
– Май-чан, полотенце!
Рассерженной фурией Майко пронеслась мимо Рена, когда тот достиг гостиной. За его спиной хлопнула дверь ванной, а перед ним раскинулся хаос.
Коки сменил множество квартир с тех пор, как занялся писательством. «Для создания атмосферы», – говорил он. Разумеется, он должен был говорить нечто подобное. Очередным его приобретением стала эта, классической планировки в захолустном районе, с кухонным закутком и пустым квадратом жилой комнаты, в которой больше всего места занимали два развороченных футона. Перед окном стоял письменный стол с аутентичной пишущей машинкой рядом с чужеродно выглядящим ноутбуком. Оставшееся место занимали коробки. Пола видно не было за листами, одеждой, упаковками из-под еды, бутылками, окурками. Стоящий в комнате запах невозможно было описать – смесь индийских благовоний, японского экзистенциального кризиса и общенациональной вони разгромного проигрыша здравого смысла алкоголю, сигаретам и сексу, – он завивался выразительными узорами и фигурами под потолком. И посреди всего этого – Нандзё Коки, увлечённый литератор, лауреат молодёжной премии и автор пока только одной книги, но уже бестселлера. Сидящий за столом в позе мыслителя, взгляд его был обращён к занавешенному окну и яснее ясного представлялся предмет его мыслей: вычисление усилия, которое необходимо приложить, чтобы заставить себя встать и открыть его.
Рен ознаменовал своё явление тяжёлым вздохом, с которым пересёк комнату. Он распахнул шторы и открыл окно, впустив в комнату свет и воздух, прохладный и свежий. Ночью шёл дождь, закончившись лишь под утро, молодая зелень источала лёгкий аромат, в зацветающих кустах тянули трели птицы. За пределами комнаты вовсю буйствовала весна, в то время как в логове Коки свирепствовало что-то иное, что при дневном солнце сжалось и спряталось в угол, вместе с чем, столь старательно воссозданный хаос обратился в банальный бардак. От резкого света Коки зажмурил веки, хотя поприветствовал Рена с улыбкой, приобретя сходство с большим светло-серым котом. Сейчас эта скотина осознает появление небезразличного человека, запросится гулять и жрать, ведь всю ночь не спал и мнил себя демоном.
– Прости, Рен, я не учёл того, как много потребуется девушкам времени на сборы. Они скоро уйдут, не переживай.
– Я даже не знаю, что я хочу сказать тебе в первую очередь.
– Поинтересуйся, как у меня дела, мне будет приятно.
– Не уверен, что хочу это знать.
– Ох, не дуйся. Ничего не было. Я только смотрел. Мне нужно для работы, сам понимаешь.
– Не понимаю.
– Поймёшь, я ещё расскажу подробнее. Решил начать новый цикл, испытать себя в детективном жанре. А мёртвые ночные бабочки, сам знаешь, классика.
– Ты их и убивать собрался?
– Что ты! Я? Конечно нет. Так далеко заходить я не планировал. Просто хотел пообщаться. Очень интересно.
– Охотно верю.
– Мне просто очень нужен новый материал. Я влюблён в главного героя, не терпится начать о нём писать.
– М-м…
От дальнейших слов Рен воздержался, вместо этого стал при свете обозревать бардак, в уме прикидывая наиболее эффективные способы борьбы с ним. Коки ему нисколько не мешал, хотя его убрать отсюда тоже хотелось.
Одно из величайших разочарований в жизни Рена была связано с тем, что он так и не научился игнорировать Коки, находясь с ним в одной комнате.
Таким образом, Рен сосредоточенно пыхтел, разгребая завалы, а Коки увлечённо разглядывал узоры уплывающих через окно зловонных облаков, когда из ванной выплыли девушки.
– Ладно, мальчики, мы уходим! Отлично провели время.
– Ты помнишь, Коки, экземпляр книги с автографом!
– В следующий раз попробуем вчетвером.
– Чао!
Майко клюнула Коки в щёку, а Ай отправила ему воздушный поцелуй – Рен поспешно ушёл с его траектории, но девушка не растерялась и отправила ему персональный в двойном объёме.
В прихожей погас свет, скрипнула дверь. Какое-то время был слышен цокот каблуков по коридору и переговаривающиеся женские голоса. Рен покачал головой.
