Книги -2022-

[Ria Yue]

Джоанн Харрис - "Джентльмены и игроки"

– Иногда нужно мужество, чтобы посмотреть правде в лицо. Увидеть своих героев – или негодяев – такими, какие они есть. Увидеть себя глазами других. Хотел бы я знать, за все то время, когда вы были невидимкой, вы сами-то видели себя по-настоящему?
– Что вы имеете в виду?
– Вы знаете, что я имею в виду.


Выбор книги, с которой ты начнёшь год, ответственное мероприятие, скажу я вам. Не говоря о том, что начать всегда сложно, предварительно что-то выбрать ещё сложней. Списка «хотелок» у меня нет, поэтому приходится импровизировать, отталкиваясь от своих внутренних ощущений. И в середине января я сформулировала свой запрос к гуглу следующим образом: что-нибудь похожее на «Тайную историю» Донны Тартт. Да, «Историю» мне даже хотелось перечитать, но, как оно обычно бывает, не хотелось тратить на это время. Но настроение было именно такое – хотелось чего-то мистического, но не фэнтези, таинственного, но не сказочного, психологического, но не заумного, желательно про взрослеющих мальчиков (я тогда ещё на «Синдром Демиана» одним глазком посматривала, думая, что его тоже стоит в памяти обновить и закончить, наконец). И гугл мне такой: ну смотри, есть вот такое, такое, а ещё такое – выбирай. Я пыталась вдумчиво изучить предложенный список, но в итоге выбрала первую из него позицию, ещё и потому, что автора мне рекомендовала подруга, имея в виду «Шоколад». При этом она у меня прожжённая любительница суровых и жестоких испытаний в жанре дарк-фэнтези, поэтому такая рекомендация оказалась ну очень внезапной, я её сразу отнесла в разряд стоящих.

Что касается выбранных мною «Джентльменов и игроков», то об этой книге может быть непросто рассказать так, чтобы не заспойлерить что-то критически важное. Отмечу сразу минусы: путанное и неувлекательное начало. Я читала очень долго, с перерывами, потому что меня не цепляло настолько, чтобы я забросила все остальные дела/развлечения и упала в чтение полностью. Мне было «ну ок, то, что надо», но без восторгов, слишком много неважных имён. Но я не назову это прям значительными недостатками книги, потому что, возможно, так вышло лично у меня, потому что я не уделила чтению должного внимания. Вроде и было интересно, была интрига, но я настроилась на то, что меня, вероятно, обманут в ожиданиях и нужно быть начеку. Повествование от первого лица (к тому же, от лица не одного героя) это всегда возможность воспользоваться правом ненадёжного рассказчика. И таки да)) Я допускаю, что автор, возможно, даже слишком увлеклась, и не всем читателям такой приём придётся по вкусу, но я прям кайф словила на моменте, когда раскрылась одна из тайн, и остаток книги дочитала на одном дыхании.

Исходные данные такие: место действия – привилегированная школа для мальчиков, главные герои, от лица которых ведётся повествование, – престарелый учитель, наблюдающий некоторые загадочные события, и, собственно, главный герой, ведущий рассказ, как о прошлом, своём детстве, так и о настоящем, в котором он планирует некоторое преступление –


Секрет был прост, как все секреты. Система безопасности в таких местах, как «Сент-Освальд» – и даже, в какой-то степени, «Солнечный берег», – держалась не столько на детекторах задымления или скрытых камерах, сколько на толстенном слое притворства.
Никто не противостоит учителю, никому и в голову не придет противостоять школе. А почему? Врожденное низкопоклонство перед властью – этот страх намного превосходит страх разоблачения. Учитель всегда «сэр» для своих учеников, сколько бы лет ни прошло; даже становясь взрослыми, мы обнаруживаем, что старые рефлексы не утрачиваются, а только приглушаются, и стоит прозвучать команде, как они снова срабатывают. И кто осмелится бросить вызов этому гиганту? Кто? Невозможно даже представить.


Да, тайны в том, что планируется некое преступление, некая месть, нет, но непонятно, из-за чего. Как и у Тартт, объективная/предметная сторона состава преступления известна заранее, но мотивы героев неясны – детектив наоборот. В процессе все детали раскрываются и складываются в цельный объёмный пазл, такой, с обманкой: так повернёшь – выходит одно, иначе – другое, «оптический обман зрения», так сказать. Правда, это интересно)

Очень много эмоций может вызвать главный герой, потому что всё в нём неоднозначно. Сначала он представляется таким психопатом-интеллектуалом, придумавшим себе какую-то борьбу в соответствии с искажёнными моральными принципами, в чём-то немножко небезызвестный Ягами Лайт. Но его рассказу о детстве сочувствуешь, невольно начинаешь думать о нём, как о жертве обстоятельств, и вот он уже не просто опасный преступник, а борец за какие-то абстрактные свободы и справедливость, развенчивающий мнимую благопристойность пафосного учебного заведения и всех его обитателей. В чём он не прав, думаешь, ну. Да, он не герой, антигерой, скорее, но уж точно он не злодей.

Ха! Ха-ха-ха.

Чтобы не спойлерить, скажу так: книга здорово обходится со своими героями)

Хорошая книга, толковая, очень здорово говорящая о той опасности, которую может представлять воображение, возводящее на алтарь обычных людей. Все эти симпатии злу, романтизация отрицательных персонажей. Но! При этом автор не говорит, что хорошо, а что плохо, придерживаясь нейтральной позиции и это так по-настоящему здорово. Всё произойдёт в голове у читателя, отношение к происходящему будет меняться ежесекундно, когда дело дойдёт до кульминации. Несчастная жертва абьюза не может быть виновата? Ха. Дети – святые существа и во всём виновато общество? Ха. Умудренным опытом старикам с благородными сединами уж точно можно доверять? Два ха-ха. Преступления должны быть наказаны? И ещё раз – «ха» на каждое ваше преисполненное новых открытий «ха». Ничто не истина, всё дозволено – именно так) А автор вообще больше про еду писать любит, ему эти сложносочинённые моральные упражнения так, развлечься хд

А что касается любви между мальчиками, то книга не про это совсем) Не то чтобы я была разочарована –


Я балую его, даже больше, чем ему требуется. Но влюбленные зловредны, если не относиться к ним как к смертельно больным, с которыми у них много общих малоприятных особенностей. И те и другие эгоистичны, необщительны, манипулируют людьми, берегут нежность лишь для предмета своей страсти (или самого себя), бросаются на друзей, как бешеные псы. Таков и Леон, и все же он стал мне еще дороже, потому что теперь страдает так же, как я.


Подытожить всё это можно так: умеренно интересная книга про то, как один человек решил бросить вызов системе. Возможно, вам это понравится больше, чем вы можете подумать)
И действительно, есть о чём задуматься.


И все же не оставляло ощущение, будто меня обманули, как бывало при встречах с угрозами и уверениями мира взрослых: он обещал так много и так мало давал.
«Они лгут, детка, – зазвучал у меня в голове слегка приглушенный голос отца. – Обещают тебе целый мир, но все они одинаковы. Они лгут».
«Нет, не лгут. Не всегда…»
«Тогда давай, рискни. Посмотрим, как далеко ты зайдешь».

* * *

Хиро Арикава - "Хроники странствующего кота"

Бескрайние просторы Хоккайдо.
Желто-лиловые цветы, буйно растущие на обочине дороги.
Безбрежную равнину колышущегося сусуки, похожую на волнующееся море.
Лошадей, щиплющих траву.
Алые гроздья рябины.
И все оттенки красного – их показал мне Сатору.


Прочитала книжку про котиков, полную светлой грусти, прорыдалась и немного очистилась от слоя защитной желчи, которой покрываюсь непроизвольно в стрессовой ситуации. Войны это плохо, миллион раз плохо и хорошо бы прожить жизнь и не узнать, что это такое. Потому что жизнь сама по себе слишком кротка для чего-то столь отвратительного. В мире же столько прекрасного, мимолётного, но вечного, совершенно особенного. Жизнь стоит провести в путешествиях, странствиях. Даже не в поиске себя, не в обретении себя (ничего там такого сложного, что стоит по миру искать, нет – разве что ради того, чтобы вдруг обнаружить, что можешь быть больше того, что привык ощущать собой), а ради впечатлений, картин, которые ты запечатлишь в сердце, и вспомнишь в трудную минуту.

Эта книга представляет собой такое путешествие – путешествие по особенным местам, где главный герой Сатору вместе со своим очаровательным котом по кличке Нана (он знает о Гоэмоне!)) встречался с друзьями, близкими – путешествие по волнам памяти. История рассказывается плавно, перетекающими в друг друга эпизодами, отмеченными встречами с особенными людьми. В путешествии в будущее раскрывается совместное для персонажей прошлое, складывается из пазлов со своей микроисторией, конфликтом, моралью. Люди грустные двуногие и полны сожалений, они имеют склонность признавать свои ошибки тогда, когда уже поздно – и всё-таки они продолжают жить. Есть даже такие люди, которые целиком сами по себе сплошное чьё-то сожаление, чья-то ошибка, и даже они продолжают жить. Люди нечестные и используют грязные приёмы, чтобы получить желаемое, не могут простить себя впоследствии и продолжают жить вопреки этому. Ценность жизни сложно переоценить, когда тебе суждено умереть молодым. И весь мир полный сожалений приобретает другой масштаб. Больно будет всегда. Но посмотрите на это небо, цветы, море (море, боже мой!), горы. Нет, вы не станете копить обиды, вы улыбнётесь всем друзьям, и они запомнят вашу улыбку, сохранят её, чтобы в будущем осознать, какой это бесценный дар.
Такая история.


