Роберт Э. Хайнлайн "Чужак в чужой стране"

[Ria Yue]

– Джубал… я думаю, что я грокаю, что мой народ – «марсиане» – тоже человек.
Не по форме. Форма – это не человек. Человек – это гроканье. Я говорю то, что есть?

Джубал дал себе страшную клятву выйти из Философского общества
и начать выпиливать лобзиком.


А пока ждешь, не сомневайся, что ты – тоже человек. Кем же ты еще можешь быть?
Человек, рожденный от женщины и рожденный на страдание… –
и однажды ты грокнешь это во всей полноте и расхохочешься,
ибо человек – это животное, смеющееся над самим собой.

что-то как-то ибн чей-то

Сначала всё было хорошо, просто замечательно. Я читала с удовольствием, гадая, почему только сейчас руки мои дошли до этого дивного произведения. А потом главный герой грокнул секс и религию и энтузиазм мой как-то стух. Но – «Обозвать чужое мнение нехорошим словом – совсем не значит его опровергнуть». И таки спустя полсотни страниц Джубал всё объяснил, правда, но это тоже не в плюс повествованию: Джубал в своих длинных монологах всегда всё объясняет, так словно его устами автор высказывается на всевозможные темы. Любопытно, конечно, во многом поучительно, но не то чтобы это имело значение для самой истории. Я просто утомилась от диалогового построения текста с непрерывным обмусоливанием чего-либо. В этом дело: я ожидала другого. Я думала, что это будет приключенческая история, а получила в итоге что-то околофилософское, социальное, в фантастическом антураже. Хорошей фантастики без качественного социально аспекта быть не может, но я предпочитаю социологию для фантастики, а не фантастику для социологии (или, по крайней мере, в ином исполнении). Я была предупреждена, я заранее видела в отзывах, что читатели по-разному оценивают разные части книги. Уж не знаю, уберегло ли меня это от разочарования или наоборот на него настроило. Чистого впечатления в любом случае не получилось. Но если закрыть глаза на те эпизоды, что чисто субъективно мне не понравились, книга действительно знаковая, возможно даже не за просто так получившая «Хьюго» (если это что-то значит). Но это не боевик, не фантастическое приключение с экшеном, это книга-фантазия, рассуждение на тему «Что бы было, если…» Например: «Что, если бог – это инопланетянин?»

Нужно сказать, что книга эта неплохой образчик истории о контакте. Некогда на Марс была отправлена экспедиция с целью его заселения. Она сгинула при неизвестных обстоятельствах. Спустя время была подготовлена новая группа. Ей удалось успешно высадиться на Марсе и выяснить две вещи: Марс обитаем и на Марсе живёт один человек. Воспитанный марсианами, эдакий космический маугли, был возвращён на Землю и с этого всё началось.

Автор не обязывает себя объяснениями, как так вышло, что человеческий ребёнок смог выжить, вырасти и быть в целом здоровым, не смотря на абсолютно иной климат, в условия которого он попал. Хайлайн акцентирует внимание на том, что у него другой язык, ему привита другая культура и абсолютно другой образ мыслей, отличный от общепринятого (кхе-кхе) на Земле. Тема занятная, в ней можно копаться и анализировать и именно это автор и делает, так или иначе подвергая своего героя всем аспектам человеческой жизни. Майкл Валентайн Смит вышел из корабля, приземлившегося на Земле, как существо, не понимающее, не грокающее, зачем людям одежда. А на последних страницах он ни много ни мало тот, кем его назвали, и это и абсурдно, и гениально. Но в обоих случаях одинаково жутко.

Про «гроканье» нужно сказать:

Грок» – это «пить». Но не думайте, что все так просто, – продолжил Махмуд. – Я могу назвать сейчас сотню других английских слов – и Майк согласится с каждым из них. Причем это будут слова, обозначающие совершенно различные – в нашем представлении – понятия, и даже не просто различные, а противоположные. «Грок» охватывает все эти понятия, вместе взятые. «Грок» обозначает и «любовь», и «страх», и «ненависть» – ненависть настоящую. В марсианской структуре мира невозможно ненавидеть нечто смутное и неопределенное; прежде чем ненавидеть, необходимо грокнуть предмет своей ненависти, понять его с такой полнотой, что ты сольешься с ним, а он – с тобой. И только тогда ты можешь ненавидеть, фактически – самого себя. Но отсюда с неизбежностью следует, что ты и возлюбил этот предмет, и воздал ему хвалу, и возрадовался, что он – такой, какой он есть. И возненавидел его. Я сильно подозреваю, что рядом с марсианской ненавистью любое, даже самое черное и зловещее земное чувство – не более чем легкая неприязнь.

Этим способом познания мира Майкл отличается от всех остальных, но предложенную выше формулировку очень трудно держать в голове, при чтении оно всё упрощается до банального «грокаю» = «понимаю», но тогда в книге не было бы смысла. Потому что вся, так скажем, прелесть описываемого – это невинность главного героя (хотя безвинные марсиане практикуют каннибализм и Майкл его «грокает в полноте», хе-хе, кхем). Всё то, что для нас, людей, привычно, для него непонятно, странно, дико, глупо, бессмысленно. Это притом, что в его словаре может и слов таких не быть. Все достоинства и все недостатки человечества в представлении одного конкретного автора – во многом книга об этом.

То есть – у нас нет души? И когда мы развоплощаемся – умираем, – мы умираем до смерти… умираем полностью, и ничего от нас не остается? Может быть, мы потому и живем в невежестве, что это не имеет ровно никакого значения? Потому что мы исчезаем, исчезаем бесследно, прожив всего лишь крошечный отрезок времени, которого марсианину едва хватило бы на одно серьезное размышление?

