Глава 13

[Ria Yue]

Мужчина, с лицом обезображенным улыбкой, подал мне жёсткую огромную руку с мозолями, исполосованную шрамами, когда моя карета наконец остановилась. Свет ударил мне в лицо, глаза уже привыкли к темноте повозки и её вони. Это были новые для меня ощущения, которые мне хотелось изучить как можно лучше до столь желанной сейчас потери сознания. Я и не увидела сразу руки, столь галантно мне протянутой. Первыми глаза ослепил блеск холодного металла наручников. Я вытянула обе руки перед собой и довольно оскалившийся мужчина в военной форме, насмешливо хмыкнув, защёлкнул кольца, скреплённые тонкой короткой целочкой, на моих запястьях. Я улыбнулась ему той улыбкой, после которой всегда оставляла за спиной тех, кто грязно выругивались и отплёвывались. Подтолкнув меня вперёд, пара военных стала моими провожатыми к гостепреимно распахнутым дверям городской милиции. Привратник лишь гнусно хихикнул, когда я прошла мимо под конвоем из трёх человек. Я чувствовала на своей спине взгляды прохожих.
Меня вели через какие-то залы, коридоры, которые становились всё темнее, сырее и менее обитаемей. Место, где стены сменились черными железными решётками, было абсолютно пустым. Циник наклонился над моим плечом и сказал с гадкой усмешкой:
- Выбирай любую, - он великодушно развёл руками в стороны, предлагая огромный выбор из абсолютно одинаковых чёрных камер.
- Ну и сервис, - жизнерадостно улыбнулась я и ткнула пальцем в ту решётку, за которой мелькнула красным глазом крыса, единственный возможный собеседник.
Меня толкнули вперёд, в ту тьму, пахнущую гнилой соломой. "Весьма приемливо", - подумала тогда я осматриваясь. Этот запах напоминал мне запах осени, когда жёлтая трава разлагается в размотой дождём земле. Запах перерождения. Не хватает лишь крови.
Я смотрела на пустую стену и помутневшие глаза обманывали меня, продливая стены в длину и уводя их вдаль. Огромный чёрный зал мёртвых камней. Под ними прижимается к земле трава, и уплывает прочь голубое небо, едва освещённое ярким багрянцев листьев. И ветер уносит в бесконечность скрип решётки, топот ног, тихий смешок и писк крысы. И посреди этого обмана...
- Я... - шепнула я, ощутив солёные горячие слёзы на губах. Мой голос дрогнул не веря. Отказываясь верить. - Меня заперли в этом мире.
И небо исчезло. Хотелось верить, что обрушилось на голову и потекло по телу, по венам, приобретая красный закатный цвет. Миллион цветных огней разорвался белой пылью и просочился в щели, унеся за собой память и сожаление.
- Ты ведь хотела этого. Вот оно, твоё наказание, - сказала Боль, стягивая ботинки с босых ног. Она придирчиво взглянула на груду потемневшей соломы, но привередничать не стала, с удовольствием растянувшись во весь рост, и зажмурив блаженно глаза.
Я вздохнула. Сев у стены, я взглянула на свои руки. В полумраке созданным магическим светильником в коридоре не было видно линий на ладонях. Может это к лучшему.
- Да... Хотела... - прошептала я вглядываясь в черноту потолка.
- Ты такая спокойная, - фыркнула насмешливо Боль. - Поговори со мной, мне скучно!
- Это моя судьба?.. Или судьба каждого, в ком живёт Святая душа?.. Для чего она нужна? И... Почему я?
- Слишком много вопросов. Нахождение на них ответа может привести к твоей эйфории, что, в общем, неблагоприятно скажется на мне. Твоя жизнь утритив смысл, потеряв меня. В ком же тогда ты будешь искать оправдание, моя любовь? Снова в Артуре? - усмехнулась Боль. - Тогда не стоило отпускать его. Он бы не умер, если бы ты пожелала ему жизни.
- Он исполняет мои желания по отношению к другим, но я не могу пожелать ему, например, счастья. Оно не придёт к нему... Почему-то.