– Что ж, пожалуй, завтракать мы будем не здесь. Развлеки себя чем-нибудь, пока я привожу себя в порядок.
«Я уже и так себя развлекаю», – едва не огрызнулся Рен. И почему сдержался?
Коки вышел из комнаты нетвёрдой пружинистой походкой, оставляя за собой шлейф перемолотых в чертогах разума мыслей. Чёрные завихрения цеплялись за полы его халата, соскальзывали и терялись на полу. Рен вздохнул снова, отыскал на кухне пакеты и принялся собирать мусор.
Хотя Рен и не жаловал пути обретения другом вдохновения, стремление Коки к исследованию нового и получению опыта во всевозможных областях вовсе не было ему не по душе. «Он совсем как Рохан!» – поделился соображениями Изуми, но Рен их не понял. В действительности видеть Коки увлечённым по ощущениям было похоже на аттракцион, что-то из разряда азартных увлечений, вызывающих восторг. Ещё в школе Рен сильно к ним пристрастился.
С Коки происходили метаморфозы, когда он писал. Очень скоро ему отказали привычные опрятность и порядок, на смену которым пришёл творческий хаос. Он стал намного менее брезгливым и приобрёл интерес к экспериментам. Но пределов разумного не переступал практически никогда и чувства стиля не утратил, всё ещё щепетильно относясь к своей внешности. Из ванной он вернулся посвежевшим и с уложенными волосами, оставив там и всю одежду. Собирая с пола листы, Рен проследил за тем, как чужие мокрые ступни прошествовали мимо, поднял взгляд, чертыхнулся снова, но сдержав негодование внутри. И молчал, пока Коки возился у шкафа, гремя вешалками. Вновь поднять взгляд Рен рискнул, лишь когда по доносимым звукам убедился в том, что Коки натянул на себя джинсы. Он застегивал чёрную рубашку и волосы закрывали половину его лица.
– Опять оброс.
– Возьмёшься навести порядок?
– Это зависит от твоего поведения.
– Пойдём блинчики есть. Я ведь обещал, верно?
Рен точно помнил всё то, что Коки когда-либо ему обещал. Блинчики в списке... были, верно. Хотя появились они в нём давным-давно. Рен не уставал удивляться тому, что то, что он помнил, помнил и Коки.
Собранные листы Рен сложил у стола, прижав для надёжности камнем: его Куга приволок с Окинавы и презентовал в качестве папье-маше. Оно вполне могло бы стать орудием убийства. Коки наверняка об этом думал.
– И что ты там снова выдумал? – спросил Рен. Он уселся у окна, прислонившись спиной к стене.
– Заинтригован?
Даже не глядя в его сторону, Рен знал, что Коки смотрит на него, сузив свои хитрые глаза и улыбаясь.
– Интересно, что там у тебя за новая любовь.
– А ревновать не будешь?
– Посмотрим.
Коки усмехнулся, приблизился, склонившись над ним с протянутым рукой.
– Помоги, пожалуйста.
Рен взял из рук Коки часы и застегнул их на его запястье, даже не сказав, что тот мог и сам это сделать. Бессмысленно было говорит подобное: если Коки не делал того, что мог, значит не хотел. Вместо этого он воспользовался предлогом подобраться вплотную и заглянуть Рену в лицо. Тот уже давно привык к этому гипнотическому пристальному вниманию. Не отвернулся, лишь запрокинул голову назад, глядя на Коки из-под опущенных ресниц. На лицо падал свет и он знал, что это добавило оттенков в зелень его глаз. Пусть любуется, ему не жалко.
– Я сомневался, но теперь точно знаю, что у моего героя будут твои глаза.
– Только глаза?
– Я ещё думаю.
Коки отодвинулся, накинул пиджак, распределил по карманам ключи и телефон, тем самым обозначив свою готовность выходить. Напоследок повертел в руках пачку сигарет, но оставил её на столе, выбив одну. Зажёг и глубоко затянулся, глядя на Рена, окаймлённого стылым утренним светом.
– Возьми.
– Что? Я же не курю.
– Просто возьми, затянись разок. Хочу посмотреть, как ты это сделаешь.
