"...saigo wa warau sa"
Мы сумасшедшие из больницы на шоссе, из психокерамической, треснутые котелки человечества.
читать дальше
По-настоящему сильным до тех пор не будешь, пока не научишься видеть во всем смешную сторону.
— Можешь честно предупредить его, что я главный псих отделения уже два года и ненормальнее меня нет человека на свете.
— Мистер Биббит, можешь предупредить вашего мистера Хардинга, что я такой ненормальный, что голосовал за Эйзенхауэра.
— Биббит! Скажи мистеру Макмерфи, что я такой ненормальный, что голосовал за Эйзенхауэра дважды.
— А ты передай в ответ мистеру Хардингу, - он кладет обе руки на стол, наклоняется и говорит тихим голосом, — я такой ненормальный, что собираюсь голосовать за Эйзенхауэра и в нынешнем ноябре!
— Снимаю шляпу, — говорит Хардинг, наклоняет голову и жмет Макмерфи руку.
Мне ясно, что Макмерфи выиграл, хотя не совсем понимаю, что именно.
Тот, кто идет не в ногу, слышит другой барабан.
Надо смеяться над тем, что тебя мучит, иначе не сохранишь равновесия, иначе мир сведет тебя с ума.
Кто тут называет себя самым сумасшедшим? Кто у вас главный псих? Я тут первый день, поэтому сразу хочу понравиться нужному человеку.
Кто бы не вошел в дверь, это всегда не тот, кого хотелось бы видеть, но надежда всегда остается.
Если кто-то хочет тебя прижать, то сильнее всего ты досадишь ему, если сделаешь вид, будто он тебя совсем не беспокоит.
А рано или поздно каждый из нас должен проиграть. С этим ничего не поделаешь.
Прячу глаза - когда глаза закрыты, в тебе труднее разобраться.
На голове у него две большие вмятины, с одной стороны и с другой, - врач, принимавший роды, прихватил ему череп щипцами, когда вытаскивал наружу. Пит сперва выглянул, увидел, какая аппаратура дожидается его в родильном отделении, как-то понял, куда он рождается, и стал хвататься за что попало, чтобы не родиться.
Перемену в человеке замечаешь после разлуки, а если видишься с ним все время, изо дня в день, не заметишь, потому что меняется он постепенно.
Одно знаю точно: ни у кого нет права считать себя самым великим, но, похоже, все только и заняты тем, что всю жизнь кого-нибудь душат.
Такие истории не случаются. Такими историями ты грезишь по ночам, когда лежишь без сна, а потом боишься рассказать их своему психиатру.
Прячась в уборной от санитаров, я глядел в зеркало и удивлялся, что кому-то удается такое неслыханное дело - быть собой.
Покуда не попробовал, никто не докажет мне, что я не могу.
— Эти посиделки с групповой терапией всегда у вас так проходят? Побоище на птичьем дворе?
— На птичьем дворе? Боюсь, что ваши причудливые сельские метафоры не доходят до меня, мой друг. Не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите.
— Ага, тогда я тебе объясню. — Макмерфи повышает голос; он не оглядывается на других острых, но говорит для них. — Стая замечает пятнышко крови у какой-нибудь курицы и начинает клевать и расклевывает до крови, до костей и перьев. Чаще всего в такой свалке кровь появляется еще на одной курице, и тогда — ее очередь. Потом еще на других кровь, их тоже заклевывают до смерти; дальше — больше. Вот так за несколько часов выходит в расход весь птичник, я сам видел. Жуткое дело. А помешать им — курям — можно только, если надеть наглазники. Чтобы они не видели.
У нас в стране, когда что-то не в порядке, самый лучший способ исправления - это самый быстрый способ.
Вот и выбирай: либо напрягайся и смотри на то, что появляется из тумана, либо расслабься и пропади во мгле.
То, с чем он дрался, нельзя победить раз и навсегда. Ты можешь только побеждать раз за разом, пока держат ноги, а потом твоё место займёт кто-то другой.
Одиночество только усиливает ощущение ненужности.