Когда мы припомним все, что было с нами за время нашего странствия, мы отправимся в новое путешествие.

* * *

Генри М. Форд - "Дракон не дремлет"

Голосом жестким, холодным и чистым, будто вырезанным из льда, Эдуард спросил:
– Дядя, когда я научусь ненавидеть как следует, я стану воистину королем?


Я дочитала и единственное, что осознала в полной мере, так это то, что никому не смогу рассказать, что в этой книге происходило. Может я просто слишком глупая? Ознакомилась с другими отзывами, немного успокоилась – по крайней мере, я не одинока)

Чтобы описать гуситские войны, пану Сапковскому потребовалось три книги, и этого хватило, чтобы читатель мог погрузиться в историю и хоть немножко её понять. В случае «Дракона», одной книги, под завязку заполненную некими процессами и именами, оказалось недостаточно, чтобы у читателя сложилось хоть какое-то впечатление о войне роз, как того обещала аннотация; мне даже показалось, что дело вообще не в ней. Ещё подумалось, что автор писал не книгу, а фанфик к чему-то не вышедшему. Типа была крутая глобальная идея, но вместо того, чтобы подробно и всесторонне её описать, автор предпочёл соткать полотно из кусочков, к которым он лично имел некое особенное отношение. Я верю, что ему было в кайф писать и он всё понимал о своём придуманном мире. Но он не озаботился поделиться этим пониманием с читателем, ограничившись несколько высокомерным послесловием – покопайтесь в учебниках и разберитесь сами. Но какой в этом смысл, я не загадку разгадывать пришла! Я хотела насладиться приключением! Где моё приключение? Вероятно, книга написана фанатом истории 15го века для других фанатов истории, ну правда, как фанфик, поймут только те, кто в теме; и лучше, пожалуй, быть даже не фанатом, а настоящим отаку от истории.

Иногда я открываю свои черновики, в которых тоже много всяких кусочков, читаю их, тащусь, как кот по сметане, но ленюсь соединить их вместе, потому что работа эта слишком кропотливая. Форд не поленился, соединил, без всякого причем стыда пренебрег массой всего нужного. Но мне пожалуй будет интересно увидеть где-нибудь, когда-нибудь подробный разбор книги, а потом почитать ещё раз. Потому что мне понравился стиль и герои. Что даже удивительно на фоне глобальных болячек книги, связанных не столько с преподнесением истории в сюжете, сколько с конструкцией романа в целом. Представьте, объёмную книгу, в которой как минимум глав 30, наполненных неким действом, подробно и основательно описанным. А теперь представьте, как из этой книги выдираются глав 5 – 6 рандомного повествования и складываются воедино, – это выпускается под одной обложкой и называется законченным произведением – вот «Дракон не дремлет» именно такой Франкенштейн. Но текст приятно мелодичный, несколько лиричный и самую малость ироничный – это меня и зацепило. А что касается героев – трём из них выделены отдельные главы вначале книги и, по крайней мере, их чтением можно насладиться без опасения взорвать себе мозг. Я бы не отказалась, чтобы вместо историчного в книге было больше оригинального, чтобы в классической манере развивались взаимоотношения между героями. Но и этого здесь нет. Вдруг они все встречаются, вдруг решают вместе заняться шпионажем, вдруг оказываются близки друг другу. И были приятные моменты, детали, даже кинематографичные, которые, будь их больше, могли бы сделать книгу настоящей конфеткой, но, увы.

Разве что с драконом, самым явным фэнтезийным элементом книги, получилось забавно. Он здесь не буквально мифическое существо, а образ – смута, насилие, война, – который захватывает слабые умы. Историю можно переиначивать как угодно – менять христианство на язычество, продлевать жизнь правителям, превращая их в вампиров, совместить магию и технику, но методы овладения территориями, методы войны, едва ли можно как-то видоизменить, не меняя их сущность. Сущность – огнедышащий, ощерившийся когтями и клыками дракон, и он, о какой бы эпохе ни шла речь, не дремлет.

цитаты

Мартовский воздух пах торфом, сыростью и больше ничем, кроме собственной холодной чистоты на острой кромке весны.


На сей раз Хивелу заплакать не грозило, даже при всей его усталости. Он понял наконец, кому может доверять.
Никому. Ни единой живой душе.


– Отец… ты говоришь… что закон не одинаков для всех?
Косьма на мгновение нахмурился, затем сказал:
– Закон одинаков для всех. Долг – нет.


– Что ты пишешь?
Лукиан взглянул на пюпитр, вздохнул, потом взял чистый лист и накрыл написанное.
– Очередное самооправдательное письмо людям, которые требуют объяснений, но никогда не понимают написанное.
Димитрий отлично знал, как это бывает.


– Как давно вы готовите это ваше предприятие?
– Магия состоит в том, чтобы направить много мелких усилий к окончательной великой цели, – сказал Хивел. – Магия нетороплива.


– И, что большая редкость, настоящий алхимик.
– То есть вы хотите сказать, он умеет превращать свинец в золото? – вежливо спросил Грегор.
– Я хочу сказать, он не говорит, будто это умеет.


– Хоть кто-нибудь из вас читает истории?
– Истории, ваша светлость? – спросил Дими.
– Ну знаете. Исторические книги. У моей матери есть, думаю, все они, сколько их написано. И… в каждой истории про братьев, один убивал остальных. Итак. Джордж умер. Однако в историях всегда есть какой-то смысл.


Вообще-то они верят в сотни разных вещей: в благородное рыцарство, правосудие, отражение захватчиков, в короля, который вернется… во всепрощающую любовь. И Артур – это все разом.


Слова по-прежнему ранили, и Цинтия подумала, что так будет всегда. И все же это лучше, чем атрофия души.


Я не прошу тебя любить нас за то, что мы делаем, но я прошу и не питать к нам ненависти, пока не узнаешь мир чуть лучше.


Раз ни вам, ни мне нет искупления, то выход лишь один. Обещайте, что не будете меня спасать, капитан, а я пообещаю вас не любить.


На земле мы все – прах земной, и плоти нужно иногда прикасаться к плоти.


Он гадал, не это ли главное его проклятие: ему всякий раз мешают в тот миг, когда он перестает себя ненавидеть.


Главная нелепость магии – она способна лишь на то, что люди в силах вообразить. А все, что человек в силах вообразить, можно сделать и без магии.


– Почему нам трудно быть друзьями, у которых любовь?
– Потому что я лучший рыцарь Англии, – ответил он, идя к двери, – как сказали бы дешевые поэты, а ты непременно хочешь быть реальной.


Красный дракон стянулся в кольцо, крутящийся смерч, пожирающий сам себя. Хивелу стало жалко чудовища, не столько его красоту, сколько ушедшую впустую силу; понимают ли люди на равнине, что отдали месяцы и годы жизни меркнущему вихрю багрового света с тьмой посередине?

* * *

Терри Пратчетт - "Интересные времена"

– Это не совсем осада. Все просто-напросто ждут, когда император умрет. Имеет место то самое, что у них здесь называется, – он улыбнулся, – «интересные времена».
– Ненавижу интересные времена.


Так, ещё раз, для протокола: Пратчетт не мой автор. Он чертовски мудрый талантливый дед (был), но писательский стиль его меня утомляет (а в переводе ещё и море опечаток, что заставляет сомневаться в его качестве очень). Это стремление авторов, пишущих юмор, юморить обо всём, в какой-то момент начинает нагонять откровенную тоску. Ну чёрт тебя дери, это всего лишь описание погоды, да оставь ты уже эти облачка в покое, какое они тебе зло сделали?! А это вообще предлог, зачем к нему ещё какие-то унизительные прилагательные?! – иногда в процессе такие мысли возникают) С другой стороны, жаловаться на юмор, когда ты пришёл его читать… такое себе поведение, да, очень человеческое) И вот, собственно, почему к Пратчетту всё равно возвращаешься несмотря ни на что, – о людях, их пороках, глупостях и странной силе, он пишет хорошо. Высмеивает, само собой, но люди, человеческое в них, в его историях всё равно побеждают)

«Интересные времена» один из многих романов о Плоском Мире, ещё одна книга из подцикла о маге Ринсвенде. Нет, я не читала других, и нет, мне совершенно не хочется становиться знатоком Плоского Мира. Наверное, хорошо видеть картину целиком, но я не страдала от пробелов в знаниях. Мне была просто интересна теме конкретно этой книги. «Интересные времена», сами понимаете.
И на том отзыв можно просто завершить, как сам Пратчетт резко завершил книгу – стоит учиться у лучших.