Рен покачал головой с деланным недовольством, взял сигарету в руки, она была тёплой и приятно грела пальцы. Рен подержал её между большим и указательным, но к губам поднёс, легонько сжав указательным и средним. Осторожно вдохнул, большим пальцем ощутив нагрев фильтра у основания. Вкус дыма не был приятным, но ощущение тепла на кончиках пальцев ему даже понравилось.
Вернув сигарету Коки, Рен наткнулся на его взгляд, тот самый, который появлялся у него в те моменты, когда пальцы начинали дрожать от желания записать пришедшие на ум слова. Он беззвучно шевелил губами несколько мгновений, сохранил сказанное, запомнил, улыбнулся с довольной улыбкой. С сияющими глазами, точно восторженный мальчишка, он сказал:
– Я хочу такой сериал.
* * *
"Сколько-то шагов до счастливого финала"Несмотря на весь пройденный путь, Куга вовсе не ощущал себя человеком, осуществившим мечту. Правильно говорил Хошитани: в действительности мало что изменилось, за исключением того, что в новом статусе было некомфортно. Куга многое бы отдал, отдал бы всё – только позвольте ослабить стягивающий горло галстук.
Находясь посреди нарядной возбуждённо гудящей толпы селебрити и сочувствующих под яркой идеально отлаженной иллюминацией, впервые в костюме гостя, а не официанта, Куга не испытывал ни капли удовлетворения по этому поводу. Он просто был не в духе. Предвкушение очень скоро сменилось досадой: какой во всём этом смысл, если он здесь один?..
Формально это было не так, но по внутренним ощущениям – именно так.
Мечта сбылась, и ей на смену пришло опустошение, на дне которого неприятным осадком обреталась мысль-сожаление: «Лучше бы мечта оставалась только мечтой». Ведь в её невозможности вечность, в которую они все так верили.
– О-ох, боже мой! – донёсся до ушей Куги трагический полушёпот. Саотомэ выглядел ослепительно в светлом, розовом, жемчужном и Куга избегал смотреть в его сторону, а погрузившись в апатию, так и вовсе умудрился о нём забыть. – Ты меня с ума сведёшь. Ну хоть самую малость приподними губы, улыбнись, попытайся, приложи усилие. Распугаешь ведь всех!
– Ха-ха, да всё в порядке, Риц-тян! Сам хоть не хмурься, это слишком очаровательно, – по своему обыкновению Футаба генерировал сверхинтенсивный оптимизм, похожий на диско-шар в своём щедро усыпанном стразами костюме, отбрасывающий разноцветные блики во все стороны. Можно было подумать, что это была персонально его вечеринка. – Пойдём лучше посмотрим, чем кормят!
Ненавязчиво уводя приятеля в предобморочном состоянии под локоток, Футаба украдкой подмигнул Куге, не парься, мол, расслабься мол, всё классно ведь. Куга провожал неразлучную парочку остекленевшим взглядом, вдруг испытав странную потребность услышать чей-то ехидный комментарий, да пусть бы даже обычное «яре-яре» Цукигами или нервный смешок Наюки – этого было бы достаточно, чтобы воспрянуть духом и взглянуть на ситуацию с более позитивной точки зрения.
Но Наюки учится, помогает сёстрам, помогает родителям и вместе с Угавой работает над сценарием готовящейся телевизионной программы. А Цукигами – чёрт знает где, предположительно, где-то с братом, занимается чёрт знает чем. Ещё год или два назад Куге и в голову бы пришло, использовать слова «чёрт знает что» в одном предложении с упоминанием Цукигами – редким человеком из его окружения, который использовал планеры по назначению и умудрялся списывать ежедневники, рассчитанные на три года, за двенадцать месяцев.
– Пойдёмте, что ли, и мы посмотрим, чем кормят, Куга-сэмпай. Хотя в меня и крошки не влезет.
Единственный, кто выглядел ничуть не лучше Куги, – Мирай. Будучи неунывающим живчиком по умолчанию, перед первым своим выходом в свет, спровоцированным успешным кинодебютом, он явно переволновался и теперь места себе не находил, похожий на шарнирного человечка в руках ребёнка-садиста. То и дело притоптывая нервно, но ритмично, затравленно озираясь с горящими глазами и заламывая руки, он, тем не менее, оказывал на Кугу благотворное влияние. Потому что был кучерявый, как Наюки, энергичный, как Хошитани, вдумчивый как Цукигами и, главное его достоинство, ничем не напоминал Тенгендзи.