Вас тут на самом деле нет. Вина этого нет, ничего этого не существует. А теперь пойдемте отсюда.
— Как вы полагаете, чем она вас так пугала?
— Я её любил.
Если бы кто-нибудь вошел и увидел это – как люди смотрят погасший телевизор, а пятидесятилетняя женщина верещит им в затылок про дисциплину, порядок и про наказание, он подумал бы, что вся компания сошла с ума.
Хороший игрок всегда помнит это правило: к игре присмотрись, а потом уж за карты берись.
Общество само решает, а ты уж изволь соответствовать.
Кто смеяться разучился, тот опору потерял.
Ты должен знать, что как только человек пошел кого-нибудь выручать, он полностью раскрылся.
Он это он, вот в чем дело. Может быть, тем и силен, что всегда остается собой.
Значит, если хочется побыть одному - ты больной?
Человека нельзя представить слабым, если его не видят.
И каждый раз когда он прикладывался к бутылке, не он пил с неё, она — высасывала из него жизнь.
Я не сам начал прикидываться глухим; люди первые стали делать вид, будто я такой тупой, что ни услышать, ни увидеть, ни сказать ничего не могу.
Всё - правда, даже если этого не случилось.
Люди устроены так, что раньше или позже непременно отодвинутся от того, кто дает им больше обычного, и призадумаются: а ему-то какая выгода?
Никогда не думал, что душевная болезнь придает субъекту некое могущество — могущество! Подумать только: неужели чем безумнее человек, тем он может быть могущественнее?
Я не был собой, когда пытался быть человеком, у которого такое лицо. На самом деле я собой не был; я был всего лишь таким, каким выглядел, таким, каким меня хотели видеть. А собой я, кажется, никогда не был.
Воздух сжат стенами, слишком туго, не до смеха.
И почти вижу внутри у них аппарат, который принимает мои слова, пробует засунуть их туда и сюда, поворачивает так и этак, а когда не находит для них удобного места, отбрасывает, будто их и не говорили.
читать дальше
По-настоящему сильным до тех пор не будешь, пока не научишься видеть во всем смешную сторону.
— Можешь честно предупредить его, что я главный псих отделения уже два года и ненормальнее меня нет человека на свете.
— Мистер Биббит, можешь предупредить вашего мистера Хардинга, что я такой ненормальный, что голосовал за Эйзенхауэра.
— Биббит! Скажи мистеру Макмерфи, что я такой ненормальный, что голосовал за Эйзенхауэра дважды.
— А ты передай в ответ мистеру Хардингу, - он кладет обе руки на стол, наклоняется и говорит тихим голосом, — я такой ненормальный, что собираюсь голосовать за Эйзенхауэра и в нынешнем ноябре!
— Снимаю шляпу, — говорит Хардинг, наклоняет голову и жмет Макмерфи руку.
Мне ясно, что Макмерфи выиграл, хотя не совсем понимаю, что именно.
Тот, кто идет не в ногу, слышит другой барабан.
Надо смеяться над тем, что тебя мучит, иначе не сохранишь равновесия, иначе мир сведет тебя с ума.
Кто тут называет себя самым сумасшедшим? Кто у вас главный псих? Я тут первый день, поэтому сразу хочу понравиться нужному человеку.
Кто бы не вошел в дверь, это всегда не тот, кого хотелось бы видеть, но надежда всегда остается.
Если кто-то хочет тебя прижать, то сильнее всего ты досадишь ему, если сделаешь вид, будто он тебя совсем не беспокоит.
А рано или поздно каждый из нас должен проиграть. С этим ничего не поделаешь.
Прячу глаза - когда глаза закрыты, в тебе труднее разобраться.
На голове у него две большие вмятины, с одной стороны и с другой, - врач, принимавший роды, прихватил ему череп щипцами, когда вытаскивал наружу. Пит сперва выглянул, увидел, какая аппаратура дожидается его в родильном отделении, как-то понял, куда он рождается, и стал хвататься за что попало, чтобы не родиться.