- Может отторжение таких приказов тоже, когда было маленьким подпунктом в твоём с ним контракте?
- Не хочу думать об этом, - ответила я, взлохматив волосы и задерживая руку на своём лице.
- Ты чувствуешь это? - злорадно оскалилась Боль. - Он с Ней сейчас.
Я вздохнула отгоняя наваждение. Она видит меня насковзь...
- Так всегда было и так будет. Проклятая душа спасает Святую. Святая Проклятую... Ей грозила опасность и её спасла... не я, но мой... брат.
- По-твоему мир всё ещё подчиняется этим законам? - расмеялась Боль. Волны смеха лишь для меня прокатились от стены до стены пустых камер. - Рассмешила. Теперь власть в руках людей. Это их слабости заставляют других защищать их. И, по-мойму, такое благородство, в первую очередь вызванно чувством жалости.
- По-мойму нет...
- Есть и другие варианты. Страх перед своим божеством за то, что не выполнил его волю, не спасши человека от гибели или чего-то в этом роде. Это вариант присущ религиозным фанатикам и отчаявшимся найти иной смысл жизни, нежели служение хоть кому-нибудь, - размышляла Боль, будто речь шла о цене за килограм мяса, которое приказали купить человеку, абсолютютно не заинтересованному ни в качестве товара ни в его дальнейшей судьбе на столе у хозяина.
Я покачала головой, наслаждаясь ощущаемым холодом, прижимаясь к стене.
- Не подходит. Ни первое ни второе, - сказала я. - Ни к кому из них не подходит.
- Номер три: чисто морально-этическое самоутверждение? Номер четыре: клятва, данная кому-то?
- Лишь для одного.
- А, тот оборотень, - видимо наёмник интересовал её меньше всего и поэтому она продолжима: - Номер пять и последующие связанны с чувствами, испытываемые к объекту требующему своего спасения... Как думаешь, человека интересней рассматривать как животное, все его поступки объясняя рефлексами и другими физиологическими процессами или как существо мыслящее и чувствующее?
Я даже удивилась.
- Затрудняюсь ответить.
- Тогда рассмотрим на примере, - Боль потёрла руки предвкушая что-то донельзя пакастное, наверняка приятное лишь для неё. Как же тихо было в эти несколько мгновений. Пэйн улыбнулась этой самоуверенной тишине. Она не спешит. Однажды она ответит за всё. - Артур. К Проклятой он мог чувствовать - варианты: симпатию, некоторую долю ответственности, желание просто помочь человеку из своего прошлого или любовь.
- Синонимы, - буркнула я, подставив под подбородок ладонь. - И ни один в отдельности не подходит.
Боль улыбнулась.
- Это было бы скучно, если бы подходил, - засмеялась она. - Но тогда что?
Я согнула ноги в коленях и вытянула на них руки, сцепив пальцы.
- Всё проще.
- Интересно узнать, что ты подразумеваешь под словами "Всё проще чем любовь привязанность и так далее"?
- Он спрятался за громкими значениями этих пустых слов. В них он нашёл повод сбежать от меня и от самого себя...
- Страх?
- Не совсем.
- Отвечай сразу! - запричитала Боль. - Мне сложно догадывать о мыслях, не приносящих тебе боли! Я чувствую себя дурой-неудачницей в такие моменты!
- Рассмешила, - рассмеялась я и даже на секунду снова увидела небо. - Просто передышка. Просто временная остановка. Я и сама не против отдохнуть немного... - я вздохнула. - Всё же это не наказание...
- Ты могла и ошибиться в брате. После твоих слов Артур представляется пустым, совсем не романтичным, бесчувственным образом.
- Ангелы всегда бесчувственны... - шепнула я. Боль не предала моим словам большого значения.
- Так ты думаешь, что видишь людей насквозь.
- Да. Ты ведь не понимала бы этого, если бы мысль о том, что я знаю о людях всё, не приносила бы мне тебя. Всё о чём мы говорим лишь ты.