Многообещающее начало, отметил он про себя.
Но глаза так и не открыл – на всякий случай, вдруг кто-нибудь поблизости, увидев, что он пришел в себя, тут же начнет осложнять ему жизнь.

цитаты, множество их

А нельзя ли просто отослать меня обратно на остров? Мне там так нравилось. Там было скучно!


В общем, Думминг подозревал, что тут они столкнулись с ярко выраженным случаем формирующей причинности – эта опасность всегда подстерегает ученого, тем более если он работал в учреждении вроде Незримого Университета, где реальность истончилась до крайности и продувается самыми загадочными ветрами. Стало быть, если его подозрения оправданны, нельзя сказать, что они изобрели, собрали или создали некий прибор. На самом деле они лишь облекли в физические одеяния уже присутствовавшую где-то идею, которая только ждала своего часа, чтобы начать существовать.


Наконец Турнепс решился напечатать: «Почему вообще?»
Последовало долгое ожидание, затем появился ответ: «Потому что совсем. ????? Ошибка В Обращении К Домену Вечности. + + + + + Начать Заново + + + + +».


Волшебники испокон веков знали, что сам акт наблюдения изменяет наблюдаемый объект. Но некоторые из них постоянно забывают о том, что наблюдатель тоже изменяется.


Это все элементарная… гамометрия, ну, знаешь, это когда котята в квадрате равны целому урожаю кукурузы…


– Вниз они бы не двигались, ведь вниз их ничего не тянет, и…
– А чтобы тянуть вниз, ничего и не надо. Если наверху тебя ничто не держит, то как раз вниз и движешься.


– А зря. Надо было бросить им усы и, допустим, когти. Они бы такой обед из этого состряпали, ты не поверишь. Знаешь, какое у них основное блюдо там, на побережье?
– Нет.
– Суп из свиного уха. И что ты на это скажешь? О чем это, по-твоему, говорит?
– Что они очень бережливые?
– Что всю остальную свинью жрет какая-то влиятельная сволочь.


Нога, стоящая на вашей шее, в девяноста процентах случаев свидетельствует о том, что вы имеете дело с законом.


Да Здравствует Дело Изменения В Лучшую Сторону При Сохранении Должного Уважения К Традициями Наших Предков И Разумеется, Неприкосновенности Августейшего Императора!


Одна из воровских заповедей гласит: «Ударь человека слишком сильно – и ты сможешь ограбить его только один раз; ударь его так, чтобы он просто вырубился, – и ты сможешь грабить его каждую неделю».


– Мне казалось, вы должны оказывать особое внимание психически неполноценным людям! – воскликнул он.
– Нельзя быть психически неполноценным, если у тебя нет бумаг, в которых сказано, что ты психически неполноценен, – логично возразил стражник.


Большинство людей обретают свое так называемое общественное сознание еще в молодом возрасте, во время краткого периода между окончанием школы и моментом, когда человек приходит к выводу, что несправедливость самая обычная вещь и не всегда ее следует осуждать. Но человека в возрасте шестидесяти лет подобное откровение способно ввергнуть в серьезный шок


Стоит попасть в руки великому визирю – и ты покойник. Каждый великий визирь – это патологический интриган с манией величия. Наверное, это входит в их функциональные обязанности. «Итак, насколько я понял, вы абсолютный безумец, предатель и интриган? Прекрасно, вы приняты. Вы будете моим ближайшим и пользующимся наибольшим доверием министром».


Будь мятежником лорд Хон, императора убили бы еще много месяцев назад и вся страна уже пылала бы, охваченная пламенем гражданской войны (разумеется, кроме тех ее частей, которые, как ни старайся, ни за что не подожжешь, настолько они отсырели). А эти революционеры? Столько сил уже потрачено, а они по-прежнему считают, что истинный революционер – это тот, кто расклеивает на улицах листовки с лозунгами типа: «Причиним Некоторое Неудобство Угнетателям, Не Нарушая Общественного Спокойствия!»


– Я чувствую себя полным идиотом, – буркнул Маздам. – И что мне делать с этой бумажкой?
– Просто держи ее, – сказал Профессор Спасли. – Делай вид, будто несешь ее куда-то. И тебя никто ни о чем не спросит.
– Почему?
– Это… вроде как такое волшебство.


Вообще все начинается заново? Звезды, океаны, эволюция разумных форм жизни из выпускников художественных колледжей? Ты серьезно?


– Две Травы утверждает, что во всем виновата система, – вставила Цветок Лотоса.
– Я почему-то не сомневаюсь, у него уже заготовлена система получше.


– Просто выслушайте меня, хорошо? За свою жизнь я наслушался всяких речей о том, как неплохо было бы пострадать за общее благо. Но почему-то, черт возьми, те, кто толкают эти речи, сами страдать не спешат! Как только кто-нибудь начинает вопить: «Вперед, товарищи!» – всегда оказывается, что он выкрикивает свои призывы, прячась за здоровенной скалой, и на нем – единственном из всех! – стрелоупорный шлем! Неужели вы ничего не понимаете?!
Он умолк. Ячейка таращилась на него, как на сумасшедшего. Ринсвинд обвел глазами юные, воодушевленные лица и почувствовал себя очень, очень старым.
– Но ведь есть великие дела, за которые стоит отдать жизнь, – возразила Бабочка.
– Нет, нет таких дел! Потому что жизнь у тебя только одна, а великих дел как собак нерезаных!
– О боги, да как же можно жить с такой философией?
– Долго!


Как вы можете быть такими хорошими и в то же время такими тупыми?! – хотелось воскликнуть ему. – Самое лучшее, что вы можете сделать для крестьян, это оставить их в покое. Пусть занимаются тем, чем занимались. Когда люди, умеющие читать и писать, начинают бороться за права тех людей, которые этого не умеют, все кончается тем же идиотизмом, только немного в другой форме. А если уж вам так хочется кому-нибудь помочь, постройте большую библиотеку или что-нибудь вроде и оставьте двери открытыми.


Орудие империи куда эффективнее плеток, которыми стегают рабов. Это повиновение. Плеть для души. Люди повинуются тому, кто отдает приказы. Ну а свобода для них это когда приказы начинает отдавать кто-то другой, не тот, кто отдавал их прежде.


* * *

Нацумэ Сосукэ - "Сердце"

Я как-то раз занялся было изучением своего внутреннего мира.
Но в нём ничего не было, кроме пустоты.


Пожалуй, я не скажу много об этой книге. Когда я её закончила, мне пришло в голову, что я никому не стану её рекомендовать. В смысле, ну зачем? Кого может заинтересовать классическая японская литература? Она определённо может представлять интерес для ограниченных категорий читателей, любителей всего японского, историков или, быть может, фанатов БунгоДогс. Она хороша для изучения, но едва ли развлекает и едва ли цепляет. И я не могу отделаться от мысли, что вещи, типа «Сердца» делают значимыми последующие поколения, исследователи и критики находят там массу чего-то важного, говорят, о чём это и зачем это. А как по мне, то человек, автор, просто очень подробно описал один-два эпизода из жизни, максимальное внимание уделив ощущениям, касательно деталей. В сущности, в книге не происходит ничего, кроме одной встречи, великая значимость которой оказалась надумана самим незамутнённым здравым смыслом рассказчиком. И я убеждена, что что-то подобное может написать каждый. Но не каждый обладает литературным талантом и способностью подмечать мелочи или описывать своё эмоциональное состояние – в этом всё дело, магия слов доступна не каждому (или, скорее, не каждому важно, чтобы она была для них доступна).

Описывая свои впечатления от книги, могу сказать, что нет, мне не не понравилось. Что-то такое монотонно-успокаивающее, что можно было читать вслух, мне и нужно было. Автор пренебрег именами, персонажи представляют собой образы, поэтому многие вещи из книги легко примерить на себя (а цитатам, вырванным из контекста, придать больший смысл). Поэтому и процесс чтения в какой-то момент начинает приносить удовольствие. Но мне почти тридцать, какие-то загадочные хмыри меня уже не привлекают, я не романтизирую жизнь без работы, скрашенную мыслями о высоком, я не выделяю себя из массы, потому что у меня дофига глубокий внутренний мир. Но у меня однозначно есть сердце и у всех оно есть. Чувствуем мы по-разному, но чувствуем все, тут не может быть критики (но она всё равно будет, это очень по-человечески). Что касается предметов и объектов наших чувств, то на японцев я бы точно равняться не стала. Но тема самоубийств в контексте японской истории и её влияния на менталитет японцев сама по себе очень интересная.

