Анджей Сапковский "Сага о Рейневане"

[Ria Yue]

Мы ждали света, а это темнота; ждали светлых лучей, а ходим во тьме. Словно незрячие щупаем стену, и словно без глаз идем ощупью. В самый полдень мы спотыкаемся, как ночью, среди живых – как мертвые.

Боль.
Descendet sicut pluvial im vellus. Она сойдет, как дождь на траву, как дождь обильный, орошающий землю. Во дни ее расцветет справедливость и мир великий, пока месяц не угаснет. И царствовать будет от моря до моря, от Реки аж до края земли.
И будет так до конца света, ибо она есть Дух.
Боль проходит.

Когда они сюда ворвались, только кричали, надрывались. Что папа римский – это антихрист… А моя вера – это собачья вера. Вера, отвечал я, – это милость Божья. Веру не выбирают. Какая снизошла, такую и принял. Не перебирая.

Как говорится в Послании Иоанна: Antichristus venit, unde scimus quoniam novissima hora est. Идет, идет Антихрист, приходит последнее время. Близится конец света и завершение существования всего…
Другими словами: хреново, блин.

читать дальше простыню с цитатами

Ян Гус (1369 – 1415 гг.) – чешский проповедник, имевший некоторое непопулярное мнение касательно Римской католической церкви и её представлениях о вере. Сначала его мирно (или не совсем) призывали отказаться от своих многочисленных заблуждений, но Ян не прислушался, остался верен себе, за что распрощался с жизнью на костре, объявленный еретиком. Воистину, вовсе не удивительный исход для человека, который смел утверждать, что «церковь может существовать без кардиналов и папы». Ккк.

С имени этого человека и начинается «гуситское» восстание (1419 – 1434 гг.). Как любое хорошее начинание, учение Гуса, попав в руки фанатиков, обросло рядом радикализированных положений, и закономерно было заклеймено, как еретическое.

постулировалось в нём что-то такое —

«Не будет на земли ни королей, ни властителей, ни подданных. Исчезнут все подати и налоги. Никто никого не будет принуждать к чему-либо, ведь все одинаково будут братьями и сестрами. Как в городе Табор нет ни «моего» и «твоего», но все общее, так и всегда должно быть все общим для всех. Никто не должен иметь отдельной собственности, а кто таковую имеет, повинен в смертном грехе. Теперь сам Бог хочет быть королем над людьми, и правление должно быть передано в руки народа. Всех господ, дворян и рыцарей следует ниспровергнуть и уничтожить, как неправильно растущие деревья в лесу. Даже прежний закон божий во многих его разделах, например, в разделах о терпении, о повиновении королям и господам, а также о податях, должен быть признан недействительным, так как каждый будет иметь закон божий написанным в своем сердце».
Отдельными чертами на что-то похоже, да?)

История говорит о том, что победы гуситы не одержали, внутренние распри раздробили огромную силу, которая добрые десять лет своим террором держала в страхе половину тогдашней Европы. Десять лет «истинные католики» ничего не могли поделать с еретическим разбойническим движением. И это наводит на некоторые мысли о вечном.

Спойлер: мысли о вечном никуда не приводят.

– То же самое, – прервала она, – говорил и говорит Петр Хелчицкий. Тогда почему же вы не слушаете его слов? Когда он учит, что произвол нельзя победить произволом, что на насилие нельзя отвечать насилием? Что война никогда не оканчивается победой, но порождает очередную войну, что ничего, кроме очередной войны, война принести не может? Петр Хелчицкий знал и любил Гуса, но ему было не по пути с насильниками и убийцами. Не по пути ему было с людьми, кои обращают взор к Богу, преклонив колени на устланном трупами побоище. Кои чертят знак креста руками, по локти обагренными кровью. <…> Тогда вы были истинными Божиими воинами, у вас были божески чистые души и сердца, ибо вы страстно несли слово Божие, возглашали любовь Божью. Но это длилось пятнадцать недель, юноша, всего пятнадцать недель. Уже в день святого Абдона, тридцатого июля, вы выкидывали людей из окон на пики, убивали на улицах, в церквях и домах, творили насилие и резню. Вместо милости Господней начали возглашать апокалипсис. И название Божиих воинов вам уже не подобает. Ибо то, что вы творите, больше радует дьявола. По лестницам из трупов не вступают в Царствие небесное. По ним спускаются в ад.
<…>
– И однако, – вставил он, сдерживая ярость, – ты говорила, что утраквизм тебе близок. Что ты видишь необходимость реформы Церкви, что осознаешь необходимость далекоидущих изменений. В то время, когда Хелчицкий взывал: «Пятое: не убий!», на Прагу шли папские круцьяты. Если б мы тогда послушались Хелчицкого, призывавшего нас защищаться исключительно верой и молитвой, если б мы противопоставили римским ордам только покорность и любовь к ближнему, нас перебили бы всех до единого. Чехия изошла бы кровью, а надежды и мечты развеялись бы как дым. Не было бы никаких изменений, никакой реформы. Был бы Рим, в торжестве своем еще более высокомерный, зазнавшийся и наглый, еще более лживый, еще более противоречащий Христу. Было за что бороться, поэтому мы боролись.