Так всегда было и так будет. И пусть мои слова кажатся просто отчаянным лепетом в этих холодных, столь приятных для меня сейчас, каменных стенах. Пусть меня посчитают переигравающей свою роль актрисой. Но... Моя жизнь - это боль. Мои чувства - это боль. Мои воспоминания - это боль. Моё настоящее - это боль. И лишь моё будущее - это смерть и это единственное, что связывает меня с другими, лишёнными силы воли, обычными людьми. Я признала это девять лет назад в тот вечер, когда ради меня наступила смерть.
- Эй, ты меня слушаешь!? Лучше говори со мной, а не думай, - Боль снова обиделась. Но в голосе не было ни горечи, ни сострадания к самой себе. Страдать? Вот уж что в само деле для Боли неприемлимо.
- Да-да. Слушаю.
- А тот мужчина... Его, кажется, Салаем зовут. А он..?
Я скривилась, обернувшись к Боли, даже приподнявшейся на своём лежаке. Так она увлеклась разговором.
- Я не хочу говорить о нём.
- Почему?
- Потомучто я его не понимаю.
- Человека, который просто любит, ты не понимаешь? - изумилась Боль.
- Любит ли... Но, наверно ты права. Иногда я не понимаю любящих людей. Они так предсказуемы.
- Ты хочешь непредсказуемости? Не сказала бы. Тебе было хорошо с Грэгом, который просто тебя любил.
- Любил? Я не понимаю и его, но чувствую интерес. Он изменился. Что-то в нём было новое, неуловимое... Почти призрачное.
Боль махнула на все мои слова рукой, усевшись на соломе и упёршись руками в колени, вперившись пытливым горящим взглядом кариих глаз в меня. Я не совсем понимала причину такого её поведения. Каждая чёрточка её лица была чёрточкой и на моём лице, каждый волосок и каждый мускул. И её улыбка была моей улыбкой..
- Мы любим Грэга? - спросила Боль.
Я, улыбнувшись, посмотрела на Боль из-за своих нависших прядей рыжих волос, помнящих каждое к себе касание.
- Конечно, - сказала я. - Я ведь люблю тебя.

* * * * *

Что такое физическая боль, по сравнению с той, которую приносят нам раны в душе? Ничто. Это лишь песчинка среди тяжёлых и серых камней, которую окружали Пэйн уже несколько лет. Может даже всю жизнь... Скорее всего, так оно и есть.
Можно пережить любое предательство, на это не способны лишь слабаки и поэты. Они обретут сострадание со стороны других. Ласка, тёплые слова, неожиданно вспыхнувшие чувства, которые исцеляют любые раны. А что могут дать те, бесконечно страдающие, взамен? Слова благодарности? Разве этого достаточно, когда тебе спасают жизнь, вырывая из пучины отчаянья. Слова - это всего лишь звуки. И пусть кто-то перестанет оправдывать свою слабость, говоря, что словами можно убить. Тогда как отплатить за добро...
Всё-таки Пэйн не знала ответа, хотя и искала его уже несколько лет, но всё больше для утоления своего любопытства, нежели как возможное спасение. Всё же повода благодарить кого-либо у неё не было. Она с самого детства подавляла в себе всякие слабости, не прося помощи никогда и нигде. Иногда что-то внутри её болело, плача от одиночества, но Пэйн молчала и боль её оставалась для других незамеченной. Когда умер отец, она недолго плакала, всё же он был героем и остался им в её памяти. Она уверена, он не хотел бы... нет... он не позволил бы старадть близким ему людям. Он не смог избежать погибели, но его последним желанием было увидеть счастливые лица его жены и троих детей в день, когда прозвучат победные звуки колокола.