По сути, есть в этом что-то глубоко резонное – не можешь жить, находишь жизнь бессмысленной, не копти воздух – убей себя. С другой стороны, а какой смысл в убийстве себя? Да вроде никакого. Но, тем не менее, вся японская культура пронизана этим культом благородной смерти, а мне это претит. Ритуальные самоубийства, я считаю, склонны недооценивать человеческую жизнь, обесценивать её, но при этом переоценивать смерть. С другой стоны, а что делаю я, с явным пренебрежением относясь к описанной в книге сердечной боли? Короче, где-то здесь должна быть золотая середина. Люди умирают очень легко, мы хрупкие создания. Но поэтому, я считаю, и стоит ценить свою жизнь. Человек сильный, когда может собрать себя по песчинкам после слома, а не когда может перерезать себе сонную артерию. Только в исключительных случаях, особенных, это оправданно. Случай же, описанный в «Сердце», просто не такой. Благо, книга сама по себе, ничего не анализирует и не даёт оценки. Был такой человек и с ним вышло так – и всё. И на том спасибо.

* * *

Андрей Валентинов, Генри Лайон Олди, Марина и Сергей Дяченко - "Рубеж"

И тогда здраво рассудили Существа Суда: «Мы разделили мир Рубежами, дабы оградить одних от других, и силу от силы, и знание от знания. Но ведь может статься, что внутри какой-либо из огражденных частей окажется меньше праведников, чем требуется для поддержки мира на краю бездны? Тогда исчезнет эта часть в огне гнева Его, и души людей освободятся от гнета бренных тел, устремившись к Свету, – о, вот способ помочь исполнению замысла Святого, благословен Он! Спасем же целое от гнета бренной плоти, очищая по частям!»


Предисловие Святослава Логинова (помнится, его "Многорукий бог далайна" произвёл на меня сильное впечатление) и обзорная статья Михаила Назаренко в общем и целом избавляют меня от необходимости писать развёрнутую рецензию, хотя книга (немаленькая по объёму и насыщенная по содержанию) этого безусловно заслуживает. Но я не литературный блогер (а с сущности — не читаемый пользователь мёртвого ресурса) и потребности делиться впечатлениями (уже) не испытываю, так что в целом для получения представления о том, что книга из себя представляет вставлю пару цитат из упомянутых выше источников –

Действие «Рубежа» разворачивается в пространстве между двумя полюсами, которые условно можно назвать «Диканька» и «Каббала».
Украинские фантасты словно бы вняли настойчивым призывам критиков и создали наконец-то роман на родной национальной почве. Но какой-то странной получилась у них Украина. Писатели обошлись с родиной совершенно по-гоголевски: пересоздали ее.
<…>
Если не прибегать к каббалистической терминологии и не рассуждать о сходстве и различиях между смежными Сосудами, можно сказать только одно: авторы играют в гоголевский миф, а в нем эпохи совмещаются не менее причудливо. Герои «Ночи перед Рождеством» (екатерининские времена), «Майской ночи» (много лет спустя), «Старосветских помещиков» (совсем недавнее прошлое), да и «Страшной мести», и «Вия» – все они современники, все собрались вокруг вечной Диканьки и столь же вечного Миргорода. Так же и в «Рубеже»: Сковорода, Екатерина, Вакула, Рудый Панько, Котляревский и Гоголь сосуществуют, нимало не удивляясь такому соседству.
Как-никак они живут не в истории, а в мифе.
<…>
Для авторов важно выйти за пределы национального и социального – и найти общечеловеческое. Чумак Гринь, храбрый козак Логин, мститель Юдка не укладываются в национально-литературные стереотипы. Именно потому, что они люди, а людей нельзя ни объяснить, ни понять с помощью ярлычков, даже освященных традицией.
Более того: XX век осознал, что человек принципиально не замкнут, в каждый момент времени он не равен самому себе.
<…>
«Рубеж» – постмодернистский роман конца века (в конце нашего века других романов и не бывает). И главной его темой – в моем восприятии – является осознание героями единства, сплоченности, связи всех людей и существ, которые населяют разделенные миры. Вернее, один Мир. Осознание единства, несмотря на социальные, этнические, религиозные и даже метафизические рубежи.
<…>
Вот только авторов у нас не один и не два, а куда как побольше. Пятеро щелкопёров, записных бумагомарак – это же силища, это народ! А значит, нет в книге никаких неувязочек, есть они лишь в помрачённом критическом сознании. Так плюньте, любезный читатель на все литературоведческие вытребеньки и кунштюки, а хватите лучше горелки, чтоб шипела и пенилась, а потом – открывайте книжку. Читать-то интересно?.. Вот и славно, вот и ладненько… Читайте, панове, читайте!

Читать было интересно, пусть и с переменным успехом, нелегко, не в малой степени из-за того, что текст изобилует лексикой, для уяснения которой современному русскоговорящему человеку может потребоваться пояснительная бригада, но я справлялась пониманием контекста и мыслью «ну, все мы славяне». При этом интересно было пытаться угадать, за каким из персонажей какой автор стоит; подытоживая, можно сказать, что сложная противоречивая человеческая психология – это Дяченко, торжество человеческого над божественным – это Олди, а всё историческое – это Валентинов.

Минуя это всё явное и очевидное, описанное и упомянутое многими, скажу то, что могу сказать только я – какие лично мои впечатления от этой книги. Совершенно внезапно, ближе к концу, в голове у меня начали всплывать явственные ассоциации с… "Обителью ангелов" Казалось бы, где одно, а где другое – томные японские грешные школьники c ангелами и демонами, выглядящими как j-rock порно-звёзды и толпа боевых чубатых черкасов с евреями в сочном национальном антураже гоголевского мифа – роднит их каббалистические представления о мироустройстве и финал, в котором мало что понятно, потому что вокруг свет, символы и что-то важное про силу человека и любовь. И это всё на самом деле лучше, чем может звучать, потому что как никогда важно и актуально. Ну, в такой реальности мы живём: мудрые люди сколько угодно могут говорить мудрости, а те, кому их следует услышать, о них и знать не будут.

Рекомендовать к прочтению сложно, но меня подкупил звёздный коллектив авторов и национальный колорит в совокупности с «божественной» темой. Работа одновременно колоссальная и хулиганская, вне всякого сомнения выдающаяся. Позвольте себе ею увлечься и вы не будете разочарованы.

P. S. К этой книге я пришла после новости о смерти Сергея Дяченко, в память захотелось что-то прочитать за его авторством. Искать подтверждение или опровержение не буду, но тем не менее предположу, что главы от лица Гриня, Яринки и Сале, написаны дуэтом Дяченко)

несколько цитат

– Прошу прощения, пан Юдка… Кто они были, эти изверги? Политический заказ?
Неприятная, не до конца понятная мне улыбка:
– То у вас, пан Рио, политические заказы. А здесь простые нравы – богатому пану маеток подпалить, онучей из китайки надрать, католика пилой перепилить, жида поджарить…
Я ничего не понял, но смолчал.


То не пекло, Яринка! Ад – он в нас самих. И нам от него не уйти. Потому как душа вечна, значит, и ад в нас – вечен!..


Мы смотрели – и верблюды эти безгорбые смотрели. На нас. В глазах темных – страх и тоска. И вправду, изголодались панове черкасы. Затоскуешь тут!
– Вот чего, хлопцы! Перво-наперво – «Отче наш» прочесть. Затем – каждую тварь крестом осенить. А потом – во вьюки заглянуть!
Ну что с них взять, с этих гоев-язычников?


– Какой сейчас, товарищи, политический момент? А такой сейчас политический момент! Революция – это, товарищи, факт! А раз факт, то каковы выводы из этого факта?
Хорошо, хоть горелки не пожалели! Такое слушать – не на трезвую голову. Да и на пьяную тоже, признаться…
<…>
Дело, товарищи, не в Мацапуре! Дело – в Мацапурах как классовом явлении.


Сперва глянешь: чем лучше свиньи? – да ничем! Где образ Его? где подобие?! А приглядишься, протрешь глаза: нет врага человеку, нет друга, нет насильника, и спасителя нет! Сам он себе и враг наизлейший, и друг верный, и насильник опасный, и спаситель долгожданный… Все двери в душу свою только сам открыть-закрыть может. Увидите одержимого, знайте: собой он одержим, не бесами пустыми…


Сосуд, усилиями ревнивых бейт-Малахов лишенный праведников, выбрал весь отведенный ему срок. Радуга в небе, и защитника нет. Скоро бытие вытечет в дыру, целиком, без остатка, и язва зарубцуется Рубежами.
Был – мир, стал – шрам.
Рубеж.
Рубец.


– А Богу молиться?
– Молиться? Как это: молиться?
– Ну, молиться! Вот глупый! Ты Ему: отче наш, иже еси…
– Разговаривать? Да, Несущая Мир? Теперь – могу.

* * *

Чайна Мьевиль - "Город и город"

Пролом карает только за одно нарушение – за экзистенциальное неуважение к границам Уль-Комы и Бешеля.


– Как продвигается дело?
– Нет никакого дела. Есть серия случайных и невообразимых кризисов, в которых нет никакого смысла, если только ты не веришь в самую драматичную хрень. И еще есть мертвая девушка.


У книги оригинальная идея и, в общем-то, это всё, что можно о ней хорошего сказать. Этого категорически мало для положительной оценки. Реализация здесь на уровне мема «а разговоров-то было». Впрочем, глядя на производительность Чайны, как писателя, у которого в период активного творчества выходила книга в год-два, можно подумать, что это его фишка – появилась идея – реализуй её, до филигранности оттачивать не надо, а то велик шанс упустить другую отличную идею.

