twitter.
– Тебе ни за что не дадут быть и великим, и счастливым. – Он вскинул бровь. – Хочешь секрет?
– Хочу. – Таким я его любил.
– Я буду первым. – Он взял меня за руку, приложил свою ладонь к моей. – Обещаешь?
– А почему я?
– Потому что это все – из-за тебя.
пара слов о "Песне Ахилла"
Я думала о том, как бы так максимально коротко изложить свои впечатления от книги и обозначить основные претензии, чтобы попусту не распыляться. Остановилась на этом: первоисточник слишком древнегреческий миф, чтобы описывать его прозой на серьёзных щах, а Патрокл слишком неженка, чтобы ему, как рассказчику, сопереживать.
Поясню: всем авторам, кто берётся адаптировать древнегреческою мифологию в современных текстах, хорошо удаётся любая отсебятина, рассказы о детстве персонажей, их отрочестве и т.д. И здесь по содержанию всё было нормально, даже хорошо местами, пока речь шла о юности героев. Но потом перешли к ключевым событиям, а именно войне за Трою, и тут всё, на мой взгляд, сдулось. Стихотворный текст («Илиада») обладает шармом древнегреческой культуры, ему можно всё простить, просто потому, что он памятник. Но всё то же самое в современном прозаическом пересказе теряет всякое обаяние. Из-за крайней абстрактности происходящего, начинают возникать ненужные вопросы, типа, чё, десять лет сидеть под стенами? типа война такая? и из-за чего? из-за какой-то Елены? чё? а богам какое дело? – в таком максимально быдловатом стиле. Не авторка придумала эту войну, но ей её описать не удалось. Наверное, и не хотелось. Хотелось писать гей-драму двух мужчин. И тут я возвращаюсь к Патроклу. Ну он просто
С другой стороны, если воспринимать книгу, как фанфик, все претензии аннулируются. Ну какие могут претензии к фанфику, я же не совсем зануда. Тем более, написано всё хорошо, к исполнению/переводу никаких претензий. Отдельные кусочки просто волшебны, заключительные главы замечательные, последний абзац мне всё испортил, ну да это вкусовщина. В целом впечатление (от фанфика) сильно исказила дурацкая война. Даже Патрокла я могу принять, ведь он всё-таки по настоящему любил.
Я приучился спать днем, чтобы не клевать носом, когда он возвращался; ему всегда нужно было выговориться, до малейших подробностей описать мне все лица, раны, движения. А мне нужно было его слушать, переваривать кровавые образы, перерисовывать их – плоскими и непримечательными – на вазы грядущего. Освобождать его от этих образов, чтобы он снова стал Ахиллом.