Спустя два года беспрерывных рыданий и приступов кашля, мать всё же улыбнулась и умерла, потухнув как свечка, падая на глазах у Пэйн в ту непроглядную темноту, которую видят лишь раз. Когда вернулись Артур и Рэйн, Пэйн ничего не могла сказать. За свою слабость её мать заплатила цену слишком высокую и всё равно осталась должна своей судьбе общей с её детьми. И хотя они были вместе, они остались одинокими и лишь тогда жизнь решила, что этого пока достаточно. Придёт время, придёт новая боль, никто не останется в стороне. Урок должны выучить все. Человек должен уметь преодолевать любые препятствия, он должен жить ради будущего - так думала Пэйн, но её идея казалась другим, кроме Арутра, бесчуственной, бесчеловечной. Человек не может не страдать от привязанностей, не может не переживать, не может забыть, пусть даже он искренне хочет всего этого, его желания тот же пустой набор слов, теряющийся в пустоте, не имея силы зайти за её границы. Маленькая девочка, которая не плачет на похоронах матери, это то, чего стоит бояться и то к чему можно испытывать лижь отвращение и глубокое сожаление. То, что выглядит противоестественно, не может быть названо другими силой. И никто и ничто не сможет опровергнуть это.
Никто тогда не поддержал Пэйн, когда люди окружавшие её, шептали про себя: «Монстр». Она всё продолжала говорить, что помощь и не нужна. Тогда на её лице появилась маска. А после и вторая и третья и четвёртая. Она стала целой галереей образов. Они и сама забыла какая на самом деле. Правду о Пэйн знала лишь её боль, бездонная и глухая на всякую молитку о пощаде, которой, впрочем, ей никогда слышать и не приходилось. Неотъемлемая часть жизни человека-лжеца, актёра, арлекина в дешёвом представлении, который играет с чувствами, создавая из одиночества, раскаянья, печали, любви, преданности, доброделтельности карикатурные шаблоны для своих ролей. Тогда продолжая лгать она могла доказать что она человек, который чувствует. Это было её желание, а они всегда исполнялись для неё.
Пэйн улыбнулась и так горька на вкус оказалась её улыбка. Затёкшие кровью губы, прокусанные с оборванной бурой коркой предательски дрожали делая из улыбки или оскал на пол лица или преобразовывая всё лицо в гримасу страдания. Пэйн тогда и слёзы н есдерживала, осозновая это, хотя они приносят такую же же боль, стекая по порезам на щеке, как и та, что горела на руках, рождающаяся снова с каждым возможным прикосновением. Стянутая от крови кожа, разорванная от нескончаемых ударов плети. Они сами себя уже убедили в вине Артура, продолжая водить Пэйн на допросы, принося ей физическую боль. Но что такое эта песчинка для Пэйн. Где - то глубоко внутри раздавался насмешливый голос пропевающий незатейлевый мотивчек песенки.
«Вот же бред какой!» - проговорил голос резко оборвав мелодию.
Если не думать о боли, то и всамом деле было скучно сидеть в тёмной и сырой камере. В длинном коридоре в полном одиночестве. Прибавить к слову «Одиночество» ещё и «гордое», то получится, что Пэйн единственная королева тюремного коридора.
Прислонившись спиной к холодной стене, Пэйн сидела на полу согнув ноги в коленях и вытянув перед собой руки. От плеч до кончиков пальцев, они превратились в сплошное красное месиво. Кровь запеклась. Жгло и болело. В течении уже почти недели, каждое утро, девушку приводили в допросную, где уже ждал циник с кожанным, тяжёлым и длинным хлыстом в руках. Он, профессионально, удар за ударом заставлял Пэйн плакать и вскрикивать. Иногда разгорячённая плеть попадала по лицу. Левый глаз затёк кровью. Два косых тонких шрама пересекали половину лица. Да, приходилось унижаться и корчиться от боли, чтобы люди не подумали что ты бесчуственное чудовище, но девушка не проронила ни слова. Потому что не знала, что сказать.
Жить приходится по правилам большинства. Тех, кто диктует свои условия, ничего хорошего не ждёт. И даже королям приходится считаться с мнением народа, ведь никто не защищён от смерти. А получить удар в спину, можно в любой момент. Конечно живут руководствуясь принятыми законами и хорошо если в самом деле живут. Иногда очень трудно найти разницу между жизнью и существованием. А с законами так и вовсе нереально. Жить, каждый свой шаг сверяя с кодексом правил. Нет... Это не жизнь. А бежать против течения, в гробу видав условности. Для многих это и есть жизнь, но скоротечная. Хотя для Артура, который всегда любил жизнь, какой бы она для него была, скоротечность уже не грозит. Сейчас он думает только о сестре. Каждый день тянется. Пэйн грустно улыбнулась и склонила голову.