В основе повествования любопытное, но приблизительно никак не обусловленное обстоятельство в виде двух городов, занимающих одну и ту же территорию, но разделённых некой абстрактной метафизической границей, за неукоснительным соблюдением которой следит бдительный Пролом – нечто вкрай загадочное, существующее между городами. Звучит и вправду занятно. Но в процессе чтения выяснилось, что автор не озаботился не то чтобы обоснуем (для фантастики, тем более странной фантастики, это не что-то остро необходимое), а погружением, что ли. Лично я его не ощутила, мне было скучно читать, и я так до конца и не поняла, как это всё работает. По-моему оно и не работало или работало очень избирательно, когда автору то было надо. Рассказ ведётся от первого лица, за автора говорит главный герой, детектив, расследующий загадочное убийство, оказавшийся ну никаким, просто неинтересный персонаж, про которого я в итоге могу сказать только то, что у него было две любовницы. Наряду со спойлером это его единственное достижение. Преступление же он раскрыл только потому, что был главным героем, не самым умным, но подверженным всяческим паранойям в достаточной степени, чтобы быть способным видеть более широкую картину, чем позволено всяким обывателям.

Сидишь тут, как сова. Меланхолическая горгулья. Дурилка сахарная. То, что сейчас ночь, то, что где-то горит свет, не означает, что на тебя снизойдет озарение.

Вот, кстати, можно сказать, что книга посвящена всем существующим в мире конспирологическим теориям. Можно верить в мировой заговор, видеть его подтверждение во всём, опасаться слежки и большого брата, никто не воспрещает. Только это всё бессмысленно. Вот и эта история просто бессмысленная, в некоторой степени разве что грустноватенькая, потому что наполнена людьми, выученными ходить по струнке и соблюдать правила, буквально закрывать глаза на правду в отдельных наиболее вопиющих случаях. Это, да, увы, похоже на реальность. И вот, казалось бы, – такой увлекательный феномен, два города в одном, порядок в котором поддерживает нечто околомистическое, а что внешний мир? А внешнему миру насрать. И это тоже похоже на правду.

Но я поняла, что мне нравится в детективах. Личность убитого. Это обычно самый интересный человек в повествовании.

P. S. На книгу обратила внимание, потому что она была в списке референсов, которыми вдохновлялись авторы Disco Elysium. Звёзды сошлись, как говорится, потому что познакомиться с автором мне хотелось уже давно. И таки некоторые детали, описывающие города, и Датт, как персонаж, немного напоминали об игре, чем и скрашивали процесс чтения)

– Ненавижу людей, которые так делают.
– «Так делают»?
– Пристают к тем, кто бросил. А я ведь даже не курю. – Он рассмеялся и глотнул чаю. – Если бы курил, тогда, по крайней мере, это было бы извращенное возмущение вашим успехом – вы же бросили. Нет, я должен возмущаться вами из общих соображений. Вот такой я злобный гаденыш.

* * *

Андрей Лазарчук, Михаил Успенский - "Посмотри в глаза чудовищ"

Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ!
Но я вижу — ты смеёшься, эти взоры — два луча.
На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ
И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!
(Гумилёв Н. С. "Волшебная скрипка")


Блин.
Пожалуй, я не люблю книги, сюжет которых развивается в рамках альтернативной истории, потому что они требуют бэкграунда из знаний конкретного временного периода и о его, так скажем, самых ярких обитателях. Поэтому и порог вхождения в повествование очень высокий. Нельзя так просто взять и начать читать, ожидая, что процесс увлечёт, а всё непонятное со временем станет понятным. Спойлер: не станет. Если поленишься лишний раз заглянуть в википедию, едва ли оценишь описанное по достоинству. Как минимум, прежде чем браться за чтение, следует ознакомиться с биографией некого небезызвестного поэта Николая Степановича Гумилёва. Вроде и фамилия не то чтобы совсем неизвестная, отнюдь, но из того периода я скорее вспомню творчество Маяковского и Есенина, а не его. Ну оно и понятно, они панк-рок-звезды и хулиганы того времени, а Гумилёв скучноватый академик-исследователь, и ещё, как выяснилось, с состоявшейся военной карьерой. И словно бы недостаточно того, что роман апеллирует к реальным историческим событиям и реальным историческим деятелям, так он ещё вмещает в себя огромную массу всевозможных мистификаций, конспирологических теорий и т.д., переплетённых вовсе не в одном временном отрезке, а в десятке их. Я так часто теряла в процессе чтения нить повествования, что мне становилось стыдно и дурно. Впрочем, авторы тоже не особо-то старались написать что-то доступное. Должна сказать, что, пожалуй, в бумажном варианте было бы чуточку полегче продираться через текст книги, просто благодаря возможности перелистнуть страницу, вернуться назад, проверить, в каком году проходило то или иное действие, что из себя представляла локация. Чтение такой книги с телефона это трата времени. Не делайте так, если не собираетесь в процессе чтения вести конспект. Ну или может у вас феноменальная память и вы знаток не только истории, о которой в учебниках пишут, но и той, о которой на телеканале Хистори рассказывают, тогда попроще будет.

Напрашивается очевидный вопрос: раз всё так сложно, зачем читать? Потому что интересно)

Чтобы не вдаваться в подробности относительно многочисленных вводных и дальше, просто скажу, на что эта книга похожа по сути своей больше всего: Кингсмен – вот самая простая аналогия, в особенности, именно третий фильм. Только вместо британских джентльменов здесь евразийская интеллигенция всех мастей, объединённая загадочной структурой Пятый Рим. В центре повествования один из агентов Пятого Рима – Николай Степанович Гумилёв.

У Гумилёва очень насыщенная биография. Необязательно знать её всю, но, думаю, хотя бы ознакомление с обстоятельствами смерти не будет лишним. Это окажет влияние на восприятие всего романа в целом. Вероятно, что книгу эту не стоит воспринимать слишком серьёзно, это аттракцион, умело играющий с историческими событиями, описанными лихо и с немалой долей горького юмора, который могут позволить себе только бессмертные. И всё равно книга при этом жутковата именно вследствие понимания, что всё было не так. Всё было куда более прозаично. И хотя винить некий высший разум в том, что это именно он оказал тлетворное влияние на людей, когда-то давно привнеся в мир ненависть и зло, заманчиво, на самом деле люди сами по себе неплохо с этой задачей справились.

Почему я, не любя книги с альтернативной историей, берусь их читать? Потому что история полна такими людьми, которые уже готовые книжные персонажи, а реальные исторические процессы та ещё Игра Престолов, и придумывать ничего не надо. Авторам остаётся художественным образом обработать то, что уже есть, и – вуаля – фантастический роман. Смотрите себе в глаза чудовищ сколько душе угодно, насколько хватит здоровья. В таком формате это хотя бы более или менее безопасно.

P. S. К вопросам о кино-экранизациях: могло бы выйти очень недурно).

цитаты

– С площадей все это, наверное, иначе виделось.
– А что можно увидеть с площадей? Что в окошко выставят, то и видать. Хоть корону, хоть афедрон. И вот, сами располагайте…


Покойный Антон Павлович говорил, что детей надо пороть, дабы не становились писателями; а чтобы не становились поэтами, их надо вообще убивать, добавлю я от себя.


А до Гвоздя вы не дозвонитесь, туда еще долго телефон будут тянуть. Закажите лучше спиритический сеанс!


Странное дело: покойником здесь был я, но именно я-то и смотрел на них на всех, как на мертвецов. И, пожалуй, впервые почувствовал, что запах разлагающегося Слова – отнюдь не метафора.


– Опять по бабам собрались? – подбоченилась Ашхен.
– Нет, – серьезно сказал Коминт. – Сначала по мужику. Потом, если придется, и по бабе. Хочешь, тебя возьмем.
– Свечку держать! – догадалась Ашхен.


– Даже «мисс Европа» восемьдесят девятого года – и то мужик… Ой, далёко нам до Европы, Николай Степанович, деревня мы все-таки темная…
– Ты хочешь быстро и безболезненно сменить пол?
– Да нет, важен сам принцип – захотел и смог. Как символ свободы выбора. А так нет – на тряпки разоришься.


– Отчего же, – сказал я. – Там, как и везде, уважают сильного и смелого.
– Где бы найти место, чтобы уважали умного, – вздохнул чех.
– Есть такое место, – сказал пан Твардовский, но тему не развил, и мы заговорили все о том же: почему это славянские народы никак не могут почувствовать себя единым племенем…
– Да оттого, – гремел пан Твардовский, – что вы, Николай, пустили к себе этих греческих попов, а вы, Ярослав, послушались этого дурака Лютера, который пытался в черта попасть чернильницей! Представляете: чернильницей в черта! Он бы еще туфлей кинул.