Когда Тораиши и Китахара по разным причинам сошли с дистанции, в жизни Куги настал краткий момент затмения – захотелось вслед за ними всё бросить, уйти в тень. «Это всё не твоё, парень, не то, чем ты грезил, никакая это не мечта, отступи», – говорил ему внутренний голос. Но голос сердца был с ним не согласен, то и дело возрождаясь из космической пустоты: «Мы не умеем отказываться от мечты». Он так часто об этом забывал, но заветы юности всегда жили в нём, составляя значительную часть сознания. Точно в подтверждение верности любой борьбы на горизонте, откуда ни возьмись, появился Мирай Секай. Пригретый Футабой под его надёжным крылом, он преследовал какие-то свои смутно-невозможные цели. Он был учеником Хошитани, в полной мере перенявшим его философию и приумножившим её своим собственным светом. Пусть Куга и не сразу вспомнил его имя, когда увидел впервые спустя несколько лет, сплоховать перед ним таким светлым, сияющим, восторженным мальчишкой было бы преступлением. Куга бы себе этого не простил.
Другие люди всегда были удобными причинами, ровно как и оправданиями, – это было вовсе не то открытие, которое Куге хотелось совершить. Просто в моменты слабости, оставаясь наедине с самим собой, он понимал, что ему себя недостаточно. Поэтому ему были нужны Тораиши и Китахара рядом. Поэтому стал важен кто-то вроде Мирая, когда те оставили его. Иначе бы он остался один на один с мечтой, и это свело бы его с ума.
Мирай оглядывался вокруг со смесью страха и любопытства, похожий на молодого игривого кота, точно забыв о том, что сказал Куге несколько секунд назад. В словах была его сила и он расслаблялся, когда возвращал себе контроль над языком – есть чему завидовать. Куга обычно, чем больше говорил, тем сильнее сомневался. Ему даже пришлось откашляться, прежде чем начать говорить.
– Ну… гхм… если мы хотим поесть, следует поторопиться, Саотомэ-сан и Футаба-сан ждать не станут.
Подпрыгнув на месте, Мирай с растерянной полуулыбкой обернулся к Куге.
– О-о! А я почти поверил, что вы намерены весь вечер промолчать, Куга-сэмпай.
– Проигнорировать тему еды оказалось выше моих сил.
Мирай пристально рассматривал его лицо, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, – Куга приподнял бровь в немом вопросе.
– Ой! – Мирай сконфуженно хохотнул. – Нервирую вас? Простите. Я просто подумал, что вас действительно сложно понять. Я, знаете ли, горжусь своей способностью читать людей. Но, глядя на вас, сэмпай, я одновременно ни в чём не уверен, но и причин для сомнений не вижу тоже. Так странно.
– Что ж, – Куга пожал плечом, обвёл взглядом людей вокруг. – Практикуйся лучше.
– Чувствую, если понаблюдаю за вами ещё немного, разгадаю одну из загадок вселенной.
– В самом деле?
– А может и две, если повезёт.
Загадочно улыбаясь, Мирай ушёл спиной вперёд в сторону столов с закусками, лишь чудом разминувшись с официантом, в следующее мгновение рассыпавшись перед тем в сложносочинённых извинениях. Шу хотел последовать его примеру, но задержался, пропуская мимо пару нарядных женщин, наградивших его своим непрошенным вниманием и томными усмешками. Раздосадованный, он сделал шаг и вдруг замер – в следующий миг сквозь шум множества голосов услышал слова:
– О-о, Тенгендзи-сан, вы всё-таки решили почтить нас своим приходом! А мы как раз спорили, появитесь вы или нет. И молодой наследник тоже с вами, очень рады видеть!
– Взаимно.
– Рад видеть вас в добром здравии, Накамура-сан.
– Ах, ну что может быть отраднее для старика, чем добрые слова молодого юноши.
Внутри всё замерло. Посреди людского потока Куга обернулся, не чувствуя опоры под ногами.
Он увидел его впервые за три года. В это сложно было поверить. Он почти не изменился.