Пэйн чувствовала только боль. Честную, которая никогда не обманет, навсегда оставаясь с тобой. Внутри у девушки зияла дыра. Она всегда была сильной и сейчас, сидя на каменном полу в полумраке, она чувствовала себя живой, зная что врать уже не нужно. Нет никакой фальши в её голосе. Нет выдуманных слов. Оставаясь наедине сама с собой, она оставалась честной с единственной подругой - болью.
Она сказала, что это её наказаание, которого она заслуживает...
Такая, какой и была в тринадцать лет.
Она закрыла глаза, ожидая, когда же усталость погрузит её в сон.

* * * * *

...45 день осени. В поникший дом на серой улицы, как и в сотни других в тот день, пришло извещение о смерти. Фелес Сворд - муж и отец, как и сотни других пал в бою. Серая, как и небо над потемневшим домом мать, с мокрым от слёз лицом, собрала своих троих детей в гостинной и прочитала такое же, как и сотни других, извещение. Она снова заплакала. Рэйн кусала губы и сжимала кулаки, не удерживая слёз, но не позваляя себе заплакать в голос. Лицо Артура чуть омрачилось. Серые глаза блеснули, но слёзы не появились и все эмоции остались внутри. Тринадцатилетняя Пэйн заплака и обняла маму. Ведь ей сейчас нужна опора. Рэйн говорила, что они справятся и всё будет хорошо. Артур молчал. Пэйн не знала о чём он думал. Он оставался для неё самым близким человеком... Самым-самым. Хоть она и догадывалась о его настоящих чувствах, хоть и знала, о его сметении, она не могла представить себя без него. Он был её мечом и щитом. Он исполнит люое её желание. Он станет ради неё нечеловеком... И Пэйн не хотела думать, что быть может это всё лишь её желание, самообман, которым она доказывала свою правоту. Он не мог не любить её...
Мать бросалась на стены, крича, и не унимая слёз. Рэйн помогала раненым в бою с колдунами, часто не возвращаясь на ночь. Пэйн не могла заснуть. Всхлипы и причитания матери не утихали. Она ведь могла сделать что - либо. Она могла взять себя в руки. Но какая - то чёрная сила не давала ей поверить в себя. Пэйн это бесило. Сколько можно биться в истереке, не пытаясь что - либо изменить. Мама немного успокоилась лишь через пару недель. Пэйн подходила к ней и утешала, хотя и не чувствовала жалости к слабой и безучастной женщине, отрицающей существование троих детей, ради которых ещё стоит жить и которые готовы жить за маму, за мёртвого отца и за тысячи других людей...
Артур обнял её, крепко прижав к себе, защищая от всего мира...
...Где же ты...

* * * * *

Сухая и холодная еда, иногда приносимая два раза в день, комками застревала в горле Пэйн. Мутная вода словно бы сворачивалась в желудке. Но на третий день Пэйн вообще перестала что- либо чувствовать. Ни вкуса еды, ни спёртого воздуха с запахом крови. В глазах стоял туман. Пэйн закрывала глаза, но туман не рассеявался.
А может это неправильно?
Может нужно биться головой об стену, в скорем времени проломав всё же безжизненный камень и вывалиться наружу уже без сознания. Пэйн засмеялась. Сухой, надтреснутый смех каким - то кошмаром пролетел вдоль коридора.
Или плакать, молить, убеждая такого же каменного надзирателя, в своей невиновности. Сыграть роль бедной слабой девочки. Голос внутри фыркнул. Если есть возможность не играть, то нужно ею пользоваться. И путсь она будет казаться мёртвой.
В коридоре задрожало эхо шагов. Пэйн узнала стук тяжёлых военных ботинок по каменному полу. К чему бы им ходить здесь в такое время?
- Этого куда? - спросил басовитый голос.
- А брось ка его в камеру напротив этой девчёнки. Посмотрим сколько этот вампирчик продержится, - ответил второй голос.