– Вам бы, Ярослав, романы писать.
– А я уже написал. Даже два. Только не помню, куда дел…


– Скажите ему: «Профан воздвигает башню». Запомните?
– Запомним. А кто такой профан?
– Неуч.
– И что же, неучи воздвигают башни?
– Это их основное занятие.


Каждому в детстве нужно обязательно показать хоть маленькое, но настоящее чудо, чтобы он не вырос свиньей.


– А что – в Москве? – возразил Николай Степанович. – В Москве как в Москве.
– Жизни вы там не знаете, – сказал таксист презрительно. – Соки сосете из России.
– Я вообще-то из Кронштадта, – сказал Николай Степанович.
– А я из табора, – сказала Светлана.
– А! Нормальные люди! – обрадовался таксист. – Я-то думал – москвичи. Извините.


– Согласитесь, Николас, это очень тяжело, когда все становится ясно. Какое-то время смотришь на мир снаружи, как на аквариум.
– Скорее уж серпентарий, – сказал я.
– Пожалуй, все-таки аквариум, – возразил Отто. – Этакая трехмерность: и медлительность. Человек вытягивается в не очень длинную очередь собственных отражений, и первым в этой очереди стоит младенец, а у кассы ждет расчета мертвец…


Когда-то, очень давно, мне предложили выбрать между жизнью и смертью, и я выбрал жизнь. Возможно, я ошибся. И все, что теперь творится со мной, с моими близкими, с далекими – плоды той ошибки. Но я боюсь, что уже поздно что-то менять. Вы просто попали в круги, расходящиеся от меня.


И еще я в очередной раз подумал, как тупа и бестолкова эта власть. У нее совершенно отсутствовало чутье на своих и чужих. Что покойный Галич чужой – она еще понимала. Но что Высоцкий свой – уразуметь никак не могла. А с другой стороны, уразумей она это – и пропал бы Высоцкий. Да, прожить без врагов эта власть не умела, и единственно, что научилась при ней страна делать по–настоящему качественно – так это врагов.

* * *

Рэйнбоу Рауэлл - "Блудный сын" & "Куда бы ни дул ветер"

– Это что еще значит? Ты не веришь, что она может быть в опасности?
– Нет, что ты, конечно я верю. Агата снова в опасности. У Саймона в жизни наступила черная полоса. А у База есть темный секрет. Плюс вы опять раскрываете какой-то заговор, о котором ты не можешь мне рассказать. На кону, наверное, будущее всего Мира магов!


– Как это произошло?
– Ну, ты знаешь, как оно бывает ― не в то время и не в том месте, классика жанра. Круг призыва. Полночь. А потом… чреда недопониманий и культурных различий.


Оля такая: так, ладно, я невывожу, давайте что-нибудь попроще.
Блудный сын: ну вот он я в фанатском переводе, ты же давно хотела.
Оля такая: о, круто, дайте два *читает* …не, ну это слишком просто.

Гыгы.

Я закончила этот цикл, прочитала, очень быстро, с удовольствием, мне даже удалось немного расслабиться, наконец. Но начну я с впечатлений от второй книги, а она – ненужная, кривая, косая и какая-то бессильная, фанфик к фанфику. Автор в послесловии говорит, что писалось это всё в тяжёлый жизненный период, так что вроде как и критиковать должно быть стыдно. Но кому сейчас легко.

Ну ладно – просто, на самом деле в плане сюжета и концепции нормально, интересно даже. Но я думала, что устала оттого, что книжные герои умнее меня. Но оказалось, что читать про не то чтобы умных героев значительно сложнее хд В первом случае тебя бомбит оттого, что ты чего-то не понимаешь и вынужден усилия прикладывать, чтобы понять, сложить воедино. Но во втором случае тебя бомбит оттого, как отвратительно герои себя ведут и тебе хочется оторвать им головы. Ну, кроме База и Агаты – они норм. Саймона прощаешь, когда он весь такой влюблённый. Но Пенелопа… Фух, давненько я так не бесилась.

Она ужасно противная выскочка без сглаживающих характер милых черт, возомнившая о себе бог знает что, кажется, что все описательные категории, заканчивающиеся на –тка можно применить к ней. Пиздец какой-то, а не человек. По крайней мере, в начале книги. Лучшее в ней – забота о друзьях, но в остальном – ад и израиль, можно не надо её так много в книге? Я вообще пришла про любящихся мальчиков читать, а не вникать в мысли прожжённой снобихи (нет такого слова, но стоит его ради описания этой персоны придумать).

иллюстративный кусок текста

– Нормалы могут чувствовать, я тебя уверяю. Может мы на вас и не похожи, но у нас есть глаза и уши. Мы замечаем то, что вокруг нас происходит.
– А вот судя по моему опыту ― не особо.
– Я замечаю. – Он тычет себе пальцем в грудь и смотрит на меня поверх своих очков. Он, видимо, совсем забыл о том, что должен следить за дорогой. – Послушай, лично о тебе мне ничего не известно. Потому что ты ни на один из моих вопросов не ответила. Но если бы ты ничего не знала о существовании магии, если бы ты родилась Нормалом, или просто невеждой, а потом в один день увидела что-то волшебное ― стала свидетелем самого настоящего чуда ― ты бы и правда просто развернулась и ушла? Если бы тебе удалось хоть краешком глаза заглянуть в скрытый мир, ты бы смогла просто притвориться, что этого никогда не было? Или ты бы провела остаток своих дней, пытаясь найти в него дверь?
Я не могу осмыслить все, о чем он меня спрашивает. Все мои мысли сейчас крутятся только вокруг опасности, в которой мы все оказались:
– Так вот чем ты занимаешься, пытаешься найти двери в наш мир?
– Да, черт возьми, и парочку я уже нашел.
Теперь моя очередь качать головой.
– Тебя это волнует?
– Да!
– Почему?
– Да потому что… это не твое дело! Это не твой мир, а наш! Какое ты имеешь право совать свой нос в наши секреты!
– А с какой это стати они ваши?
– В смысле? Это ведь очевидно с какой!
– Мне не очевидно. С чего вы взяли, что магия вам принадлежит?
Я начинаю смеяться:
– Да потому что мы волшебные, а вы нет.
Он полностью поворачивает голову ко мне и смотрит мне прямо в глаза:
– Мы сделаны из волшебства. Без нашей магии, вы даже хуже Нормалов. Без нас вы ни на что не способны.

С другой стороны, в стремлении всё объяснять мне пришло в голову, что это просто следствие птср. В своей волшебной школе они все, и Пенни в частности, находились в опасности и сражались с великим злом. Конечно, это должно было как-то на них отразиться. И я принялась с надеждой ждать, что, быть может, автор допишет этот момент, обоснует таким образом поведение героев, Рэйнбоу же вовсе не одномерный автор, она умеет в характеры и лёгкий психологизм, чувствует вайб, так скажем.

В общем – сижу-лежу-читаю-верю в свет в конце тоннеля, – а его всё нет и нет. Ну, думаю, ладно, пробуем другой подход. Маги не совсем то же самое, что и просто люди, магией не владеющие, они ближе к волшебным созданиям, иначе воспринимают мир, а раз так, то вести они могут себя соответствующе придурковато в сравнении. И таки вся их паранойя оказалась оправданной, так что пришлось пересмотреть отношение к описанному – да, таки магам следует скрывать себя и свои тайны; но быть при этом невыносимыми вовсе необязательно же, можно как-то хитрее и тоньше действовать, не? А то совершать мелкие преступления налево и направо, используя магию, это норм, а вести себя по отношению к новому человеку, явно пренебрегая его «нормальностью», по-людски, уже почему-то нельзя. Короче, герои все или частично всю или частично дорогу ведут себя так, что хочется отвесить им леща. Они ведут себя по-мудацки, но не так, как мне это нравится – тут очень тонкая грань.

Но потом случилась третья книга, она оказалась получше. Герои приземлились в Лондоне и крепко так приложись о землю – мне это понравилось. Вся их инаковость вдруг улетучилась, на первый план вышли всевозможные семейные и межличностные проблемы. И вот уже оказалось, что никакие они не избранные, не волшебные существа, а чьи-то сыновья и дочери, и то, что происходит с ними или с их семьями, не менее важно, чем что-то там где-то там.

Короче, «Блудный сын» вышел каким-то филлерным, но он мог бы быть намного лучше, если бы автор закончила его на ссоре Саймона и База, той, которая случилась где-то в первой трети следующей книги. Тогда хотя бы стало ясно, откуда эта напряжённость в отношениях, которую автор из себя всё выдавливала-выдавливала, а обосновать то ли не могла, то ли не хотела.