«Тенгендзи…»
Ноги сами понесли его вперёд, через толпу, что вдруг нахлынула, точно волна, – всего лишь десять шагов и он поравняется с целью, достигнет финишной черты.
Но что произойдёт после этого?..
Куга остановился, не сделав и шага. Повернулся спиной и поспешил затеряться в толпе.
…Если бы Тенгендзи заметил его, окликнул бы?
Так ведь обычно и бывает? В фильмах, сентиментальных мелодрамах, которые он так часто смотрел с матерью или Тораиши, один видит другого и зовёт – через дорогу, улицу, мост, в солнечный день, ночь, дождь, апокалипсис – люди находили друг друга, потому что так было нужно. В детстве и такие сцены Куга разыгрывал тоже, никогда не стеснялся, зная, что маму это тронет.
В действительности всё было иначе. Если ты по-настоящему захочешь спрятаться, тебя никто не найдёт.
Миновав ярко освещённую площадку, словно бы обозначающую разрешённые границы праздника, мимо сцены, за пышные цветущие кусты и зелёное ограждение.
«Ты ведёшь себя по-детски», – увещевал один голос, очень похожий на голос Китахары.
«Заблудишься ведь», – вторил ему другой. То точно был Тораиши.
Но Куга знал дорогу. Точнее, знал, что спустя годы идёт по следам Цукигами, который всегда испытывал желание спрятаться в таких местах. Отцветающие магнолии над прудом, увитая виноградом беседка, рассеянный тусклый свет светильников, тонущий в густой листве зелёной ограды – перед глазами ожила увиденная в прошлом фотография, давным-давно сделанная Цукигами. То же самое место, что совсем не изменилось со временем. Даже время года то же – снова лето.
Вместо того чтобы стыдиться себя и своих чувств, он мог сжать их в кулаке, подавить силой воли, и приблизиться к нему, не выдавая мыслей, вежливо поприветствовать, насладиться изумлением и, быть может, чем-то ещё, что он не успеет скрыть.
Вот он я, достигший твоего уровня, стою рядом. Догнал.
Вместо этого он повернул назад.
Куга присел на ступени беседки, уткнулся лбом в сомкнутые на коленях руки.
На фотографии Цукигами на этом самом месте сидел Тенгендзи.
То, чего Куга всегда хотел, не догонять, не опережать, не побеждать. Просто быть рядом.
И утратил возможность добиться и такой малости, потому что…
…почему?
Быть рядом с ним означало постоянно находиться в движении. А у них был разный темп. И лишь сейчас Куда подумал, что, быть может… вовсе не Тенгендзи двигался быстрее. Всё это время топтался на месте, не менялся и… ждал.
Слишком много многоточий. Они делали образ Тенгендзи уязвимым, в то время, как Куга думал, что до сих пор злится на него. Но злился только на самого себя.
– Куга!
– …
– Это и правда ты. Я сначала глазам своим не поверил.
Куга не поверил ушам, но подняв лицо, действительно его увидел. Возникший из-за зелёной ограды, уронивший свою полутень к его ногам. Свет за спиной освещал его фигуру, смазывал контуры и сгущал тени, переливался в волосах. Ещё шаг – и низкие декоративные светильники раздробили тени, Куга смог лучше рассмотреть белое лицо.
– Тенгендзи.
У рассказчика в голове Куги был смешливый голос Мирая, который пародировал манеру речи Цукигами. Он озвучивал предполагаемую предысторию сдержанно-ироничным тоном. Дело было так: Тенгендзи по своему обыкновению приехал на званый вечер, даже не уточняя, звали ли его, вместе с отцом, дядей и парой наставников. Он готовился вдохновенно скучать по Тавиану, мысленно сетовать на жизненную несправедливость и вести себя корректно и вежливо по отношению ко всем, кто окажется достаточно учтив, чтобы поприветствовать его. Он и думать забыл о сумрачных эпизодах из прошлого, что могли отбросить тень на его душевное состояние. Он был в порядке и искренне полагал, что вечер пройдёт без неприятных сюрпризов. Достаточно держать себя в руках и действовать на автопилоте, распыляя сдержанные улыбки и комплименты. Да, да, спасибо, вы чудесно выглядите. Благодарю, ваши слова так много для меня значат. Матушка здорова, обязательно передам ей ваши пожелания. Примите мои искренние соболезнования, Лукреций безусловно был лучшим ящером. Мне очень жаль, что ваша дочь не смогла прийти, я тоже мечтаю с ней познакомиться. Фотография? Какая фотография? Не имею чести вас понимать.