Некоторые (вероятно, наиболее яркие или, скорее, «показательные») события гуситских войн описывает (или упоминает) эта художественная книжная серия, написанная автором «Ведьмака», паном Анджеем Сапковким, расовым поляком. И по количеству детализировано изображённых подробностей того исторического периода предполагаю, что изучаемая тема была дедушке в кайф. Текст прямо-таки пресыщен не только именами реальных деятелей того периода, но и подробным описанием военного и любого иного обмундирования, оружия, тактических элементов, многочисленных воинских, рыцарский, церковных званий и et cetera (да, латинского языка на страницах хоть жопой жуй, ровно как и чешского, немецкого, польского и немного французского, потому что многоуважаемый пан считает, что если уж унижать читателя своей эрудицией, то делать это полностью).

Немного иронизируя, в действительности я не имею в отношении автора и этого цикла ничего плохого, считаю, что чтение обогатило меня в достаточной степени, я рада, что прочитала, мне понравилось. Сапковский хороший писатель с узнаваемым стилем и обширными знаниями в различных областях. В его произведениях ощущается кропотливая работа, приложенная к их созданию. Это не может не вызывать уважения. Но, конечно, зайдёт не всем. Знакомство с Рейневаном для кого-то может закончиться на первых же страницах, потому что начинается всё… с постельной сцены, описанной отвратительно иносказательно пошло. Но вознаграждён будет тот, кто воздержится от скоропалительных выводов. Потому что дальше появляется Шарлей и становится лучше, уверяю вас.

Эта трилогия – вещь исключительно контрастная, неспроста имеющая в себе элемент плутовского романа. Воистину, некоторые сюжетные ходы попросту невозможны без жанрового допущения. Первая книга только так и развивается – как сюжет «Колобка»: герои постоянно от кого-то бегут, а в финале так и вовсе оказываются в сумасшедшем доме, откуда их случайным образом вызволяют, после чего они оказываются участниками гуситского движения – воля случая, совокупность чудесных совпадений. Так же вторая книга чуть менее, чем наполовину, состоит из последовательных похищений главного героя всевозможными лицами, так или иначе заинтересованными в его скромной персоне (а ведь он медик, по слухам занимается ворожбой, служит гуситским шпионам, а ещё трахает того, кого трахать не следует). Подобные сюжетные кульбиты откровенно абсурдны, но в пределах нормы относительно жанра. Но больше, чем авантюризма, на страницах жёстокого и реалистичного, только каковым и может являться описание войны. И на этом мне хочется остановиться подробнее.

– Когда правое дело требует убивать, надо убивать. Дух уничтожения есть одновременно и дух созидания. Убиение за правое дело не является преступлением, поэтому перед убиением за справедливое дело колебаться нельзя. Мы с гордо поднятой головой и уверенными шагами вступаем на сцену истории, И меняем и формируем историю, Рейнмар. Когда наступит Новый Порядок, дети будут это изучать в школах. А название того, что мы делаем, будет знать весь мир. Слова «терроризм» на устах у всего света.
– Аминь, – докончил Бисклаврет.

Одна из лучших глав «Ведьмака», которая сохранилась в моей памяти, не содержит в себе ведьмака вовсе, но описывает военный госпиталь во время активных боевых действий. Я уж не помню, кто там с кем воевал, но помню, как сильно и эмоционально была передана работа полевого врача. Так вот из таких неприятных, но пробирающих до дрожи костей эпизодов состоят вторая и третья книги практически на пятьдесят процентов. Это страшно, но пронзительно, ярко, ёмко, живо. Отвратительно, да, но так по-человечески.