В целом, одним из описательных качеств этого цикла можно назвать отсутствие держащей в напряжении остросюжетности. Цикл очень лайтовый, но в этом его прелесть, поэтому он так легко читается. И с одной стороны, мне нравится, что полюбившаяся история получила продолжение, но с другой – продолжение не особо нужное, а местами откровенно вымученное. И если про База и Саймона мне ещё было интересно читать, то про Пенелопу и Шепарда (нового героя) уже не особого по причинам в частности упомянутым выше – ну бесит меня Пенелопа. В третьей книге – меньше, чем во второй, но всё равно такие, как она, портят магию, обесценивают её, хотя выступают за её сохранение, бережное к ней отношение, и прочее, и пятое, и десятое. Но то, как Пенелопа раскидывается заклинаниями направо и налево, – ну не назовёшь это достойным поведением. Как человек, которому нравится со злом во всех его проявлениях сражаться, она ну просто вкрай безответственная в казалось бы бытовых мелочах, типа всем, что не вселенская угроза, можно пренебречь. Пенни, милая, может у тебя просто синдром восьмиклассника? У Саймона, к слову, тоже.
Мне по первой книге думалось, что магия здесь прописана лучше, чем в «Гарри Поттере», обоснована жизнью и культурой людей, но Пенни своим подходом тупо всё испортила. В общем, вы поняли, не моя героиня. И я преступно много строчек текста потратила на то, чтобы это сказать.

Другое дело – Агата, приятный лёгкий ветерок в этом царстве избранных. Но я бы честно обошлась без дорисованных в угоду чему-то там кому-то там любовям. Типа у на есть м-ж, м-м, давайте ещё и ж-ж нарисуем, чтобы совсем всё хорошо стало. Ну тьфу же! Вы художественное произведение пишете или тупо комбо собираете? Ну да наверное это и значит чувствовать вайб

Что касается База и Саймона ну ня, хотя и со своими но, в большей степени из-за Саймона, потому что тот предпочитает не формулировать словами то, что его беспокоит. Где-то там за кадром он общался с психотерапевтом – ну класс. А с любимым человеком поговорить не? Но при этом сам его феномен фальшивого избранного, главного героя, который перестал быть нужен, интересный, мне в процессе чтения нравилось наблюдать за тем, как Саймону приходилось социализироваться в роли просто человека. Ну да он всё равно просто человеком не был никогда. Вампиризм База вроде тоже пытались развить, а вроде и спустили на тормозах. Но я повторюсь – всё это он нежелания автора в принципе что-либо усугублять и нагнетать, она не про это. Она больше про –

Мне кажется, что я даже способен намеренно делать его несчастным, просто чтобы почувствовать тот кайф, когда я снова делаю его счастливым. Со мной и правда что-то не так, разве нет?
Я опускаю голову вниз, чтобы встретиться с ним взглядом.
– Я просто хочу быть с тобой, – говорю я. – И да, сейчас мы на таком этапе. Я ― отбитый на всю голову неудачник, а ты ― пожирающее крыс чудовище.

И со всяким таким подобным всё в цикле хорошо)

Поэтому скажу, что цикл – «Так держать», «Блудный сын» и «Куда бы ни дул ветер»–хорош для отдыха душой и телом, но рассчитан, пожалуй, для более юной аудитории – это янг эдалт со всеми вытекающими, явными и неявными признаками фанфика, с приятным не душным слогом, с обязательным, но не таким уж слащавым «и жили они долго и счастливо» в конце. Как по мне, то этого достаточно.

цитаты

Кроули, если вот что нужно чтобы удержать Саймона в моих объятиях ― стрельба, Тихие зоны и скоростные погони ― то я готов на сто процентов. Клянусь. Теперь это мое призвание.


– Вампир, два мага и Теплокровный, – вздыхает Ламб, вставая с дивана. Мы все легонько вздрагиваем. – Без чашечки чая здесь не обойтись.


Мне интересно, как Саймон справляется со всем этим разговором. Я обдумываю, не наложить ли на него парализующие чары, на случай если он справляется плохо ― но он ведь может упасть и пораниться.


Подруга Агаты Джинджер плачет, ведь упустила свой шанс стать одной из гребаных вампиров, а Агата ведет себя с ней ласковей, чем с кем-либо прежде в своей жизни. Так вот почему она не отвечает на мои сообщения? Они недостаточно идиотские?


– Мам, но он мой друг.
– Я в этом даже не сомневаюсь! Ты наверняка подружилась с ним в то самое мгновение, когда поняла, что он самая настоящая ходячая безнадежная катастрофа!


А вот я отказываюсь плакать. Вся эта ситуация слишком нелепая, чтобы из-за нее еще и слезы лить.


– Но я ведь всегда именно так и говорила, Баз! – Банс опять мотает хвостом. Теперь она тоже орет. – «Я нужна Саймону» — это был мой любимый предлог.
– Предлог для чего?
– Для того, чтобы делать все, что мне в голову взбредет! Чтобы заставлять его поступать так, как я считала нужным. Да я была ему не так другом, как командиром.
– Ты спасала ему жизнь.
– Да если бы так! Я спасала его, это правда, но лишь после того, как сама подвергала опасности.


Я всего лишь хочу сказать, что если кто-то поступает подобным образом, то он скорее всего не настолько гонится за чем-то, как убегает от чего-то.


– Ты ведь никогда мне этого не говорил.
– Никогда? – удивляется он.
– Нет.
Он хмуро смотрит на меня:
– Ну я думал… то есть… я ведь столько всего убил ради тебя.


Потом Саймон отодвигается от меня, все еще улыбаясь. Ну что он за нелепое создание. Радуется, что я положил масло в его сэндвич. Да я бы даже землю заставил вертеться в обратную сторону, если бы узнал, что ему так больше нравится.


– Я никогда всерьез не пытался тебя убить...
Он хмурится:
– Ты хоть в чем-то, что касается меня старался?


– Пенелопа, ты сама уже управляешь машиной или все еще я?
– Ты управляешь машиной, Шепард! – орет она. – Разумеется!
– А тормоза все еще работают?
– Разумеется, нет. Зачем летающей машине тормоза?
– Тебе надо запретить употреблять слово «разумеется», – бормочет он. – Его нужно исключить из твоего словаря.


– Ты хочешь, чтобы я делилась с тобой своими предчувствиями или нет?
– Делись, – бормочет она. – Своих то у меня все равно никогда не бывает.
– У всех иногда бывают предчувствия, Ниам.
– Не у меня. Зато у меня есть… высшее образование.
– Ох, заткнись.


Он и сейчас одет в серую рубашку с россыпью розовых и голубых лилий. На нем она каким-то чудом смотрится мужественно, и идеально сочетается с его брюками цвета индиго и серыми туфлями. Но я бы в ней смотрелся как диван.


– С другой стороны… Что-то слишком хорошее, чтобы быть правдой, обычно оказывается обманом.
– А судя по моему опыту, – говорит Саймон, – что-то слишком хорошее, чтобы быть правдой, обычно оказывается магией.


P. S. Хотя названия первых двух книг являются отсылкой к песне группы Kansas "Carry on My Wayward Son", я всё ещё думаю, что "Bohemian Rhapsody" Queen подходит циклу гораздо больше —

Carry on, carry on as if nothing really matters

* * *

Даша Почекуева - "Квартира"

Он выбрал задыхаться. Он хотел этого. Боль, которую он испытывал, доказывала, что в нем осталось что-то живое; что в пустоте, где он вдруг оказался после смерти дяди Яши, все же есть какие-то чувства. И впредь он теперь выбирал боль, выбирал раздражение, выбирал нелюбовь; выбирал все, что наказывало его и терзало, и только так ощущал себя живым.


Прежде всего, должна сказать, что я давно не проглатывала книгу за сутки. Отчасти это связано с тем, что обычно вещи, которые я читаю, объёмнее, раза в два-три толще, их с кавалерийского наскока и не осилишь. А тут как-то так легко пошло (обманчиво легко), слог простой, свободный, страница за страницей пролетали незаметно – вроде только начал, а уже полкниги прочитал. Здорово, когда так выходит, есть чувство, что всё красиво, как кружево, сплетается естественным образом без особых усилий. Я в таких случаях по-доброму (правда, по-доброму)) завидую, ведь сама то и дело сбиваюсь с ритма и за что-то большое даже взяться боюсь.
(В последнее время особенно, потому что есть потребность писать и о чём-то более важном, чем могут вместить в себя фички, но не хочется совсем при этом ввязываться в какие-то там оринджи, ведь в них я буду вынуждена с нуля придумывать героев, но зачем, когда есть готовые шаблоны, с которыми можно работать и которых я уже люблю – и так я «закольцовываюсь» в этих мыслях).

При этом смысловое содержание книги едва ли гармонично соответствует её литературному стилю. Не только за каждым персонажем книги, но и за каждой словно бы невзначай упомянутой деталью стоит история, ровно отдельная, как и составляющая единое полотно повествования. Автор целенаправленно прорабатывала интересующий её исторический период, прорисовывая детали для объёма, для погружения. И всё сработало: по ходу чтения у меня в голове выстраивалась картина, напоминающая фильмы Рязанова. Ну, что у меня было в голове в качестве бэкграунда, с помощью того я описанное и воспринимала. Такая киношная атмосфера мне понравилась.

Спорные же чувства вызвали инструменты современного психоанализа, приложенные к описываемым ситуациям и характерам персонажей, и элементы, для описания которых я не могу подобрать более подходящее слово, кроме «фикрайтерские». И то, и другое вкусовщина.