- Он с острыми клыками, а она с языком, - заржал первый.
Пэйн подняла глаза на двоих охранников пихающих высокого мужчину в тесную камеру напротив. Тот обернулся на закрывающуюся решётку.
- Веревку с меня не снимете? - поинтересовался он голосом с тяжёлой, отдающейся в ушах иронией, вытягивая перед собой перевязанный запястья и, наклоняя голову с прямыми чёрными волосами набок.
- Перегрызёшь зубами, - усмехнулся второй охранник. - Прячь от его глаз руки, красавица, - с насмешливой улыбкой сказал он, поварачиваясь к Пэйн и указывая на её окрававленные руки.
Когда охранники ушли, Пэйн горько улыбнулась. Красавица... Она отчётливо представила взлохмоченный грязные, рыжие волосы, скрывающие ту половину лица, изуродаванную шрамами и бардовую корку на губах.
Высокий, худой и костлявый мужчина проводил охранников бесчуственным взглядом льденисто голубых глаз. Идеально прямые чёрный волосы едва доставали плеч. Чёрные прямые брюки, растёгнутая рубашка. На бледной коже чуть поблёскивал тусклый свет ламп. На шее висели две тонких цепочки с тёмным крестом, лежащим на груди, и с крыльями на второй.
Вампир вздохнул. С тоской взглянув на пыльный свет, струящийся через решетку, он протянул к нему руку и задумчиво сжал и разжал костлявые пальцы. Лучи дрогнули, словно бы струны арфы. Пэйн с интресом наблюдала за мужчиной, который осматривал сырую солому на полу и прислоненную к стене доску, испацапанную кривыми палочками, пока тот не обернулся. На тонких губак промелькнула усмешка.
- Они наивно предпологают, что я действительно вампир и надеются, что я медленно сгорю под этим жалким светом, - сказал он, кивая на оконную решетку.
- Как вас сюда провели? - спросила Пэйн, не узнавая свой голос.
Мужчина просунул худые руки через прутья решётки и прислонился лбом к своей преграде.
- Словили ночью в лесу. К утру привели меня в город и посадили в тёмную повозку. - вампир засмеялся. - Привезя сюда, закрыли чёрным плащом. В общем проявили несказанную добродеятельность и заботу, так и не заметив, что света я не боюсь. - вампир усмехнулся и пробежал тонкими пальцами по цепочке с крестом.
- Тогда к чему эти предположения?
- Это вы спросите у них, - сказал мужчина, кивая в сторону. - Не такие уж и идиоты охраняют наше с вами спокойствие. А я просто оказался в ненужное время в ненужном месте. Меня зовут Селест, между прочим.
Пэйн хмуро улыбнулась.
- Пэйн... - ответила она.
Селест улыбнулся, показывая белые ровные зубы с чуть более длинными, чем у обычных людей, клыками. Девушка улыбнулась в ответ, всё так же сидя на полу.
- За какие грехи ты здесь? - спросил Селест.
- Ни за какие.
- А за чьи?
- Не знаю, - Пэйн пожала плечами.
Селест хмыкнул. Отойдя от решётки, он лёг на грязной соломе, подложив руки под голову и глядя в потолок.
- Ты, я смотрбю, смирилась уже со своим положением здесь, - сказал он.
- А что ещё мне делать? - спросила она. - То же самое можно сказать и о вас.
Селест хихикнул и посмотрел на Пэйн краем глаза.
- А ты рада моему несчастью оказаться здесь.
- Мне скучно.
Селест понимающе вздохнул.
- Скука может оказаться силой похлеще чего угодно... Сбежать не думала?
- Нет. Понятие не имею как это можно сделать. Практики в этом у меня не было, - с горечью сказал Пэйн.
- Если захотеть, можно сделать что угодно, - сказал Селест.
Пэйн вздрогнула и медленно подняла глаза на него. Человек напротив, вытянув руки вперёд, перебирал пыльный свет тонкими пальцами. Тон его голоса был столь тих, что кажется звучал лишь в сознании, с уверенностью и усмешкой на губах. Он словно бы всё знал...
Этого не может быть...