Перемену в человеке замечаешь после разлуки, а если видишься с ним все время, изо дня в день, не заметишь, потому что меняется он постепенно.
Одно знаю точно: ни у кого нет права считать себя самым великим, но, похоже, все только и заняты тем, что всю жизнь кого-нибудь душат.
Такие истории не случаются. Такими историями ты грезишь по ночам, когда лежишь без сна, а потом боишься рассказать их своему психиатру.
Прячась в уборной от санитаров, я глядел в зеркало и удивлялся, что кому-то удается такое неслыханное дело - быть собой.
Покуда не попробовал, никто не докажет мне, что я не могу.
— Эти посиделки с групповой терапией всегда у вас так проходят? Побоище на птичьем дворе?
— На птичьем дворе? Боюсь, что ваши причудливые сельские метафоры не доходят до меня, мой друг. Не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите.
— Ага, тогда я тебе объясню. — Макмерфи повышает голос; он не оглядывается на других острых, но говорит для них. — Стая замечает пятнышко крови у какой-нибудь курицы и начинает клевать и расклевывает до крови, до костей и перьев. Чаще всего в такой свалке кровь появляется еще на одной курице, и тогда — ее очередь. Потом еще на других кровь, их тоже заклевывают до смерти; дальше — больше. Вот так за несколько часов выходит в расход весь птичник, я сам видел. Жуткое дело. А помешать им — курям — можно только, если надеть наглазники. Чтобы они не видели.
У нас в стране, когда что-то не в порядке, самый лучший способ исправления - это самый быстрый способ.
Вот и выбирай: либо напрягайся и смотри на то, что появляется из тумана, либо расслабься и пропади во мгле.
То, с чем он дрался, нельзя победить раз и навсегда. Ты можешь только побеждать раз за разом, пока держат ноги, а потом твоё место займёт кто-то другой.
Одиночество только усиливает ощущение ненужности.
Вас тут на самом деле нет. Вина этого нет, ничего этого не существует. А теперь пойдемте отсюда.
— Как вы полагаете, чем она вас так пугала?
— Я её любил.
Если бы кто-нибудь вошел и увидел это – как люди смотрят погасший телевизор, а пятидесятилетняя женщина верещит им в затылок про дисциплину, порядок и про наказание, он подумал бы, что вся компания сошла с ума.
Хороший игрок всегда помнит это правило: к игре присмотрись, а потом уж за карты берись.
Общество само решает, а ты уж изволь соответствовать.
Кто смеяться разучился, тот опору потерял.
Ты должен знать, что как только человек пошел кого-нибудь выручать, он полностью раскрылся.
Он это он, вот в чем дело. Может быть, тем и силен, что всегда остается собой.
Значит, если хочется побыть одному - ты больной?
Человека нельзя представить слабым, если его не видят.
И каждый раз когда он прикладывался к бутылке, не он пил с неё, она — высасывала из него жизнь.
Я не сам начал прикидываться глухим; люди первые стали делать вид, будто я такой тупой, что ни услышать, ни увидеть, ни сказать ничего не могу.
Всё - правда, даже если этого не случилось.
Люди устроены так, что раньше или позже непременно отодвинутся от того, кто дает им больше обычного, и призадумаются: а ему-то какая выгода?
Никогда не думал, что душевная болезнь придает субъекту некое могущество — могущество! Подумать только: неужели чем безумнее человек, тем он может быть могущественнее?
Я не был собой, когда пытался быть человеком, у которого такое лицо. На самом деле я собой не был; я был всего лишь таким, каким выглядел, таким, каким меня хотели видеть. А собой я, кажется, никогда не был.
Воздух сжат стенами, слишком туго, не до смеха.
И почти вижу внутри у них аппарат, который принимает мои слова, пробует засунуть их туда и сюда, поворачивает так и этак, а когда не находит для них удобного места, отбрасывает, будто их и не говорили.
@темы: Perfect Persons, " Больной Безумный Мир ", "...we still believe in love...", Книги, Цитаты