Я, с одной стороны, не могу так сразу сказать, а как иначе, например, по-моему мнению стоит изображать близость между героями; с другой, а так ли нужны и важны интимные моменты для повествования?.. И тут я с кристальной ясностью осознала, что нахожусь в ловушке того самого «в СССР секса не было» хд Не так уж много слов существует, которыми можно формально описать любовь и её физическую реализацию. Это можно сделать формально, сухо, нежно, грубо тоже можно. В книге есть все варианты, и они все кажутся мне неподходящими. Но может это и правильно? Они и должны выделяться, потому что главный герой такой персонаж, что ему чуждо всё хорошее. Любовь, как из фанфиков, – это что-то очень хорошее и такой, как главный герой, – как Фролов, – не считает себя её достойным.

Всё, что касается главного героя, вызывало больше всего эмоций при прочтении. Мне и жалко его было, и бесил он страшно, и тошнило от его поступков, особенно во всех тех случаях, когда я ловила себя на том, что мне близко. Книга вообще о многом заставляет задуматься и, увы, возникающие в моей голове мысли меня не красили. С современной точки зрения Фролов кажется таким несколько устаревшим образом, потому что у меня откуда-то есть оптимистическая идея, что нынешний мир уже не такой тёмный, как тот другой, описанный. Это, конечно же, чушь. Суть, изложенная на обложке книги, о том, что это история о человеке в футляре, ни на секунду не переставала быть актуальной последние лет, скажем, сто. В действительности, каждый немножко (или множко) такой же, отличаются только стенки этого самого футляра. Очень и очень тоскливая эта мысль, грустно и невкусно было читать последнюю треть книги, буквально пропитанную этим экзистенциальным отчаянием. За катарсисом, правда, случилось перерождение, не то чтобы беспричинно обнадёживающее, но всё равно чуть-чуть успокаивающее.

Попытаюсь ещё пояснить свои претензии к психоанализу. Он, как и любовь, выпячивается, выпирает из в целом стройного повествования своей очевидной инаковостью, принадлежностью к другому исторически-социально-временному периоду. Ощущение такое, будто лазерной линейкой лезут править то, что мерилось по-простому пятерней. Вроде такой хороший и со всех сторон положительный и нужный инструмент, а выглядит чуждо. Возникает тот же вопрос: ну а как тогда надо? Я честно не знаю. Но этот аспект книги явно отражает опыт самого автора, молодой современной девушки. Мне кажется, что другие вещи того времени, так же изучающие и раскрывающие быт людей, того другого поколения, склонны задавать массу сложных, наводящих на тяжёлые размышления вопросов, но не давать на них ответ. Возможно, и здесь мне этот ответ был совершенно без надобности, я бы и сама его додумала, если бы захотела. Но «Квартира» построена таким образом: всё, что автор захотела обдумать со всеми приходящими ей на ум вопросами и ответами, она записала. Дебютный роман – что-то очень личное, что-то, что долгое время копилось в закромах, такой ответ миру, в той форме, которую ещё можно себе позволить.

P. S. Отдельная благодарность автору за Сашу и Ваню)


Знаешь, мне никогда не хватало духу думать, что есть один верный путь, по которому следует идти. Ведь раз истина одна, значит, все остальные пути ошибочны. Значит, одни спасутся, а другие не спасутся. Ты понимаешь, какая это страшная позиция? Еще ничего не знаешь о людях, а уже осудил, уже приговорил, уже решил, что ты лучше!


Когда ты встаешь на сторону того, кто бьет, лишь бы тебя самого не били, – это не защита.


Вот она, мысль, знакомая до отвращения: я не был счастливым, потому что мне не дали. А разве важно – что мне дали?.. Что, так уж много нам всем дают?

* * *

upd.

– Он бы так не стал делать.
Кел давным-давно достиг точки, в какой эти слова сообщали ему усталость от всего человечества. Все невинные говорят так – и верят в это до победного, вплоть до того мига, когда дальше уже никак. Мой муж ни за что не поступил бы так с нашими детьми; мой ребенок не вор. Келу кажется, что надо бы встать где-нибудь на углу и выдавать всем предупреждения на листках бумаги, где было бы написано: “Кто угодно способен на что угодно”.

Тана Френч - "Искатель"

Очень приятная книга, которую можно было бы прочесть гораздо быстрее, если бы я за этот год не растеряла навык чтения, когда ты просто устраиваешься поудобнее и посвящаешь книге полноценное время, а не 15 – 20 минут в дороге. Но это неизменно были приятные 15 минут. Содержание книги, впрочем, способствовало такому режиму – она неторопливая, без остросюжетных эпизодов, с историей неспешной, но очень атмосферной. И мне хотелось чего-то такого. Стоило прочесть аннотацию и я поняла – хочу, вот такое мне надо. Затерянная среди полей-лесов-болот-гор ирландская глубинка со своей особой экосистемой (во всех смыслах) и пришлым главным героем, который выделяется, привлекает внимание и, что закономерно, ввязывается в неприятности, потому что бывших копов не бывает. Но никаких захватывающих расследований, погонь, перестрелок, ничего такого. Из самого эмоционально заряженного в книге противостояние человека чужого давно и прочно устоявшейся экосистеме, противостояние характеров – искатель истины против тех, кто её скрывают. Потому что есть в жизни такие вещи, в которые не стоит лезть. Ничего такого замудренного, что вы можете себе вообразить. Но это и пугает сильнее всего. Размытые границы, путающие преступление и несчастный случай. Адвокатом выступает сам дьявол, что разводит руками в стороны, говоря "человеческая природа такая человеческая". Людские нравы, закалённые привычкой, – насколько это гремучая штука и сколько может причинить вреда, очевидно и на банальных бытовых примерах. Но вместе с тем читателей более требовательных и ждущих детективная линия может разочаровать, потому что главный герой всю книгу ходил кругами, совершая какие-то незначительные действия, в то время как персонаж, что знал буквально всё, всё это время был рядом. Но герою было это нужно не только для того, чтобы раскрыть преступление; человеческий кодекс, которому он придерживался, принципы, – всё это в новых для него условиях подверглось проверке на прочность. Но и это было ему необходимо. Он анализирует прожитую жизнь, пытается понять, где ошибся, и разные его инсайты инициируют рассуждения о разных жизненных вещах – у автора это выходит всегда уместно, без натужности. И в целом весь текст такой, живой, не перегруженный, но цепляющий своей толковостью с грамотно вплетёнными в него образами и метафорами. Обычные описания природы или местности у автора полные, с хорошо переданным характером, но без многословного размусоливания – важные штрихи к целой картине. И выходит очень увлекательное и интересное чтение. Сохранённых цитат было бы намного больше, если бы я бралась выделять все понравившиеся мне обороты речи.

В общем, приятное знакомство с автором получилось. Думаю, что обязательно как-нибудь к ней вернусь)

несколько цитат

Вы только послушайте его – делает тут из нас предбанник Господень! В округе полно молодежи.


Хочет вмазать кулаком по чему-нибудь, но понимает, что ничего этим не изменит, только разобьет себе костяшки. От такого обилия здравого смысла чувствует себя старым.


Кел соскучился по компании давно ему знакомых мужиков. Отчасти из-за своих четверых друзей он и уехал из Чикаго – то, как глубоко и подробно они друг друга изучили, начало казаться небезопасным, от этого хотелось оторваться как можно дальше. Дружба их зашла так далеко, что Кел уже не понимал толком, что́ они в нем успевают заметить, прежде чем он заметит это сам. И все равно где-то на задворках сознания у Кела накопилась потребность провести с ними вечер в баре, и он постепенно начинал замечать масштабы своего голода. Этих мужиков он, может, не знает, зато они знают друг друга, и соприкасаться с этим уютно.


По мнению Кела, нравственность – нечто большее, чем терминология. Бен, к черту, чуть с катушек не слетел насчет важности применения подобающего определения к людям в инвалидных креслах и явно гордился собой в связи с этим, зато ни разу не заикнулся насчет пользы, которую принес хоть одному человеку в инвалидном кресле, и Кел поспорил бы на свою годовую пенсию, что этот паршивец, если бы такое случилось, уж не промолчал бы. А сверх того, правильные определения меняются раз в несколько лет, а потому всяк, кто думает, как Бен, должен вечно прислушиваться к другим людям и сообщать им, что нравственно, а что безнравственно. Келу кажется, что с правильным и неправильным в себе человеку нужно разбираться иначе.


Кел все понимал: он надеялся ее порадовать, но повидал достаточно жертв преступлений, чтобы знать, что травма придает чувствам очертания, каких никак не ждешь.


Садись-ка, я еще тарелку достану. Взялся тут паэлью с курицей и беконом стряпать, и она, блить, прекрасная, пусть я и сам это скажу.


Он только-только обрел власть над ситуацией, а тут является она, и всё теперь: получается, ситуация выскальзывает из рук и делается чем-то средним между опасной и несуразной.


Ее будничное доверие трогает его так глубоко, что приходится сглотнуть. Сегодня утром Кел, похоже, сделан из зефира. 

запись создана: 04.02.2022 в 11:23