А потом он заметил его. На лице отразилась смесь самых разных эмоций. Точно громом поражённый, он поспешно извинился перед почтенной публикой, что собралась вокруг, устремился за ним, потеряв из виду, возможно, подумал даже, что ему показалось, он перепутал кого-то с ним, наверняка. Его не могло быть здесь. Ведь не могло же?.. Но если это всё-таки он, нужно удостовериться. Он попросту не мог выбросить его из головы. Никогда не мог, по правде.
Но Куга не знал этого, и одной из причин, по которой так озлобился на него вначале расставания, была обманчивая убеждённость, что мог. Выбросить из головы, сделать вид, что ничего не было, ничего настолько важного, чем нельзя было пренебречь.
– …Прости. Мне не следовало… идти за тобой.
Куга не знал, какие эмоции испытывает, но эта вырвавшаяся наружу реплика, нечаянным выпадом резанувшая воздух между ними, заставила его горько усмехнуться.
– Да… Очень странно слышать это от тебя.
Он не хотел, чтобы это прозвучало зло, но получилось только так.
Вереница, очевидно, не самых приятных эмоций отразилась на лице Тенгендзи, мимолётом, проскользнула и исчезла, и обида, и злость, как спугнутые ветром тени. Но Куга не собирался его жалеть.
Кто-то из них был виноват перед другим. Может быть, виноваты были оба, и обоим следовало за что-то извиниться. Может быть, даже за всё, что было, не было, и пошло не так. Но школьные годы представлялись чем-то столь далёким… Неужели полученным в те времена обидам действительно стоило уделять столько внимания? Разве это не глупо? Какой прок пытаться быть услышанным теперь, когда время безвозвратно упущено. Дружбы у них не вышло. Любви тоже. Так что теперь? Не лучше ли отбросить все безнадёжные попытки построить что-то целое из осколков, придумать невозможную модель и самого себя обмануть в её дееспособности. Ничего не получится.
Сильнее всего Куга злился на Тенгендзи за то, что тот думал так уже в самом начале. И всё равно уступил ему, сдался под напором, напуганный возможностью по-настоящему потерять всё. Куга много извинялся за это, потому, в частности, что для него самого подобный напор был удивителен. Он стремился к тому, чтобы стать для Тенгендзи особенным, выбрав короткий и опасный путь. У них было мало времени.
«Иногда мне кажется, что ты просто позволяешь мне себя любить. А я продолжаю, чтобы узнать, где предел дозволенного».
«Предел там, где начинается вред».
«…Я не думал, что у тебя найдётся готовый ответ».
У него был готовый ответ. Он держал его в голове всё то время, которого было так чертовски мало.
А потом инициировал разрыв, ничего толком не объяснив.
Не то чтобы Куга слушал, правда.
Последние годы он гнался за смутным образом, который сам себе придумал.
Ему нечего было сказать хозяину аватара. Он понял это только сейчас.
Должно быть, не он один.
Тенгендзи молчал. Мучительно хотел уйти. Отчаянно хотел остаться. Жалел о том, что поддался порыву, гадал, как обратить время вспять. Кто знает, что было у него на уме. Куга не хотел смотреть на него, не хотел увидеть борьбу на его лице. Не хотел вновь испытать то самое чувство.
Нежелание сдаваться в безнадёжной ситуации.
Внутри снова начала клокотать злость. Куга знал, что если Тенгендзи нарушит молчание, что бы он ни сказал, это выведет его из равновесия.
Стоило убежать ещё дальше. Пример Отори-сэмпая явно свидетельствовал о том, что это могло сработать. Тем более, что Тенгендзи не Хошитани и не стал бы преследовать его столь неистово. Он ведь даже Цукигами отпустил.
И остался один. С верой в то, что всё конечно. И вечность тоже.
Вдох, выход.
Не его, чужие.
Затерявшиеся в шорохе листвы.
Сладкий тёплый ветер.