Впрочем, одно серьёзное размышление может марсианина запросто убить/«развоплотить», хотя эта раса считается бессмертной, у них абсолютно другие отношения с собственным телом. С другой стороны, человек может пережить сколь угодно сильные удары судьбы и ничего-то с ним не сделается. Но мы животные. Считать себя кем-то другим – снобизм и лицемерие, вероятно)

По их меркам, наше племя сплошь больное и увечное: то, что мы делаем друг с другом, наше почти полное неумение грокать друг с другом, наши войны и болезни, голод и зверства – все это покажется им полнейшим безумием. Я это знаю. И я думаю, они решат нас уничтожить – из чистого милосердия. Но это всего лишь догадка.

В общем, чтиво интересное. Во всём спорное, но любопытное для анализа, разбора. Есть что процитировать, есть о чём подумать. Немало вещей забавных, умных, но раздражающие аспекты присутствуют в количестве тоже. Многое, если не всё, воспринимается иначе с учётом современных реалий. Книга написана в 60е годы двадцатого века. Другими в то время были воображаемые авторами технологии, другие были представления о всяких социальных институтах и ролевых моделях. Хотя уж не то ли мы самое «гиперболизированное общество потребления», описанное в романе сатиристически? Плюс – «Публикация романа вызвала скандал, связанный со слишком вольным, по нормам тогдашней цензуры, изображением сексуальной жизни и религии». © Тогда это было too much, но, кажется, оно и сейчас такое – too much)

Кого-то абсолютно всё написанное может оскорбить – это запросто, потому как пятидесятилетний Хайнлайн имел что сказать. Другого человека абсолютно всё может привести в восторг, потому что такое so true ну и просто все влажные фантазии в одном месте. Лично меня текст несколько утомил, потому что см. выше: Хайнлайн дофига словоохотлив и не всегда по теме. Излишняя болтливость стала бичом книги при появлении одного из ключевых персонажей – Джубала Харшоу. В процессе чтения у меня возникла мысль, что он что-то типа альтер-эго автора, но, надеюсь, я не права, потому что это слишком нарцистично в данном конкретном случае. Частенько я думала что-то вроде: «Ай ты, старый пройдоха-извращенец, ну что ты несёшь?» Но я пристрастна, а вещи-то во многом проговаривались очень неплохие:

Хорошенькую девушку заметит каждый, как ты выражаешься, дурак. Художник может посмотреть на хорошенькую девушку и увидеть, какой она станет к старости. Художник получше способен увидеть в старухе хорошенькую девушку, которой она была много лет назад. А великий художник может посмотреть на старуху, изобразить её в точности такой, какая она есть, – и заставить зрителя увидеть ту, прошлую, хорошенькую девушку. Более того, он может заставить любого, у кого есть чувствительность хотя бы на уровне носорога, увидеть, что эта очаровательная юная девушка всё ещё жива, она только заперта в темницу дряхлого, умирающего тела. Он заставит тебя почувствовать ту негромкую, но старую как мир и такую же бесконечную трагедию, что каждая рожденная на Земле девушка на всю свою жизнь остаётся восемнадцатилетней – что бы там ни делало с ней безжалостное время. Посмотри на неё, Бен. Для нас с тобой старение значит не слишком-то много, а для них старость – трагедия. Посмотри на неё.

Кстати: быть может, хороший автор не имеет пола как такового, но Хайнлайн в тексте постоянно слишком мужик обыкновенный)

Недостатков в книге полно, не говоря о том, что высказывания автора могут прийтись не по вкусу разным категориям читателей, сама структура романа восторгов не вызывает. Что-то повествуется лишь в первых главах, в дальнейшем всё действие, происходящее в книге, описывается посредством разговоров, т.е. кто-то о чём-то рассказывает. И это сразу минус много к погружению – не происходит его, у тебя нет возможности проникнуться происходящем, потому что оно происходит не на твоих глазах, а является уже случившимся фактом, который тебе пересказали в стене монолога. Спору нет, монологи у Хайнлайна отличные, но неправдоподобные, неестественные совсем. Чаще всего один лектор разговаривает с другим лектором, ещё чаще один лектор впрягает что-то другим, рандомно что-то возражающим, но динамики в этом ноль.

Книга имеет потенциал. Эту же идею, каждую из частей отдельно (мне, кстати, нравятся их названия), можно было растянуть на отдельную книгу и получить в итоге целую огромную серию, в которой всё было бы описано с большим тщанием, чем оно есть в действительности. Автор, к тому же, не избежал того, чтобы не сослаться на другое своё произведение, сделав обязательным знакомство с ним при чтении этой книги, потому что иначе многое не ясно. По собственному опыту: когда мысль бежит впереди меня, я перестаю прописывать детали и несусь вперёд, обозначая лишь контур и больше прописывая диалог, получается тупо перекидывание реплик между группой людей. Я перестаю писать, когда так происходит, в этом мало смысла и потом тяжело править. Иногда писанина Хайнлайна вызывала у меня такие чувства: он продолжал писать, потому что его распирало от идей. Но, не прописанные должным образом, они вызывают разочарование.

Но для коллекции я бы эту книгу приобрела: любопытно будет однажды её перечитать.

P. S. Напоследок – пламенный привет Вашу Паникёру)

Я понял, почему люди смеются.
Они смеются потому, что им больно, и смех – единственное, что может заглушить эту боль.