офф.топ, полёт мысли, можно промотать

Пришло в голову, до чего убогими были уроки истории в школе (потому как знания об истории, если специально их дополнительно не искать, одной только школьной программой и ограничиваются у значительной части населения Земли и меня в частности). Как в учебниках описаны кровавые войны? Одним абзацем, начало, конец, основные даты, наиболее важные действующие лица. Всё – сухо, коротко, ни о чём. А я к тому же ещё и впечатлительной не была. Т.е. в возрасте лет 12 рассказы о том, как кого-то там давно сожгли на костре меня абсолютно не трогали. В итоге я не считаю, что питаю какие-то иллюзии относительно сути вещей, но при этом у меня и вообще никаких представлений об истинном масштабе вещей, которые сотрясали наш мир до сих пор, нет. Наверное, это не существенно на фоне мировой истории в целом. Но всё же. Сколько сожжено деревень, городов, убито людей, сколько пролито крови, сколько утеряно жизней, предметов искусства. И во имя чего? Более или менее детально школьные учебники описывают первую и вторую мировые войны, но описывают однобоко с идеологической позиции. А я на самом деле не понимаю и не люблю, когда победоносными подвигами прошлого кичатся современники, которые всего этого своими глазами не видели. Мне не хочется верить ни в подчёркнуто плохое с чужой стороны, ни в хорошее с нашей. Мне хочется, чтобы не было цензуры, чтобы информация носила нейтральный характер повсеместно (кто б знал, как меня бесят современные заголовки, не дай бог в них ещё и эмоджи есть) и я имела возможность сама дать ей оценку. Но это едва ли возможно, потому что машина пропаганды не перестаёт работать. Она уже и в 15м веке более чем отлично работала.
И тем ценнее оказываются художественные произведения, переосмысливающие что-то. Да, автор не видел того, что так красочно описал, но я готова поверить, что он разобрался в вопросе, раз ему даже приспичило целый талмуд на тему написать. Но непосредственно в этой трилогии меня подкупает то, что никто не показан безусловно хорошим, никто не оправдан и едва ли из текста понятно, кто на стороне зла, а кто за добро, Сапковский ничто не романтизирует. До сих пор я правда была убеждена, что не люблю исторические романы)

О чём ещё я жалела в процессе чтения с экрана телефона, так это об отсутствии перед глазами политической карты мира того периода. Основные действия разворачиваются на территориях Чехии и Силезии. Вы точно знаете, какая территория называлась Силезией в 15м веке? Да, это что-то между Чехией, Польшей и Германией, но держать это в голове было откровенно тяжко. А Богемия? А Пруссия? Герои постоянно путешествовали из города в город, и мне очень не хватало схемы их маршрутов, она бы точно не помешала. Участие ВКЛ, к слову, было минимальным (и всё просрано, боже мой), на России же вообще никак не отразилось (что там с ней было в это время, что из себя представляло Московское княжество?)

Это политика, Рейнмар. В политике есть две альтернативные цели: первая – соглашение, вторая – конфликт. Соглашение достигается, когда одна из сторон верит в чепуху, которую говорит другая.

Сложно описать основной смыслообразующий конфликт трилогии. Primo – он не один. Secundo – одно цепляется за другое. В основном-то, конечно, героев зацепили и поволокли за собой массивные гусеницы войны. Персонажи оказались заложниками обстоятельств, к которым им пришлось различными способами приспосабливаться.

Недавно я встретился с точкой зрения, что терроризм является злом и ведет в никуда. Это не подлежит сомнению. Существует, однако, одна вещь, хуже терроризма: методы борьбы и с ним.

Что в сути такое война? Начинается война с разведывательных шпионских операций. Шпионы проникают на потенциально вражескую территорию, разворачивают свою сеть, приобретая информаторов, доносчиков, поставщиков, спонсоров, продюсеров даже, агитаторов – огромное количество человеческих ресурсов во всевозможных местах и на всевозможных позициях. С обеих сторон (хе-хе). Лишь разведав ситуацию и заручившись уверенностью в том, на чью поддержку рассчитывать, а на чью нет, планируются боевые операции. Успех боевых операции гуситов не в последнюю очередь был следствием их страшной славы, простирающейся наперёд благодаря скоморохам-агитаторам. (В реальности же они оказывались ещё страшней, чем их описывали). Плюс, война – она всегда политика, даже война во славу бога. И даже больше чем политика, война – это деньги. И лишь тот может рассчитывать на сохранение здравого рассудка в условиях военных действий, кто это хорошо понимает.