Чернильные сумерки.
Начало лета.
Снова влюблён.
Куга подарит эти строки Нандзё на его день рождения в качестве эпиграфа для будущей книги.
«Занавес».
Слова могли быть любыми. Звучит что-то несмелое вроде: «Что ж, рад был повидаться».
И Куга не может смириться с тем, насколько глупо эту звучит. Они, в самом деле, позволяют событиям развиваться таким образом? Так глупо? Словно в слезливой мелодраме с плохим концом?
Вдруг он вспомнил. Едва различимый шёпот – горячее дыхание в темноте, больше часть сна, чем реальности. Сна, в котором они были честны друг перед другом, искренние в свих чувствах. Крохи истины, который каждый из них мог себе позволить лишь тогда, когда думал, что другой не слышит. Все признания, все обещания – всё то, что они прятали в глубине при свете дня.
Один единственный раз Тенгендзи произнёс эти слова.
«Не дай этому закончиться».
На самом деле они означали – «Не дай мне всё закончить».
– Подожди.
Тенгендзи остановился.
– Я не найду дорогу обратно без тебя.
Тенгендзи растерянно хлопал ресницами, прежде чем выдал сконфуженное:
– На свет пойдёшь.
– Я думал о том, чтобы остаться здесь и ждать, когда всё закончится. К тому времени свет погаснет. Я усну, замёрзну и умру, а ты будешь виноват.
– Тебе так хочется винить меня во всём?..
– Мне хочется, чтобы ты взял на себя ответственность.
«Я здесь из-за тебя».
Куга посмотрел на Тенгендзи и перехватил его ответный взгляд – его глаза расширились на мгновение, удивлённо распахнулись, словно он услышал то, что Куга лишь подумал.
Смущённо кашлянув, приблизившись на шаг и всё равно оставив между ними ещё пять, Тенгендзи сказал:
– Насчёт этого… Всё не находилось случая… Поздравляю с дебютом, очень нетривиально вышло.
Куга сардонически усмехнулся, откинув голову назад.
– Наверное, ты хотел сказать «шумно»?
– Хм, – пробормотал Тенгендзи, напуская на себя задумчивый вид. – Скандал, потом другой, из трёх участников группы остался один. М-м… Да, возможно я хотел сказать именно так.
Куга усмехнулся.
– М-да. Доставили мы Саотомэ-сану хлопот.
– Наверняка, – согласился Тенгендзи. – Но если для тебя это что-то значит, я правда думаю, что ты хорошо поработал.
Украдкой взглянув на Тенгендзи, Куга увидел именно такое его лицо, какое успел представить в уме. Смущённо-самоуверенное – только Тенгендзи, хваля кого-то, умудрялся звучать так, словно речь шла о нём самом. В этом он тоже не изменился.
Куга протянул руку и держал её на весу, пока Тенгендзи не сообразил, чего от него хотят. Его пальцы подрагивали, когда они пожали ладони друг друга.
Хорошо. Уже близко, но всё ещё недостаточно.
– Спасибо, – скромно поблагодарил Куга.
– Пожалуйста, – высокомерно отозвался Тенгендзи.
– Ты всё так же легко краснеешь…
Это вырвалось против воли, Куга не планировал, и, глядя на ошарашенное лицо Тенгендзи, сам ощутил смущение. Но это было правильно.
Куга не отпустил его руку, а Тенгендзи не предпринимал попыток вырваться. Это был хороший момент, чтобы сказать что-то откровенное.
– Не похоже, что есть что-то, что я или ты хотим сказать, да?
Куга задал вопрос, не глядя на Тенгендзи. Всё своё внимание он сконцентрировал на их руках, большим пальцем оглаживал выступающие костяшки его пальцев. Тенгендзи отступил на шаг, но позволил Куге держать его за руку. Ему не хотелось его спугнуть. Невольно вспомнив прошлое, он подумал о том, каким безбашенным был тогда, не боясь ранить, оскорбить, пойти против чужой воли, боже, да он вёл себя ужасно. И всё равно, среди всех слов, которые они доверяли лишь тишине сна, звучали признания в любви. Теперь Куга думал, что не заслужил их.