– Решение! – Прокоп дернул ус. – Что предлагаете?
– Давайте отправим службу Божью! – вырвался проповедник Маркольт. – Мы Божьи воины, Бог нас выслушает. Отправим службу Божью за то, чтобы спала вода.
Прокоп замер с рукой возле уса, долго смотрел на священника.
– Другие предложения?

Главные герои, как я уже сказала, из-за ряда обстоятельств оказываются на стороне гуситов. Наивный Рейневан искренне проникся их учением, тем более что его старший брат был их преданным сторонником. Прагматичный Шарлей ухватился за возможность заработать. А Самсон… ну, он просто Странник.

С ними ехали Дроссельбарт в качестве агитатора, Жехорс – в качестве помощника агитатора, Рейневан в качестве помощника помощника, Шарлей в качестве помощника Рейневана, Беренгар Таулер в качестве избытка Прокоповой милости и Самсон в качестве Самсона.

Сопротивление им оказывает Силезия под теневым руководством Вроцлавского епископа Конрада и его верного палача Грелленорта с его смертоносным отрядом безработных наркоманов назгулов. И, пожалуй, пришло время рассказать подробнее о каждом, ну или как получится хд

– Смотрите, народ, – Якуб Надобный развернулся в седле. – Мы едем, прям как из легенды взяты. Братья славяне! Лях, Рус и Чех!
– Лях, Рус и Немец, – скривился Федька Острожский. – Где ты здесь чеха видишь?
– Рейневан, – сказал Тлучимост, – с чехами водится. И говорит по-чешски.
– Федька, – сказал позади Скирмунт, – ругается по-мадьярски, но он же не мадьяр. А Рейневан не немец, а силезец.
– Силезец, – Федька сплюнул, – Значит, ни то, ни сё. С перевесом немца.
– А ты сам, – спросил Рейневана Куропатва, – кем себя считаешь?
– А вам, – пожал плечами Рейневан, – какая разница?
– Без разницы, – согласился Куропатва.
– Ну вот, – обрадовался Надобный. – Я ж говорил, что взяты, как из легенды. Лях, Рус и без разницы.

Рейневан местами идеалистически настроенный дурак и это бесит. При этом он врач – это восхищает. И он немного маг – это придаёт изюминку. С внешностью сладкого героя-любовника. И его пиздострадания переживания несколько более верибельны, чем переживания брутального охотника за нечестью Геральта. Но лишь самую малость. Разные, в общем, чувства вызывает Рейневан на разных этапах. Был период, что он невыносимо раздражал меня своей влюбленностью, потому что влюблённый мужской персонаж это всегда банально и предсказуемо. Это и красиво, конечно, но у меня язык не повернётся назвать любовную линию Рейневана интересной или сильной. Но его развитие, как персонажа, путь, который он прошёл, да. Просто да.

– Предлагаю, чтобы ты рассудил. Чтобы задумался и оценил, чей интерес стоит выше в иерархии. Что важнее: Чаша или Ютта? Поразмысли, выбери…
– Хватит, Шарлей, – мягко перебил Самсон Медок. – Прекращай. Не подговаривай к размышлениям, которые не имеют смысла. И не склоняй к выбору там, где выбирать нельзя.

Ничего не могу с собой поделать, персонажи вроде Шарлея (типаж Хана Соло) мне всегда нравятся. Я оживлялась всякий раз, когда Шарлей появлялся в повествовании. Случалось это, правда, редко. И одним из основных минусов серии мне хочется назвать вовсе не её сложно усваиваемую заумность, а то, что среди засилья огромного количества персонажей с труднопроизносимыми именами, которые то и дело учувствуют в событиях, реально интересные герои имеют ну очень мало, неприлично мало эфирного времени. А жаль, очень жаль, Шарлей достоин того, чтобы его было больше. И хотите спойлер? Он рассказчик)

Самсон же, окутанный таинственным мистическим флёром, является прекрасным вспомогательным персонажем, в этой постоянно цитирующей Алигьери роли он очень проникновенен и гармоничен. Особенно в момент, когда объявляет танцовщицу в игорном заведении своею. И хотите спойлер? Он ангел)

Да, про любовь тоже нужно сказать, без неё никак)

Так это же как в романе! Заговоры и шпионаж! Нападения и похищения! Ересь и магия! Принцы, разбойники и чародеи! Твой любимый вправду гусит и маг? Ах-ах… Ну, тогда я выгляжу бледно. Бледно и тускло, как вчерашняя рыба на обед!

В случае Самсона любовь оказалась приятно внезапной и особенной. В случае же Рейневана… повторюсь, потому что не нахожу иных слов, – предсказуемо. Его милая пассия всем хороша, в этот раз блондинка, уж не помню, чем она там пахла, но чем-то вне всякого сомнения божественным и с особенными чувственными модуляциями в голосе (к слову, эти дурацкие модуляции постоянно в книгах встречались при описании женского голоса). Всерьёз этой линией я прониклась лишь в третьей книге. Ну да сложно было не, не при тех обстоятельствах.

– Ты не поняла, не в этом дело. Я люблю – и любима. Каждая минута вдали от любимого – как поворот кинжала, вонзенного в сердце…
– Как? – наклонила голову игуменья. – Как? Поворот кинжала? Вонзенного в сердце? Боже мой, девочка! У тебя же талант. Ты могла бы быть второй Кристиной Пизанской или Хильдегардой Бингенской. Мы обеспечим тебя пергаментом и перьями, чернил хоть бочку, а ты пиши, записывай…

Среди женских персонажей не было бесючих, как в «Ведьмаке», это прогресс для автора, я считаю. И вообще тема женщин в средневековье раскрыта неплохо и даже с хорошей стороны. В «Ведьмаке» женщины были представлены привилегированным классом чародеек (и Цири), не ТП, а исключительно умными да разумными, из-за чего преимущественно производили впечатление отменных стерв. Женщины средневековья иные, в ином положении. Но, впрочем, и на них всех автор дрочит. Просто иногда к нему присоединяешься, а иногда нет)

Где мы, женщины, можем быть более свободны, чем в монастыре? Где нам позволят учиться, читать книги, дискутировать, свободно выражать свои взгляды? Где нам позволят быть самой собой? Решетка, которую ты вырвала, стена, с которой ты хотела прыгать, не держат нас в заключении. Они нас охраняют, нас и нашу свободу. От мира, в котором женщины являются частью домашнего инвентаря. Стоят чуть больше, чем молочная корова, но значительно меньше, чем боевой конь. Не обманывай себя, что твой любимый, ради которого ты рисковала получить сложные переломы, другой. Он не другой.

Про суровую женскую долю ещё было высказано в шедевральном, я считаю, куске –

он большой и трагикомичный

– Необходима большая сила, чтобы противостоять похоти. А что же женщина? Женщина слаба. Духа в ней нет, а тело ее против похоти бессильно, отдано на произвол судьбы. Даже в супружестве невозможно бежать от вожделения. Как же противостоять, если мужу должно быть послушной и покорной. Согласно букве Святого Писания. Гласит книга Бытия: и к мужу твоему влечение твое, а он будет господствовать над тобою. Жёны, будьте покорны мужьям своим, учит святой Павел в посланиии Ефесянам. Как же тогда, спросите вы, быть? – продолжал каноник. – Что делать? Уступить и согрешить телесно? Или воспрепятствовать мужу и согрешить непослушанием? Так вот знайте, дорогие сестры, что эта дилемма имеет решение, благодаря учению великих учителей нашей Церкви и ученых теологов. Фома Аквинский говорит: если, идя на поводу своей похоти, возжелает муж вашего тела и потребует плотских сношений, надо отвести его от этого, поступая усердно, и, тем не менее, мудро. Если же это не удастся, а обычно не удается, надо уступить, чтобы меньший грех совершая, уберечь мужа от большего греха. Ибо, будучи неудовлетворенным, он готов за своей похотью в бордель бежать или, не дай Боже, с чужой женой согрешить прелюбодеянием. Или же мальчика какого-то схватить и… Смилуйтесь святые угодники! Так что видите, сестры, что лучше собой пожертвовать, чем мужа подвергать таким тяжким грехам. Хорошо поступает тот, кто своего ближнего от греха оберегает. Это благой поступок.
– Хорошо, – буркнула Вероника. – Буду знать.
– Да тише ты, – шикнула Ютта.
– Тем не менее, следует учитывать, чтобы в этом не было никакого сластолюбия. Теолог Гвилельм Осерский говорит: Плотские сношения сопровождаются большим наслаждением, не совершает греха тот, кто не получает удовольствия. Но, к сожалению, редко случается, что не получает…
– Чертовски редко, – шепнула Вероника.
– Поэтому единственное, что можно посоветовать – молиться. Молиться горячо и непрерывно. Но про себя, тихо, чтобы во время сношения мужа не задеть, потому что оскорбление мужа во время сношения – это не только грех, но и хамство.
– Аминь, – прошептал кто-то из монашек.
– Как видите, сестры, – серьезно сказала аббатиса, – дело непростое.