Пальцы соскользнули, и он почти отпустил руку Тенгендзи. Электрический разряд пронёсся сквозь его тело через разорванное касание. В этот самый миг Тенгендзи сказал:
– Но есть что-то, чего мы не хотим говорить.
Сердце зазвучало в ушах. Куга и не заметил, как задержал дыхание.
– Вроде… Мне жаль? – произнёс. И вдруг стало так легко.
– Угу, – Тенгендзи слабо кивнул. – А ещё – прости.
– Я надеялся тебя увидеть.
– Я обрадовался, увидев тебя.
– …Я скучал.
– Я не думал, что ты будешь по мне скучать.
– Ты совсем не изменился.
– Я совсем не изменился.
– …Слышал что-нибудь от Хошитани?
Впервые посмотрев друг на друга, они одновременно прыснули со смеху.
К чёрту.
Куга поднялся, резко дёрнул Тенгендзи за руку, прижав к себе, крепко-крепко обнял, вдыхая запах его волос.
Что-то пряное, сладковатое, яблочное. Такое знакомое. И сам Тенгендзи в его руках ощущался так знакомо. Так правильно.
«Я не хочу его отпускать. Я никогда этого не хотел. Мне всё равно, насколько это правильно или неправильно. Правильные вещи не долждны причнять такую боль. И я не хочу её видеть в его глазах снова».
– Ты меня задушишь.
– Если честно, я мечтал об этом все эти годы.
– Не поставить меня на колени и заставить извиняться?
– Хм, больше похоже на твою мечту.
– Ничего подобного!
– Я тебе не верю.
Их могли увидеть. Кто угодно, устав от духоты и пышности, мог бы начать искать укромное место вдали от шума и света. Этот кто угодно нашёл бы их. А им было всё равно.
Пока.
Куга точно знал, что Тенгендзи считал неприемлемым и эта ситуация входила в топ-3 списка таких вещей. С замиранием сердца он ждал, когда Тенгендзи оттолкнёт его, а он всё не отталкивал. Даже устроился в кольце рук с удобством, только чтобы сказать:
– Знаешь, я всегда мечтал, что однажды появится такой человек, который придёт и заберёт меня отсюда.
– Знаю.
Куга действительно это знал. И напоминал себе об этом не единожды на протяжении последних четырёх лет.
Тенгендзи Какеру, наследник известной театральной семьи, никогда не мечтал изменить судьбу. Но мечтал о встрече с тем, кто поможет ему преодолеть уготованный путь, кто избавит его от одиночества. Куга это давно понял. И считал, что кто угодно подойдёт.
Но никто другой просто не смог.
Пройдя весь этот путь, Куга, наконец, понял, к чему стремился.
– Тебе следует вернуться к отцу и остальным.
– А ты?
– Я сразу за тобой.
Тенгендзи уходил, медленно, словно бы с опаской, но оборачиваться не стал. Прежде чем он скрылся за цветущим кустарником, Куге захотелось позвать его. Специально сделать это каким-нибудь обеспокоенным тоном, чтобы Тенгендзи вернулся и тогда Куга поцеловал бы его. Но вместо этого он пообещал себе, что в этот раз не будет первым, не доставит такого удовольствия, не станет упрощать Тенгендзи жизнь. Пусть страдает, измышляя способ добиться желаемого без причинения морального ущерба.
Он вернулся к гостям, нашёл Саотомэ и Футабу, извинился перед ними. Сообщил расслабившемуся Мираю, что раскрыл тайну. «Какую?» – «Потом расскажу».
Нашёл Тенгендзи в толпе он очень быстро. Тот был словно средоточием света, улыбался так ярко, немного виновато, немного нервно. Кто-то позвал его отца, наставники увлеченно обсуждали что-то друг с другом. Тенгендзи остался один посреди толпы.
Десять шагов. Последние десять шагов, нужно было сделать именно здесь.
Раз, два…
Десять.
– Привет.
Было смешно говорить это. Но Тенгендзи улыбнулся в ответ на приветствие, и в тот момент Куга решил, что достиг цели, в этот раз по-настоящему. Исполнил желание, но опустошения не испытал, потому что делил мечту с другим человеком.
Об этом Хошитани никому не рассказал.
– Ты заставил меня ждать. Невежа.
Куга улыбнулся.
Теперь всё правильно.