Я когда это читала, у меня только одна мысль была в голове: «Бляяяя~»

Среди прочих героев есть ещё приятные, но они совсем эпизодические. Отметить можно разве что Дзержку, она очень классная, переживала за неё всей душой, как и за Эленчу. Ещё Тибальд, Горн и Риска. Последнюю тоже бы следовало добрым словом упомянуть, она всё-таки представительница мало того что ущемлённого слабого пола, так ещё и еврейка. Но в целом действующих лиц так много (а имена такие заковыристые), что держать их в голове проблематично.

Слушай, ты, Рейневан, черт с твоим ксилиум или консилиум, оставь их для педиментов или других содомитов, мы нормальные хлопцы и чувствуем отвращение к этим французским модам. Не хочешь садиться, так стой, мне один хрен, стоишь ты или сидишь. Ты нам говори, что тебе говорить приказали.

Что касается зла, то оно, само собой, жестоко и омерзительно. Я не верю, что обладающие властью люди могут назвать добродетельность своей сильной чертой. Я не верю, что добродетельные люди в принципе могут занимать высокие посты и обладать властью (реальной властью). Хорошо бы, наверное, чтобы так было, но я не вижу никаких предпосылок. Уж в 15м веке их точно не было. Поэтому Конрад отвратителен. Но он блин умён, хитёр и что-то понимает об этом мире. Грелленорт особо не зацепил. Возможно, если бы его изначально не представляли в роли злодея, а разваливали наравне с героем, Рейневаном, постепенно, он мог бы быть интереснее. Но с самого начала он тупо злодей со злодейскими планами, потерявший интерес ко всему мирскому, потому что слишком крут для всей чепухи. И всё-таки именно чепухой по ощущениям он и занимается. Хватает, ловит, калечит, зверски убивает, добывает сведения, да, важные дела делает, но ничего такого, что произвело бы хоть какое-то впечатление. Испугал он меня ровно один раз за все три книги, и то лишь потому, что тогда в опасности оказался понравившийся персонаж. И конец его закономерен.

Не единожды в процессе чтения я, кстати, думала, что хороший можно было бы снять сериал. Отдельные сцены романа очень кинематографичны. И со всеми этими шпионскими играми, внезапными предательствами, кровавыми сражениями – уж точно не хуже ИП было бы.

Твоя реакция была для меня полностью понятна. Ты пережил несчастье, отреагировал, бешено бросаясь в водоворот борьбы за истинную апостольскую веру, за идеалы, за социальную справедливость, за Regnum Dei, за новый лучший мир. И вдруг увидел, что миссии нет, есть политика. Нет послания, есть расчет. Словом Божьим и апостольской верой торгуют так же, как любым другим товаром, заботясь о выгоде. А Regnum Dei можно себе посмотреть на церковных фресках. Или почитать о нем у святого Августина.

Зло здесь не люди в принципе. Не люди сами по себе, по крайней мере (хотя… надо думать( Проще сказать, что зло в системе (опять). Если бы у меня было желание, я бы накатала простынь с рассуждениями о вере и боге, о том, как вера используется в политике, как идеология формирует сознание и подчиняет массы. Но это всё так сложно, и так просто, и все, кажется, и так это знают. Поэтому я не стану подводить какой-то итог. Его подвёл изумительным образом сам автор, в частности в одной из последних глав в диалоге между Рейневаном и Шарлеем, который мне хочется процитировать буквально целиком, но я сдержусь, в этом посте и так уже слишком много слов.

Революция пожрала собственных детей и опилась их кровью. Революция стала слишком революционной, до такой степени, что вдруг испугала самих революционеров. Радикалов вдруг напугал радикализм, экстремистов – экстремизм, фанатиков – фанатизм. И внезапно почти все перешли на умеренные позиции. Чаше – да, перекосам – нет. Гусизм с человеческим лицом. Конец войне, конец террору, долой радикализм, долой Прокопа Голого, долой Сироток, да здравствуют переговоры, да здравствует перемирие… <…> Они уже договариваются. И договорятся. Чаша останется, но вот такая малюсенькая. Свобода вероисповедания будет, но вот такая крохотная. Экстремистов и неисправимых радикалов уничтожат. Нерешительных запугают. И будет компромисс. Будут соглашения.

P. S. Посещение Собора Святого Петра в Ватикане уверило меня в том, что он является изумительным архитектурным памятником, памятником истории и искусства. Но если считать его символом веры, то нет, избавьте: католицизм это явно не моя религия)